Следовательно, между ними будет существовать структурное различие. Истинное
восприятие будет просто истинным восприятием. Иллюзия вообще не будет являться
восприятием; а достижение очевидности должно быть связано с движением от
восприятия как изначального факта
87 Пространство
видения и ощущения к восприятию как конституированию объекта. Прозрачность
сознания обусловливает имманентную и абсолютную очевидность объекта. То же самое
относится к природе иллюзии, когда она не осознается в качестве таковой;
воспринимая нереальный объект, я с необходимостью должен обладать способностью,
позволяющей утратить ощущение его нереальности. Однако должно оставаться, по
крайней мере, неосознанное ощущение ложности восприятия, ощущение того, что
иллюзия не является тем, чем она кажется, и что о реальности акта сознания можно
говорить только за пределами этого явления.
Должны ли мы в этом случае разделять явление и реальность внутри субъекта?
Трудность заключается в том, что в какой-то момент между ними может возникнуть
неустранимая брешь. Тогда самые ясные явления могут стать ошибочными, а разговор
об истинности лишен смысла. Мы не стоим перед выбором между философией
имманентного или рационализмом, который принимает в расчет только восприятия и
истинность, и философией трансцендентного или абсурдного, принимающей в расчет
только иллюзию и ошибку. Мы знаем, что ошибки существуют только потому, что
истина уже изначально предполагается, и с ее помощью мы корректируем ошибки и
идентифицируем их в качестве таковых. Точно так же эксплицитное осознание истины
не сводится к простому существованию внутри нас неизменной идеи и нашей
непосредственной веры в нее. Оно предполагает вопрошание, разрыв с
непосредственной данностью и коррекцию любой возможной ошибки. Любая форма
рационализма допускает, что существует хотя бы одно абсурдное положение, которое
может быть сформулировано в виде тезиса. В любой философии абсурда за абсурдом
признается хотя бы некоторое значение. Я могу находиться в состоянии абсурда
только в том случае, если я приостанавливаю все суждения или, подобно Монтеню
или шизофренику, нахожусь в состоянии такого вопрошания, при котором я даже не
обязан формулировать вопрос, поскольку любой определенный вопрос должен
подразумевать ответ. Другими словами, если я не нахожусь лицом к лицу с истиной
или с ее отрицанием, а нахожусь вне истинности или в состоянии двусмысленности,
то я сталкиваюсь с актуальной затемненностью своего существования. Таким
образом, я остаюсь в сфере абсолютной самоочевидности только в том случае, если
отказываюсь высказывать какие-либо утверждения или принимать нечто как
гарантированное. Если же, как говорит Гуссерль, я нахожусь в состоянии
удивления, которое вызвано окружающим миром81, то вы-
88 М. Мерло-Понти
является поток мотивации, удерживающих меня в мире и характеризующих мою жизнь
как эксплицитно осознанную. Пытаясь перейти от состояния вопрошания к состоянию
утверждения и выразить себя a foruorl, я вычленяю неопределенную совокупность
мотивов внутри акта сознания и возвращаюсь к имплицитному, то есть
двусмысленному, и свободной игре мира82. Абсолютный контакт с самим собой,
тождество бытия и явления невозможно установить сознательно, они могут быть
только пережиты, поскольку предшествуют любому утверждению. Следовательно, и
самоочевидность и абсурд в одинаковой степени невыразимы и пусты. Переживание
абсурдности и переживание абсолютной самоочевидности взаимообусловлены и даже
неразличимы. Абсурд проявляется в мире только в том случае, если от абсолютного
сознания требуют непрерывной дифференциации тех значений, с которыми оно имеет
дело, но, с другой стороны, это требование связано с конфликтом между самими
значениями. Абсолютная самоочевидность и абсурд эквивалентны не только в
качестве философских положений; в равной мере они эквивалентны и как
переживания. Рационализм и скептицизм находят себе пищу в действительной жизни
сознания, которую, несмотря на свой гиперкритицизм, принимают без доказательств
и без которой их нельзя было бы не только принять, но даже понять. Относительно
этой жизни невозможно сказать все имеет значение или все бессмысленно, можно
сказать только то, что значение есть. Как говорил Паскаль, доктрины могут иметь
изобилие противоречий, и, тем не менее, на первый взгляд производят впечатление
ясности и значительности. Истина просматривается только на фоне абсурдности.
Таким образом, абсурдность, которую телеология сознания намеревается перевести в
истину, является первичным феноменом. Утверждение о том, что представление и
реальность в сознании совпадают или, наоборот, являются различными, тождественно
утверждению о том, что само сознание о чем-либо выпадает из рассмотрения даже в
качестве представления. Такова подлинная природа cogito. Сознание нечто
осознает, нечто демонстрирует себя; существует то, что называют феноменом.
Сознание не полагает, но и не игнорирует само себя. Оно не скрыто от себя; а это
значит, что в сознании - нет ничего такого, что не сообщало бы о себе
определенным образом, даже при отсутствии потребности в явном осознании.
Представление в сознании - не бытие, а феномен. Поскольку cogito предшествует
установлению истины и ошибки, оно является условием их возможности.
Жизнеспособно только то, что
89 Пространство
существует с моей помощью. Я не игнорирую подавленные чувства, и в этом смысле
бессознательное не существует. Однако то, чем я способен наполнить свои
переживания, не ограничено вещами, данными в представлении; мое бытие не
сводится к тому, что проявлено эксплицитно и непосредственно меня затрагивает.
То, что только жизнеспособно - амбивалентно; например чувства, не имеющие
названия, или неподлинные состояния бытия, привычка к которым полностью не
утрачена. Разница между иллюзией и восприятием внутренняя, и истина восприятия
может быть прочитана только в том случае, если исходить из самого восприятия. Я
могу обознаться; например, принять солнечный зайчик в отдалении за камень.
Следовательно, нельзя сказать, что камень виден в том же смысле, в котором я
должен был бы видеть пятно света, если бы подошел ближе. Камень, так же как и
остальные вещи, находящиеся на расстоянии, появляется в поле смешанной
структуры, в котором взаимосвязи явно еще не различимы. В этом смысле иллюзия,
подобно образу, не наблюдаема. Это означает, что она пока не завладела моим
телом, и я могу осознать и объяснить ее. Но, тем не менее, я способен этим
пренебречь и впасть в иллюзию. Неверно было бы сказать, что ошибиться
невозможно, а ощущения, по крайней мере, не оставляют места для сомнений, если
ограничивать себя тем, что действительно видишь. Каждое ощущение уже несет в
себе значение, зависящее от того, насколько ясен или темен его контекст.
Чувственные данные изменяются в тот момент, когда я перехожу от восприятия
иллюзорного камня к восприятию действительного пятна света. Если бы ощущения
исключали ошибку, то безошибочными были бы и восприятия, а иллюзия была бы
невозможна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103