Развеселившийся офицер отпрянул от него, а позже заметил, что Нат Дикштейн выглядел, как человек, готовый пырнуть вас ножом, если вы вдруг случайно наступите ему на ногу.

Радиообмен слышала и Сузи Эшфорд, которая вместе с Ростовым находилась на «Карле» в 300 милях отсюда.
Сузи словно в забытьи поднималась по трапу польского судна, стоящего у мола в Сицилии. Она с трудом понимала, что происходит, когда Ростов показал её каюту, где раньше жил один из командного состава судна, и сказал, что, он надеется, ей будет здесь удобно. Она села на койку. Час спустя ей принесли на подносе холодную закуску и молча поставили на столик. Есть она не могла. Когда спустились сумерки, её стала бить дрожь, и она залезла в постель, в которой и осталась лежать, глядя широко открытыми глазами перед собой, не в силах справиться с дрожью.
Наконец она заснула — сначала задремала, то и дело просыпаясь от странных бесформенных кошмарных видений, и в конце концов её сморил глубокий сон. Проснулась она с рассветом.
Она лежала неподвижно, чувствуя покачивание судна и тупо осматриваясь вокруг; наконец поняла, где она и что с ней. Проснувшись утром, человек вспоминает ночные кошмары и думает: «Слава Богу, это был только сон», но она поняла, что все это на самом деле и продолжает длиться.
Ее мучило ужасное чувство вины. Она обманулась и теперь-то это понимала. Она убедила себя, что хочет найти Ната, дабы предупредить об опасности, и риск её не беспокоил; но истина заключалась в том, что она была готова воспользоваться любым предлогом, лишь бы увидеть его. Ужасные последствия её поступков явились естественным следствием её желаний. Да, Нату угрожала опасность, но теперь ещё в большей степени, и виной тому она, Сузи.
Она думала об этом, осознавая, что вот она очутилась в море на польском судне, окруженная врагами Ната и русскими головорезами; плотно зажмурив глаза, она засунула голову под подушку, стараясь подавить истерические рыдания, которые клокотали у неё в горле.
Ее захлестнул приступ гнева, и именно он помог ей сохранить рассудок и здравый смысл.
Она вспомнила отца, и как он хотел использовать её ради своих политических идей, и при этих мыслях её снова охватил гнев. Она подумала о Хассане, который манипулировал её отцом, клал ей руку на колено, и пожалела, что не дала ему пощечину, когда у неё была для этого возможность. Наконец, она вспомнила Ростова с его сухим умным лицом и ледяной усмешкой, как он хочет протаранить судно Ната и убить его — и она взбесилась при этих мыслях.
Дикштейн был её мужчиной. Он был и забавен и силен, он был до странности раним, и он писал ей любовные письма и украл корабль, и он был единственным мужчиной, которого она так любила; и она не собиралась терять его.
Она была во вражеском лагере на положении пленницы, но только со своей точки зрения. Они-то думали, что она на их стороне; они ей доверяли. Может быть, ей представится возможность нарушить их замыслы. Она должна присмотреться к тому, что делается вокруг. Она должна побродить по судну, подавляя свой страх, поболтать с врагами, добиться их полного доверия, делая вид, что разделяет их планы и намерения — пока ей не представится возможность.
От этих мыслей её заколотило. Затем она сказала себе: если я этого не сделаю, то потеряю его; а если я потеряю его, то не хочу жить.
Она вылезла из постели. Сняв одежду, в которой она так и уснула, Сузи умылась, натянула чистый свитер и брюки, которые были в сумке. Присев за маленьким столиком, привинченным к полу, она съела сыр и несколько сосисок, которые принесли ей вчера. Причесав волосы, она, чтобы придать себе бодрости, наложила легкий грим.
Она попробовала дверь каюты, которая оказалась незапертой.
И вышла.
Двинувшись по проходу, она уловила запах пищи из камбуза. Подойдя туда, она осторожно заглянула в помещение.
Ростов сидел в одиночестве за столом, аккуратно поедая яйцо всмятку. Подняв глаза, он увидел её. Внезапно лицо его исказилось злобой, тонкие губы отвердели, и он холодно посмотрел на нее. Сузи замялась, но потом все же заставила себя подойти к нему. Оказавшись около стола, она небрежно прислонилась к стулу, потому что ноги её не держали.
— Садитесь, — пригласил Ростов. Она опустилась на стул.
— Как спалось?
Она с трудом перевела дыхание, словно после бега.
— Прекрасно, — сказала Сузи, не в силах справиться с дрожью в голосе.
Его острый скептический взгляд, казалось, проникал в самые глубины её мозга.
— Похоже, вы взволнованы. — Он говорил ровным голосом, без симпатии, но и без враждебности.
— Я… — Слова застревали у неё в горле и душили её. — Вчера… так неловко получилось. — Во всяком случае, это было правдой, и ей было легко признаться в этом. — Я никогда не видела, как кто-то умирает.
— Ах, это. — Наконец нечто, напоминающее человеческое чувство, мелькнуло в выражении лица Ростова: может, и он вспомнил, когда ему довелось увидеть умирающего человека в первый раз. Потянувшись за кофейником, он налил Сузи кофе. — Вы ещё очень молоды, — сказал он. — Должно быть, вы не намного старше моего сына.
Сузи изящно сделала первый глоток, надеясь, что он продолжит разговор на эту тему — что позволит ей успокоиться.
— Ваш сын? — переспросила она.
— Юрий Давидович, ему минуло двадцать лет.
— И что он делает?
Улыбка Ростова на этот раз была не такой холодной.
— К сожалению, большую часть времени он проводит, слушая упадническую музыку. И не учится так упорно, как ему следовало бы. Не в пример своему брату.
Дыхание Сузи обрело нормальный ритм, и руки у неё больше не дрожали, когда она держала чашку. Они понимала, что этот человек не становится менее опасен лишь потому, что у него есть семья; но он казался не таким пугающим, когда говорил о ней.
— А ваш второй сын? — спросила она. — Тот, что младше? Ростов кивнул.
— Владимир. — Теперь в нем не осталось ничего, что пугало ее; он смотрел куда-то поверх головы Сузи, и на его лице появилось мягкое расслабленное выражение. — Он очень одаренный мальчик. Он будет великим математиком, если получит соответствующее образование.
— Это не должно быть проблемой, — сказала она, продолжая наблюдать за ним. — Советская система образования считается лучшей в мире.
Она не сомневалась в правоте своих слов, но, должно быть, эта тема имела для Ростова какое-то особое значение, потому что рассеянность его взгляда исчезла, и он снова стал холоден и неприступен.
— Да, — сказал он. — Это не будет проблемой. — Он продолжал расправляться с яйцом.
Сузи торопливо прикинула: в нем начало пробуждаться дружелюбие, и я не должна упустить его. Она лихорадочно соображала, о чем бы ещё завести речь? Что у них может быть общего, о чем ещё они могут поговорить? Затем её осенило.
— Я все пытаюсь вспомнить вас в те времена, когда вы учились в Оксфорде.
— Вы тогда были очень маленькой. — Он налил себе ещё кофе. — Все помнили вашу мать. Пожалуй, она была самой красивой женщиной из тех, что обитали там. А вы очень смахиваете на нее.
Это лучше, подумала Сузи. Она спросила его:
— Что вы изучали?
— Экономику.
— В те дни, как мне кажется, её трудно было назвать настоящей наукой.
— Да и сегодня она не лучше.
Сузи придала лицу серьезное выражение.
— Мы, конечно, имеем в виду буржуазную экономику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93