Используя понятие пространственного уровня и понятие
тела как субъекта пространства, мы начинаем понимать феномен, описанный, но не
объясненный Стрэттоном. Как могла бы "коррекция" поля, будучи систематичной,
передавать общий эффект, если бы представляла собой результат ряда ассоциаций
между старыми и новыми позициями? Каким образом все сектора воспринимаемого
горизонта могли бы внезапно распадаться в отношении уже "откорректированных"
объектов? С другой стороны, как могли бы слуховое поле и тактильное поле
сопротивляться изменению, если бы новая ориентация выпала из процесса мысли и
заключалась в изменении координат? Конституирующий субъект должен, per
impossibile, выйти за свои собственные пределы и обрести способность предвидеть
в одном месте то, что он будет делать в другом16. Изменение остается
систематичным, но разорвано и прогрессирует потому, что я перехожу от одной
системы позиций к другой, не имея ключа к каждой из них, подобно тому как
человек, не имеющий музыкального слуха, поет в тональности иной, чем та, в
которой он ее слушает. Владение телом предполагает способность изменять уровни и
"понимать" пространство точно так же, как владение голосом предполагает
способность к изменению тональности. В завершающей стадии опыта я идентифицирую
откорректированное перцептуальное поле без какого-либо его осознания, поскольку
я в нем живу и всецело возрождаюсь в новом зрительном поле, как бы перемещая в
него свой центр тяжести17. В начале эксперимента визуальное поле возникает как
перевернутое и нереальное, потому что субъект в нем не живет и им не затребован.
В ходе эксперимента мы отмечаем промежуточную фазу, в которой тактильное тело
кажется перевернутым, а окружающий мир - нормальным, ибо до сих пор я пребывал в
нем и, соответственно, видел его правильным. Нарушение же, вызванное опытом,
сконцентрировано в моем собственном теле, которое, вследствие этого, становится
не совокупностью аффективных ощущений, а телом,
37 Пространство
затребованным для восприятия данного зрительного поля. Все это отсылает нас
обратно к органическим связям между субъектом и пространством, к тому оклику,
идущему к субъекту от его собственного мира, который является началом
пространства.
Попытаемся продолжить размышление в этом направлении. Можно спросить о том,
почему чистое восприятие и привычные действия возможны только в ориентированном
феноменальном пространстве? Об этом можно говорить только в том случае, если мы
предполагаем, что субъект восприятия и действия сталкивается с миром, в котором
уже существуют абсолютные направления и где ему остается только отрегулировать
границы своего поведения. Тогда нам нужно поместить себя внутрь восприятия и
попытаться как можно точнее понять то, каким образом его можно скоординировать с
абсолютными направлениями; а потому мы не можем рассматривать восприятие как уже
данное в основании .нашего пространственного опыта. В данном случае могут
возникнуть возражения, поскольку мы уже с самого начала исходим из того, что
установление уровня всегда предполагает другой данный уровень, а пространство
всегда предшествует самому себе. Это замечание не только не предполагает нашего
поражения, наоборот, оно побуждает нас рассмотреть саму сущность пространства и
указывает единственный метод, который дает возможность его понять. Сущность
пространства должна быть "уже конституированной", и мы никогда не придем к ее
пониманию, обращаясь к бессловесному восприятию. Мы не должны удивляться как
тому, что бытие изначально ориентировано, а наше тело не устремляется к миру со
всех своих позиций, так и тому, что его сосуществование с миром притягивает опыт
и устанавливает в нем направления. Можно было бы задать вопрос:
каким образом факты, которые вовлекают субъект и объект, могут оставаться
безразличными к пространству, если перцептуальный опыт показывает, что они
предопределены нашим изначальным столкновением с бытием и что бытие равнозначно
ситуативному бытию. Для мыслящего субъекта лицо в своем естественном положении и
то же лицо, наблюдаемое "вверх тормашками", неразделимы. Если кто-то лежит на
кровати, а я смотрю на него с изголовья, то лицо в этот момент выглядит вполне
обычным, правда, его черты смещены. Даже сомневаясь, улыбается человек или нет,
я чувствую, что смог бы, при желании, убедиться в атом, обогнув кровать и
посмотрев на него с ее противоположной стороны. При растянутом поле зрения лицо
неожиданно меняет свой облик, приобретая совершенно неестест-
38 М. Мерло-Понти
венные черты; его выражение становится неприятным, веки и брови приобретают
несвойственное им каменное выражение. В первом случае лицо действительно
перевернуто относительно "естественной" позиции: прямо перед собой я вижу
выступающий, лишенный волос верх; на месте лба - красное отверстие, полное
зубов; а там, где должен быть рот,- два движущихся шарика, обрамленных жесткими
волосками и граничащих с прической. Вероятно, можно было бы сказать, что лицо,
увиденное "правильно",- лишь один из всевозможных аспектов, наблюдаемых мной
наиболее часто, и что перевернутое лицо озадачивает меня лишь потому, что я
редко его вижу. Однако мы не часто видим лица в строго вертикальном положении,
"прямое" лицо не имеет статистического превосходства, и вопрос о том, почему
перевернутое лицо озадачивает меня, продолжает оставаться открытым. Если же
принять, что мое восприятие стандартизирует и относит к норме, в соответствии с
представлением о симметрии, тогда возникает вопрос: почему за пределами
фиксированного угла "коррекция" не действует? Мы вынуждены сделать вывод о том,
что взгляд, скользящий по лицу и при этом выбирающий определенные направления,
не узнает его, если не рассматривает детали в четко установленном порядке, и что
собственное значение объекта - в данном случае лица и его выражения - должно
быть связано с ориентацией самого объекта, как указывает двойное употребление
французского слова "sense" (чувство, значение, направление). Перевернуть объект
- значит лишить его собственного значения. Следовательно, бытие объектом не
является бытием-для-мыслящего субъекта, но бытием-для-взгляда, встречающим
объект под определенным углом, в противном случае ему не удалось бы распознать
его. Вот почему каждый объект имеет свой "верх" и "низ", высвечивающие для
данного уровня его "естественную" позицию, которую ему "следует" занять. Видеть
лицо - не значит понимать идею некоторого закона конституирования, к которому
объект постоянно приспосабливается с помощью всех своих возможных ориентации. Мы
должны удерживать объект, чтобы быть в состоянии следовать по его поверхности
определенным перцептуальным маршрутом, имеющим верх и низ, подобно человеку,
который, поднимаясь на гору, запоминает путь, по которому будет спускаться.
Вообще говоря, наше восприятие не охватывало бы ни очертаний фигур, ни фона, ни
объектов, не было бы восприятием чего-либо или даже совсем не существовало, если
бы субъект восприятия сводился к взгляду, охватывающему вещи настолько,
насколько они имеют общее направление,
39 Пространство
которое является не существенной характеристикой объекта, а средством, с помощью
которого он распознается и осознается как объект.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
тела как субъекта пространства, мы начинаем понимать феномен, описанный, но не
объясненный Стрэттоном. Как могла бы "коррекция" поля, будучи систематичной,
передавать общий эффект, если бы представляла собой результат ряда ассоциаций
между старыми и новыми позициями? Каким образом все сектора воспринимаемого
горизонта могли бы внезапно распадаться в отношении уже "откорректированных"
объектов? С другой стороны, как могли бы слуховое поле и тактильное поле
сопротивляться изменению, если бы новая ориентация выпала из процесса мысли и
заключалась в изменении координат? Конституирующий субъект должен, per
impossibile, выйти за свои собственные пределы и обрести способность предвидеть
в одном месте то, что он будет делать в другом16. Изменение остается
систематичным, но разорвано и прогрессирует потому, что я перехожу от одной
системы позиций к другой, не имея ключа к каждой из них, подобно тому как
человек, не имеющий музыкального слуха, поет в тональности иной, чем та, в
которой он ее слушает. Владение телом предполагает способность изменять уровни и
"понимать" пространство точно так же, как владение голосом предполагает
способность к изменению тональности. В завершающей стадии опыта я идентифицирую
откорректированное перцептуальное поле без какого-либо его осознания, поскольку
я в нем живу и всецело возрождаюсь в новом зрительном поле, как бы перемещая в
него свой центр тяжести17. В начале эксперимента визуальное поле возникает как
перевернутое и нереальное, потому что субъект в нем не живет и им не затребован.
В ходе эксперимента мы отмечаем промежуточную фазу, в которой тактильное тело
кажется перевернутым, а окружающий мир - нормальным, ибо до сих пор я пребывал в
нем и, соответственно, видел его правильным. Нарушение же, вызванное опытом,
сконцентрировано в моем собственном теле, которое, вследствие этого, становится
не совокупностью аффективных ощущений, а телом,
37 Пространство
затребованным для восприятия данного зрительного поля. Все это отсылает нас
обратно к органическим связям между субъектом и пространством, к тому оклику,
идущему к субъекту от его собственного мира, который является началом
пространства.
Попытаемся продолжить размышление в этом направлении. Можно спросить о том,
почему чистое восприятие и привычные действия возможны только в ориентированном
феноменальном пространстве? Об этом можно говорить только в том случае, если мы
предполагаем, что субъект восприятия и действия сталкивается с миром, в котором
уже существуют абсолютные направления и где ему остается только отрегулировать
границы своего поведения. Тогда нам нужно поместить себя внутрь восприятия и
попытаться как можно точнее понять то, каким образом его можно скоординировать с
абсолютными направлениями; а потому мы не можем рассматривать восприятие как уже
данное в основании .нашего пространственного опыта. В данном случае могут
возникнуть возражения, поскольку мы уже с самого начала исходим из того, что
установление уровня всегда предполагает другой данный уровень, а пространство
всегда предшествует самому себе. Это замечание не только не предполагает нашего
поражения, наоборот, оно побуждает нас рассмотреть саму сущность пространства и
указывает единственный метод, который дает возможность его понять. Сущность
пространства должна быть "уже конституированной", и мы никогда не придем к ее
пониманию, обращаясь к бессловесному восприятию. Мы не должны удивляться как
тому, что бытие изначально ориентировано, а наше тело не устремляется к миру со
всех своих позиций, так и тому, что его сосуществование с миром притягивает опыт
и устанавливает в нем направления. Можно было бы задать вопрос:
каким образом факты, которые вовлекают субъект и объект, могут оставаться
безразличными к пространству, если перцептуальный опыт показывает, что они
предопределены нашим изначальным столкновением с бытием и что бытие равнозначно
ситуативному бытию. Для мыслящего субъекта лицо в своем естественном положении и
то же лицо, наблюдаемое "вверх тормашками", неразделимы. Если кто-то лежит на
кровати, а я смотрю на него с изголовья, то лицо в этот момент выглядит вполне
обычным, правда, его черты смещены. Даже сомневаясь, улыбается человек или нет,
я чувствую, что смог бы, при желании, убедиться в атом, обогнув кровать и
посмотрев на него с ее противоположной стороны. При растянутом поле зрения лицо
неожиданно меняет свой облик, приобретая совершенно неестест-
38 М. Мерло-Понти
венные черты; его выражение становится неприятным, веки и брови приобретают
несвойственное им каменное выражение. В первом случае лицо действительно
перевернуто относительно "естественной" позиции: прямо перед собой я вижу
выступающий, лишенный волос верх; на месте лба - красное отверстие, полное
зубов; а там, где должен быть рот,- два движущихся шарика, обрамленных жесткими
волосками и граничащих с прической. Вероятно, можно было бы сказать, что лицо,
увиденное "правильно",- лишь один из всевозможных аспектов, наблюдаемых мной
наиболее часто, и что перевернутое лицо озадачивает меня лишь потому, что я
редко его вижу. Однако мы не часто видим лица в строго вертикальном положении,
"прямое" лицо не имеет статистического превосходства, и вопрос о том, почему
перевернутое лицо озадачивает меня, продолжает оставаться открытым. Если же
принять, что мое восприятие стандартизирует и относит к норме, в соответствии с
представлением о симметрии, тогда возникает вопрос: почему за пределами
фиксированного угла "коррекция" не действует? Мы вынуждены сделать вывод о том,
что взгляд, скользящий по лицу и при этом выбирающий определенные направления,
не узнает его, если не рассматривает детали в четко установленном порядке, и что
собственное значение объекта - в данном случае лица и его выражения - должно
быть связано с ориентацией самого объекта, как указывает двойное употребление
французского слова "sense" (чувство, значение, направление). Перевернуть объект
- значит лишить его собственного значения. Следовательно, бытие объектом не
является бытием-для-мыслящего субъекта, но бытием-для-взгляда, встречающим
объект под определенным углом, в противном случае ему не удалось бы распознать
его. Вот почему каждый объект имеет свой "верх" и "низ", высвечивающие для
данного уровня его "естественную" позицию, которую ему "следует" занять. Видеть
лицо - не значит понимать идею некоторого закона конституирования, к которому
объект постоянно приспосабливается с помощью всех своих возможных ориентации. Мы
должны удерживать объект, чтобы быть в состоянии следовать по его поверхности
определенным перцептуальным маршрутом, имеющим верх и низ, подобно человеку,
который, поднимаясь на гору, запоминает путь, по которому будет спускаться.
Вообще говоря, наше восприятие не охватывало бы ни очертаний фигур, ни фона, ни
объектов, не было бы восприятием чего-либо или даже совсем не существовало, если
бы субъект восприятия сводился к взгляду, охватывающему вещи настолько,
насколько они имеют общее направление,
39 Пространство
которое является не существенной характеристикой объекта, а средством, с помощью
которого он распознается и осознается как объект.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103