и тут к ужасу Дикштейна он повернулся, словно собираясь отойти от своей собеседницы.
Но женщина знала свое дело: Дикштейн мог не беспокоиться. Она коснулась рукава блейзера Сарна, и тот повернулся к ней. В её руке внезапно появилась сигарета. Сарн похлопал себя по карманам в поисках спичек. Видно было, что он не курит. Дикштейн застонал про себя. Женщина вынула зажигалку из вечерней сумочки, лежащей перед ней на стойке, и протянула ему. Он дал ей прикурить.
Дикштейн не мог ни отойти, ни наблюдать за происходящим с расстояния: он с трудом приходил в себя от нервного потрясения. Он должен слышать, о чем они беседуют. Протолкавшись поближе, он остановился за спиной Сарна, который разговаривал с женщиной. Дикштейн заказал ещё пива.
Дикштейн знал, что у женщины может быть теплый и зовущий голос, но сейчас она пустила в ход все его обертона. У некоторых женщин порочные глаза, а у неё голос.
— Такие штуки вечно случаются со мной, — говорил Сарн.
— Вы имеете в виду телефонный звонок? — спросила женщина.
Сарн кивнул.
— Это все женщины. Терпеть не могу женщин. Всю жизнь они причиняли мне боль и страдания. Прямо хоть становись гомосексуалистом.
Дикштейн удивился. Что он говорит? Что он имеет в виду? Неужели он хочет таким образом от неё отделаться?
— Поэтому вы и не обзавелись одной женщиной?
— Из меня не получается любовника.
— Станьте монахом.
— Видите ли, у меня другая проблема, у меня просто ненасытный сексуальный аппетит. Мне нужна женщина несколько раз за ночь. И это довольно серьезная проблема для меня. Не хотите ли ещё выпить?
Ага. У него просто такая линия трепа. Как, интересно, он дальше будет выкручиваться? Дикштейн предположил, что моряк нередко пускал в ход этот прием, доводя его до уровня искусства.
Так оно и случилось. Дикштейн искренне восхищался мастерством, с которым женщина водила Сарна за нос, все время создавая у него впечатление, что именно он ведет игру. Она сообщила ему, что остановилась в Антверпене на ночь, и намекнула, что у неё хороший номер в отличном отеле. Вскоре он уже предложил ей выпить шампанского, но тот сорт, что подавался в этом клубе, был очень низкого качества, он не идет ни в какое сравнение с тем, что можно найти в каком-нибудь другом месте; скажем, в гостинице, да, например, в её отеле.
Они покинули бар, когда началось представление. Дикштейн был доволен: пока все идет как по маслу. Минут десять понаблюдав за девицами, вскидывающими ножки, он тоже вышел.
Взяв такси до гостиницы, он поднялся в свой номер, где застыл у дверей, которые вели в соседние апартаменты. Он слышал, как возбужденно хихикала женщина и что-то тихо говорил Сарн.
Сев на кровать и натянув респиратор. Дикштейн проверил баллончик с газом. Быстро повернув взад и вперед клапан, он уловил резкий запах, пробившийся сквозь маску на лице. На него он не оказал никакого воздействия. Он прикинул, сколько нужно сделать вдохов прежде, чем газ окажет свое воздействие. У него не было времени как следует опробовать эту штуку.
Звуки из соседней комнаты стали громче, и Дикштейн почувствовал некоторое смущение. Интересно, какой уровень сознательности проявит Сарн. Захочет ли он вернуться на судно, когда кончит возиться с женщиной? Это внесет определенные сложности. Может, даже с ним придется сцепиться в коридоре отеля — и рискованно, и непрофессионально.
Дикштейн ждал, испытывая напряжение, смущение и тревогу. Женщина знала свое дело. Она знала, что Дикштейн ждет, чтобы Сарн провалился в сон после любовных утех, и изо всех сил старалась утомить его. Казалось, это будет длиться вечно.
Лишь после двух часов она постучала в соседнюю дверь. Как они договорились: три медленных удара означают, что он уснул, шесть быстрых — он уходит.
Она медленно постучала три раза.
Дикштейн открыл двери. Держа газовый баллончик в одной руке, а маску — в другой, он бесшумно вошел в комнату.
Сарн, обнаженный, лежал на спине, его белокурые волосы спутались, рот широко открыт, а глаза закрыты. У него было стройное мускулистое тело. Подойдя поближе, Дикштейн прислушался к его дыханию. Набрав в грудь воздуха, он выпустил его — и как раз перед тем, как он собирался снова втягивать в себя воздух, Дикштейн повернул клапан и прижал маску к носу и рту спящего моряка.
Сарн широко открыл глаза. Дикштейн плотнее прижал маску. Сарн сделал короткий вдох: в глазах у него мелькнуло непонимающее выражение. Вдох перешел в хрип, Сарн дернул головой, пытаясь ослабить хватку Дикштейна, и начал ерзать. Дикштейн надавил локтем на грудь, думая: ради Бога, поскорее бы!
Сарн выдохнул. Растерянность в его глазах сменилась паническим ужасом. Он снова втянул в себя воздух, как бы собираясь с силами. Дикштейн подумал было, что придется звать на помощь женщину, чтобы уложить его. Но очередной вдох достиг цели: сопротивление ослабло, ресницы дрогнули и опустились: и когда Сарн выдохнул второй раз, он уже спал.
Все это заняло примерно три секунды. Дикштейн расслабился. Сарн, скорее всего, ничего не будет помнить. Он подбавил для надежности подачу газа, а потом встал.
Он посмотрел на женщину. На ней были чулки, туфли, пояс и больше ничего. Выглядела она восхитительно. Перехватив его взгляд, она развела руки, предлагая себя — к вашим услугам, сэр. Дикштейн покачал головой со смущенной улыбкой, которая лишь частично была искренней.
Сев в кресло рядом с кроватью, он понаблюдал, как она одевается: узенькие трусики, изящный лифчик, платье, украшения, плащ, сумочка. Она подошла к нему, и он вручил ей восемь тысяч голландских гульденов. Поцеловав его в щеку, она отпустила поцелуй банкнотам. Не произнеся ни слова, удалилась.
Дикштейн подошел к окну. Через несколько минут он увидел фары её спортивной машины, когда она проехала мимо отеля, направляясь в Амстердам.
Он снова сел и стал ждать. Его клонило ко сну. Перейдя в соседний номер, он заказал кофе.
Утром позвонил Коэн сказать, что первый помощник просто обыскался по всем барам, борделям и забегаловкам Антверпена в поисках своего механика.
В половине первого Коэн позвонил снова. Капитан, связался с ним сообщить, что погрузка закончена, но он остался без главного механика.
— Капитан, — ответил ему Коэн, — считайте, что сегодня вам крупно повезло.
Через два часа Коэн сообщил, что видел, как Дитер Кох поднимался по трапу «Копарелли» с рюкзаком за плечами.
Как только Дикштейн увидел, что Сарн проявляет желание проснуться, он подбавил очередную порцию газа. Последней дозой он снабдил его в шесть вечера, когда, уплатив по счету за два номера, покинул отель.
Когда Сарн наконец пришел в себя, он увидел, что женщина, с которой он был в постели, исчезла, даже не попрощавшись. Кроме того, он обнаружил, что жутко, просто чудовищно проголодался.
Приводя утром себя в порядок, он выяснил, что проспал не ночь, как ему казалось, а две ночи и день, который их разделял.
Где-то в подсознании у него гнездилась настойчивая мысль, что он забыл что-то важное, но он так никогда и не узнал, что случилось с ним в течение тех суток, которые выпали у него из памяти.
А тем временем в воскресенье 17 ноября 1968 года «Копарелли» дышел в рейс.
Глава четырнадцатая
Вот что она должна сделать — позвонить в израильское посольство и оставить послание для Ната Дикштейна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Но женщина знала свое дело: Дикштейн мог не беспокоиться. Она коснулась рукава блейзера Сарна, и тот повернулся к ней. В её руке внезапно появилась сигарета. Сарн похлопал себя по карманам в поисках спичек. Видно было, что он не курит. Дикштейн застонал про себя. Женщина вынула зажигалку из вечерней сумочки, лежащей перед ней на стойке, и протянула ему. Он дал ей прикурить.
Дикштейн не мог ни отойти, ни наблюдать за происходящим с расстояния: он с трудом приходил в себя от нервного потрясения. Он должен слышать, о чем они беседуют. Протолкавшись поближе, он остановился за спиной Сарна, который разговаривал с женщиной. Дикштейн заказал ещё пива.
Дикштейн знал, что у женщины может быть теплый и зовущий голос, но сейчас она пустила в ход все его обертона. У некоторых женщин порочные глаза, а у неё голос.
— Такие штуки вечно случаются со мной, — говорил Сарн.
— Вы имеете в виду телефонный звонок? — спросила женщина.
Сарн кивнул.
— Это все женщины. Терпеть не могу женщин. Всю жизнь они причиняли мне боль и страдания. Прямо хоть становись гомосексуалистом.
Дикштейн удивился. Что он говорит? Что он имеет в виду? Неужели он хочет таким образом от неё отделаться?
— Поэтому вы и не обзавелись одной женщиной?
— Из меня не получается любовника.
— Станьте монахом.
— Видите ли, у меня другая проблема, у меня просто ненасытный сексуальный аппетит. Мне нужна женщина несколько раз за ночь. И это довольно серьезная проблема для меня. Не хотите ли ещё выпить?
Ага. У него просто такая линия трепа. Как, интересно, он дальше будет выкручиваться? Дикштейн предположил, что моряк нередко пускал в ход этот прием, доводя его до уровня искусства.
Так оно и случилось. Дикштейн искренне восхищался мастерством, с которым женщина водила Сарна за нос, все время создавая у него впечатление, что именно он ведет игру. Она сообщила ему, что остановилась в Антверпене на ночь, и намекнула, что у неё хороший номер в отличном отеле. Вскоре он уже предложил ей выпить шампанского, но тот сорт, что подавался в этом клубе, был очень низкого качества, он не идет ни в какое сравнение с тем, что можно найти в каком-нибудь другом месте; скажем, в гостинице, да, например, в её отеле.
Они покинули бар, когда началось представление. Дикштейн был доволен: пока все идет как по маслу. Минут десять понаблюдав за девицами, вскидывающими ножки, он тоже вышел.
Взяв такси до гостиницы, он поднялся в свой номер, где застыл у дверей, которые вели в соседние апартаменты. Он слышал, как возбужденно хихикала женщина и что-то тихо говорил Сарн.
Сев на кровать и натянув респиратор. Дикштейн проверил баллончик с газом. Быстро повернув взад и вперед клапан, он уловил резкий запах, пробившийся сквозь маску на лице. На него он не оказал никакого воздействия. Он прикинул, сколько нужно сделать вдохов прежде, чем газ окажет свое воздействие. У него не было времени как следует опробовать эту штуку.
Звуки из соседней комнаты стали громче, и Дикштейн почувствовал некоторое смущение. Интересно, какой уровень сознательности проявит Сарн. Захочет ли он вернуться на судно, когда кончит возиться с женщиной? Это внесет определенные сложности. Может, даже с ним придется сцепиться в коридоре отеля — и рискованно, и непрофессионально.
Дикштейн ждал, испытывая напряжение, смущение и тревогу. Женщина знала свое дело. Она знала, что Дикштейн ждет, чтобы Сарн провалился в сон после любовных утех, и изо всех сил старалась утомить его. Казалось, это будет длиться вечно.
Лишь после двух часов она постучала в соседнюю дверь. Как они договорились: три медленных удара означают, что он уснул, шесть быстрых — он уходит.
Она медленно постучала три раза.
Дикштейн открыл двери. Держа газовый баллончик в одной руке, а маску — в другой, он бесшумно вошел в комнату.
Сарн, обнаженный, лежал на спине, его белокурые волосы спутались, рот широко открыт, а глаза закрыты. У него было стройное мускулистое тело. Подойдя поближе, Дикштейн прислушался к его дыханию. Набрав в грудь воздуха, он выпустил его — и как раз перед тем, как он собирался снова втягивать в себя воздух, Дикштейн повернул клапан и прижал маску к носу и рту спящего моряка.
Сарн широко открыл глаза. Дикштейн плотнее прижал маску. Сарн сделал короткий вдох: в глазах у него мелькнуло непонимающее выражение. Вдох перешел в хрип, Сарн дернул головой, пытаясь ослабить хватку Дикштейна, и начал ерзать. Дикштейн надавил локтем на грудь, думая: ради Бога, поскорее бы!
Сарн выдохнул. Растерянность в его глазах сменилась паническим ужасом. Он снова втянул в себя воздух, как бы собираясь с силами. Дикштейн подумал было, что придется звать на помощь женщину, чтобы уложить его. Но очередной вдох достиг цели: сопротивление ослабло, ресницы дрогнули и опустились: и когда Сарн выдохнул второй раз, он уже спал.
Все это заняло примерно три секунды. Дикштейн расслабился. Сарн, скорее всего, ничего не будет помнить. Он подбавил для надежности подачу газа, а потом встал.
Он посмотрел на женщину. На ней были чулки, туфли, пояс и больше ничего. Выглядела она восхитительно. Перехватив его взгляд, она развела руки, предлагая себя — к вашим услугам, сэр. Дикштейн покачал головой со смущенной улыбкой, которая лишь частично была искренней.
Сев в кресло рядом с кроватью, он понаблюдал, как она одевается: узенькие трусики, изящный лифчик, платье, украшения, плащ, сумочка. Она подошла к нему, и он вручил ей восемь тысяч голландских гульденов. Поцеловав его в щеку, она отпустила поцелуй банкнотам. Не произнеся ни слова, удалилась.
Дикштейн подошел к окну. Через несколько минут он увидел фары её спортивной машины, когда она проехала мимо отеля, направляясь в Амстердам.
Он снова сел и стал ждать. Его клонило ко сну. Перейдя в соседний номер, он заказал кофе.
Утром позвонил Коэн сказать, что первый помощник просто обыскался по всем барам, борделям и забегаловкам Антверпена в поисках своего механика.
В половине первого Коэн позвонил снова. Капитан, связался с ним сообщить, что погрузка закончена, но он остался без главного механика.
— Капитан, — ответил ему Коэн, — считайте, что сегодня вам крупно повезло.
Через два часа Коэн сообщил, что видел, как Дитер Кох поднимался по трапу «Копарелли» с рюкзаком за плечами.
Как только Дикштейн увидел, что Сарн проявляет желание проснуться, он подбавил очередную порцию газа. Последней дозой он снабдил его в шесть вечера, когда, уплатив по счету за два номера, покинул отель.
Когда Сарн наконец пришел в себя, он увидел, что женщина, с которой он был в постели, исчезла, даже не попрощавшись. Кроме того, он обнаружил, что жутко, просто чудовищно проголодался.
Приводя утром себя в порядок, он выяснил, что проспал не ночь, как ему казалось, а две ночи и день, который их разделял.
Где-то в подсознании у него гнездилась настойчивая мысль, что он забыл что-то важное, но он так никогда и не узнал, что случилось с ним в течение тех суток, которые выпали у него из памяти.
А тем временем в воскресенье 17 ноября 1968 года «Копарелли» дышел в рейс.
Глава четырнадцатая
Вот что она должна сделать — позвонить в израильское посольство и оставить послание для Ната Дикштейна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93