На этой стадии совершенно нельзя предугадать то,
каким образом при использовании установки на редукцию возникает возможность,
обязывающая нас полагать существование других Эго не просто как феноменов,
принадлежащих миру, но как именно других трансцендентальных Эго и, тем самым,
делать их законной темой трансцендентальной эгологии (СМ, р.69).
Гуссерль мужественно принимает подобное затруднение, и это позволяет
предположить, что трансцендентальный солипсизм должен рассматриваться как
"предварительная философская стадия", которую необходимо временно принять, "для
того, чтобы проблемы трансцендентальной интерсубъективности могли быть корректно
поставлены и осознаны как проблемы, действительно обоснованные и следовательно
принадлежащие к высшему уровню" (СМ, Р.69)
В третьей части этого исследования мы увидим, достигает ли Гуссерль поставленной
цели, когда переходит к анализу интерсубъективности; а сейчас рассмотрим,
насколько он радикален в своей эгологии и том парадоксе, который приводит его к
трансцендентальному солипсизму. В четвертом Картезианском размышлении
тематизируется само Эго - в той степени, в которой оно является когитирующим:
"Оно конституирует себя как существующее" (СМ, р.100). Здесь Гуссерль обязан
вернуться к старому тезису Идей 1, согласно которому Эго - это "тождественный
полюс субъективных процессов". Отныне он предлагает: "Эго, взятое в полной
конкретности, называть термином Лейбница - монадой" (СМ, р.102).
Этот переход от Картезианского языка к терминологии Лейбница означает
окончательную победу внутреннего над внешним, трансцендентального над
трансцендентным: все,
185 Кант и Гуссерль
что конституируется во мне, и само конституирование и есть конкретная жизнь Эго.
Отсюда можно с уверенностью заключить, что все проблемы конституирования
заключаются в "феноменологической экспликации такого монадического Эго (в
проблеме его конституирования для себя)... Следовательно, феноменология
подобного самоконституирования совпадает с феноменологией в целом" (СМ,
р.102-103). Таким образом, феноменология - как философская дисциплина -
оказывается в пустыне солипсизма. Она является наукой о единственном Эго,
которое для меня изначально очевидно, то есть наукой о моем собственном Эго.
Кантианство никогда не сталкивается с подобной проблемой. Это связано не только
с ее эпистемологической перспективой, согласно которой кантианство могло иметь
дело исключительно с сознанием вообще, с субъектом истинного знания, но также и
с тем, что Gemut, предполагаемая Критикой как конкретный субъект, всегда
направлена к "трансцендентальному объекту = X", который таится за феноменами и
может быть абсолютным существованием другой личности. У Гуссерля деонтологизация
объекта фактически влечет деонтологизацию тела Другого, а также деонтологизацию
другой личности. Таким образом, описание конкретного субъекта ведет, под эгидой
идеализма, к метафизическому одиночеству, чьи следствия Гуссерль допускает с
образцовой честностью.
Вот почему конституирование Другого, гарантирующее переход к
интерсубъективности, есть краеугольный камень успеха или провала не только
феноменологии, но также и имплицитной феноменологической философии.
[III] "Конституирование Другого" и "Отношение"
Все аспекты феноменологии сходятся, следовательно, на проблеме конституирования
Другого. Однако преодолели ли мы проблемы Канта? Продвинулись ли мы в новую
область, которую не затронул его гений? Вовсе нет. Конечная точка поворота в
феноменологии Гуссерля, продукт того, что является наименее кантовским в
гуссерлевском "трансцендентальном переживании", приводит нас совершенно
неожиданно в сердце кантианства, но не к Критике чистого разума, а в большей
мере к практической философии.
186 П. Рикер
У Канта не было феноменологии познания Другого. Феноменология Gemut, в связи с
эпистемологическим углом зрения, слишком имплицитна и расплывчата для того,
чтобы содержать хотя бы какие-нибудь намеки на теорию интерсубъективности. В
лучшем случае ее предпосылки могут быть обоснованы в Антропологии, в рамках
теории страсти, которую Кант в результате разворачивает как теорию
интерсубъективности. Однако все это слишком незначительно в сравнении с
замечательным феноменологическим исследованием Гуссерля о Einfuhlung (эмпатии).
Теория эмпатии включена в дескриптивную феноменологию еще до того, как ставится
цель - решить парадокс трансцендентального солипсизма. Она объединена с
феноменологией восприятия, с феноменологией Другого, включенного в значения
воспринимаемого мной мира. Она вписана в конституирование вещи и обусловливает
последний слой объективности. Она привносится в конституирование культурных
объектов, языков и организаций. Следовательно, теория эмпатии не принадлежит
тому дескриптивному уровню, на котором Кант оказал влияние на феноменологию.
Здесь ведущую роль играет Гуссерль, а не Кант.
С другой стороны, мы вернемся к Канту вновь для того, чтобы разрешить
затруднения, вызванные философской интерпретацией редукции, которые приходят к
своей кульминации в парадоксе трансцендентального солипсизма. Гуссерль
намеревается описать, каким образом и в какой перспективе появляются Другие, в
каких аффективных и практических модификациях смысла конституируется "Другой"
или "alter ego"; к тому же он пытается конституировать Другого "во" мне и причем
именно как "Другого".
Это - цель пятого Картезианского размышления. Кто-то может сказать, что подобная
попытка обречена на провал. Ее автор пытается конституировать Другого как смысл,
сформированный во мне, то есть в том, что наиболее известно Эго и что Гуссерль
называет сферой моего собственного. Однако он, конституируя Другого во мне
согласно требованиям идеализма, одновременно устремляется к тому самому смыслу,
который придается в присутствии Другого. Подобное присутствие есть нечто
отличное от меня, постороннее мне, формирующее собственный мир и воспринимающее
меня. Оно адресует себя мне и формирует отношения интерсубъективности, из
которых произрастает единый мир науки и многообразные миры культуры.
Гуссерль не хочет жертвовать ни требовательностью идеализма, ни уступчивостью,
характеризующей Einfuhlung. Идеализм настаивает на том, чтобы Другой, как вещь,
187 Кант и Гуссерль
был единством способов явлений, затребованных идеальным смыслом. Уступчивость,
сообразованная с действительностью, требует, чтобы Другой "вторгся" в сферу
моего собственного опыта, создавая излишек присутствия за границами моей
субъективной жизни, используя способ, не отвечающий условиям моей субъективной
жизни.
Проблема Другого вытекает, таким образом, из скрытого противоречия между двумя
тенденциями феноменологии, догматической и дескриптивной.
Гениальность Гуссерля заключается в том, что он выдержал пари до конца.
Дескриптивное внимание в отношении инаковости Другого и догматическое внимание к
обоснованию Другого в собственной примордиальной сфере Эго уравновешиваются в
понятии схватывания по аналогии. Здесь Другой есть его собственная самость, но,
тем не менее, я переживаю его субъективную жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
каким образом при использовании установки на редукцию возникает возможность,
обязывающая нас полагать существование других Эго не просто как феноменов,
принадлежащих миру, но как именно других трансцендентальных Эго и, тем самым,
делать их законной темой трансцендентальной эгологии (СМ, р.69).
Гуссерль мужественно принимает подобное затруднение, и это позволяет
предположить, что трансцендентальный солипсизм должен рассматриваться как
"предварительная философская стадия", которую необходимо временно принять, "для
того, чтобы проблемы трансцендентальной интерсубъективности могли быть корректно
поставлены и осознаны как проблемы, действительно обоснованные и следовательно
принадлежащие к высшему уровню" (СМ, Р.69)
В третьей части этого исследования мы увидим, достигает ли Гуссерль поставленной
цели, когда переходит к анализу интерсубъективности; а сейчас рассмотрим,
насколько он радикален в своей эгологии и том парадоксе, который приводит его к
трансцендентальному солипсизму. В четвертом Картезианском размышлении
тематизируется само Эго - в той степени, в которой оно является когитирующим:
"Оно конституирует себя как существующее" (СМ, р.100). Здесь Гуссерль обязан
вернуться к старому тезису Идей 1, согласно которому Эго - это "тождественный
полюс субъективных процессов". Отныне он предлагает: "Эго, взятое в полной
конкретности, называть термином Лейбница - монадой" (СМ, р.102).
Этот переход от Картезианского языка к терминологии Лейбница означает
окончательную победу внутреннего над внешним, трансцендентального над
трансцендентным: все,
185 Кант и Гуссерль
что конституируется во мне, и само конституирование и есть конкретная жизнь Эго.
Отсюда можно с уверенностью заключить, что все проблемы конституирования
заключаются в "феноменологической экспликации такого монадического Эго (в
проблеме его конституирования для себя)... Следовательно, феноменология
подобного самоконституирования совпадает с феноменологией в целом" (СМ,
р.102-103). Таким образом, феноменология - как философская дисциплина -
оказывается в пустыне солипсизма. Она является наукой о единственном Эго,
которое для меня изначально очевидно, то есть наукой о моем собственном Эго.
Кантианство никогда не сталкивается с подобной проблемой. Это связано не только
с ее эпистемологической перспективой, согласно которой кантианство могло иметь
дело исключительно с сознанием вообще, с субъектом истинного знания, но также и
с тем, что Gemut, предполагаемая Критикой как конкретный субъект, всегда
направлена к "трансцендентальному объекту = X", который таится за феноменами и
может быть абсолютным существованием другой личности. У Гуссерля деонтологизация
объекта фактически влечет деонтологизацию тела Другого, а также деонтологизацию
другой личности. Таким образом, описание конкретного субъекта ведет, под эгидой
идеализма, к метафизическому одиночеству, чьи следствия Гуссерль допускает с
образцовой честностью.
Вот почему конституирование Другого, гарантирующее переход к
интерсубъективности, есть краеугольный камень успеха или провала не только
феноменологии, но также и имплицитной феноменологической философии.
[III] "Конституирование Другого" и "Отношение"
Все аспекты феноменологии сходятся, следовательно, на проблеме конституирования
Другого. Однако преодолели ли мы проблемы Канта? Продвинулись ли мы в новую
область, которую не затронул его гений? Вовсе нет. Конечная точка поворота в
феноменологии Гуссерля, продукт того, что является наименее кантовским в
гуссерлевском "трансцендентальном переживании", приводит нас совершенно
неожиданно в сердце кантианства, но не к Критике чистого разума, а в большей
мере к практической философии.
186 П. Рикер
У Канта не было феноменологии познания Другого. Феноменология Gemut, в связи с
эпистемологическим углом зрения, слишком имплицитна и расплывчата для того,
чтобы содержать хотя бы какие-нибудь намеки на теорию интерсубъективности. В
лучшем случае ее предпосылки могут быть обоснованы в Антропологии, в рамках
теории страсти, которую Кант в результате разворачивает как теорию
интерсубъективности. Однако все это слишком незначительно в сравнении с
замечательным феноменологическим исследованием Гуссерля о Einfuhlung (эмпатии).
Теория эмпатии включена в дескриптивную феноменологию еще до того, как ставится
цель - решить парадокс трансцендентального солипсизма. Она объединена с
феноменологией восприятия, с феноменологией Другого, включенного в значения
воспринимаемого мной мира. Она вписана в конституирование вещи и обусловливает
последний слой объективности. Она привносится в конституирование культурных
объектов, языков и организаций. Следовательно, теория эмпатии не принадлежит
тому дескриптивному уровню, на котором Кант оказал влияние на феноменологию.
Здесь ведущую роль играет Гуссерль, а не Кант.
С другой стороны, мы вернемся к Канту вновь для того, чтобы разрешить
затруднения, вызванные философской интерпретацией редукции, которые приходят к
своей кульминации в парадоксе трансцендентального солипсизма. Гуссерль
намеревается описать, каким образом и в какой перспективе появляются Другие, в
каких аффективных и практических модификациях смысла конституируется "Другой"
или "alter ego"; к тому же он пытается конституировать Другого "во" мне и причем
именно как "Другого".
Это - цель пятого Картезианского размышления. Кто-то может сказать, что подобная
попытка обречена на провал. Ее автор пытается конституировать Другого как смысл,
сформированный во мне, то есть в том, что наиболее известно Эго и что Гуссерль
называет сферой моего собственного. Однако он, конституируя Другого во мне
согласно требованиям идеализма, одновременно устремляется к тому самому смыслу,
который придается в присутствии Другого. Подобное присутствие есть нечто
отличное от меня, постороннее мне, формирующее собственный мир и воспринимающее
меня. Оно адресует себя мне и формирует отношения интерсубъективности, из
которых произрастает единый мир науки и многообразные миры культуры.
Гуссерль не хочет жертвовать ни требовательностью идеализма, ни уступчивостью,
характеризующей Einfuhlung. Идеализм настаивает на том, чтобы Другой, как вещь,
187 Кант и Гуссерль
был единством способов явлений, затребованных идеальным смыслом. Уступчивость,
сообразованная с действительностью, требует, чтобы Другой "вторгся" в сферу
моего собственного опыта, создавая излишек присутствия за границами моей
субъективной жизни, используя способ, не отвечающий условиям моей субъективной
жизни.
Проблема Другого вытекает, таким образом, из скрытого противоречия между двумя
тенденциями феноменологии, догматической и дескриптивной.
Гениальность Гуссерля заключается в том, что он выдержал пари до конца.
Дескриптивное внимание в отношении инаковости Другого и догматическое внимание к
обоснованию Другого в собственной примордиальной сфере Эго уравновешиваются в
понятии схватывания по аналогии. Здесь Другой есть его собственная самость, но,
тем не менее, я переживаю его субъективную жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103