Так что же я хочу, подумал он. Ответ пришел откуда-то из глубин подсознания и ошеломил его. Я хочу обеспечить Израиль бомбой — а после вернуться домой.
Он отвернулся от Борга. Дождевые струи, подобно слезам, текли по стеклам машины. Внезапно он испытал облегчение, что из-за присутствия водителя избавлен от необходимости говорить. На тротуаре жались трое хиппи без пальто, промокшие до костей: подняв лица и раскинув руки, они радовались дождю. «Если я справлюсь, если я завершу это дело, то смогу отдохнуть».
Эта мысль наполнила его безотчетным счастьем. Глянув на Борга, он улыбнулся. Борг сидел, отвернувшись к окну.
Добравшись до музея, они вошли в него. Перед ними предстал реконструированный скелет динозавра.
— Я подумываю, чтобы снять тебя с этого дела, — сказал Борг.
Дикштейн кивнул и, справившись с тревогой, стал лихорадочно думать. Хассан, должно быть, сообщил в Каир, а человек Борга в Каире получил его донесение и дал знать о нем Тель-Авиву.
— Я выяснил, что меня расконспирировали. — сказал он Боргу.
— Я знал это ещё несколько недель назад. И если бы ты был на связи, мы бы успели вывести тебя из дела.
— Будь я на связи, я бы подзалетал куда чаще.
Борг хмыкнул и двинулся дальше. Он было вынул сигару. но Дикштейн предупредил:
— Тут не курят. — Борг спрятал сигару в карман.
— То, что меня вычислили, это ерунда. Это случалось со мной не менее полудюжины раз, — сказал Дикштейн. — Главное, что они знают.
— Ты наскочил на этого Хассана. который знает тебя с давних времен. А теперь он работает на русских.
— Но что они знают?
— Что ты был в Люксембурге и во Франции.
— Это немного.
— Я понимаю, что это немного. Я тоже знаю, что ты был в Люксембурге и во Франции, но не имею представления, что ты там делал.
— Так что можешь и дальше не беспокоиться из-за меня, — сказал Дикштейн, сухо посмотрев на Борга.
— Это зависит от… Так что ты там делал?
— Ну что ж, — Дикштейн продолжал смотреть на Борга. Тот начал нервничать, не зная, куда девать руки, когда был лишен возможности закурить. Яркий свет, идущий от стендов, освещал его с головы до ног, всю его неуклюжую фигуру, искаженное беспокойством лицо. Дикштейну надо было очень аккуратно прикинуть, что он может сказать Боргу: достаточно, чтобы создать у него впечатление о крупном деле. на которое он вышел: и не так много, дабы у Борга не появилась мысль о замене Дикштейна другим человеком, который будет воплощать его замыслы… — Я тут напал на след груза урановой руды, который можно будет спереть. В ноябре он будет переправляться на судне из Антверпена в Геную. И я собираюсь захватить судно.
— Черт! — Борг одновременно и обрадовался и испугался наглости этой идеи. — Какого черта ты держишь это в секрете?
— Я ещё работаю над проектом. — Дикштейн решил поведать Боргу чуть больше, чтобы завести его. — Тут в Лондоне я должен зайти в Регистр «Ллойда». Надеюсь, что судно окажется одним из тех. которые выпускают целыми сериями — мне говорили, что большинство судов сегодня так и строят. И если я смогу купить идентичный корабль, где-то в Средиземном море я их подменю.
Борг дважды провел руками по короткой стрижке седеющих волос и крепко растер уши.
— Не понимаю…
— Я ещё не разработал все в деталях, но уверен, что это единственный способ тайно провести такую операцию.
— Так иди и разрабатывай все детали.
— Но ты хотел вывести меня из дела.
— М-да… — Борг нерешительно склонил голову с одной стороны на другую. — Если я введу в операцию опытного человека, чтобы заменить тебя, то я его могут вычислить.
— А если будет введен неизвестный, то он будет и неопытен.
— Плюс к тому, я не уверен, есть ли такой опытный или знающий, который может справиться с делом не хуже тебя. И есть кое-что еще, чего ты не знаешь.
Они остановились перед макетом ядерного реактора.
— Ну? — спросил Дикштейн.
— Мы получили донесение из Каттара. Русские теперь помогают им. И мы должны поторопиться. Дикштейн. Я не могу позволить оттяжек, а изменение наших планов неминуемо будет связано с задержкой.
— Устроит ли ноябрь?
Борг кивнул.
— Почти. — Видно было, что он принял определенное решение. — Хорошо. Я оставляю тебя в деле. Но действовать тебе придется очень скрытно, погореть ты не должен.
Дикштейн широко ухмыльнулся и хлопнул Борга по спине.
— Ты настоящий друг, Пьер. Можешь не беспокоиться, я их обведу вокруг пальца.
Борг нахмурился.
— Что это с тобой? Улыбка так и не сползает у тебя с физиономии.
— Только из-за твоего лицезрения. Твоя физиономия возбуждающе действует на меня. Твое радостное отношение к миру просто заразительно. А когда ты улыбаешься, Пьер, весь мир смеется вместе с тобой.
— Ну, ты совсем рехнулся, — буркнул Борг.

Пьер Борг мог быть вульгарным, бесцеремонным, злым и надоедливым, но далеко не глупым. «Может, он и сукин сын, — говаривали о нем, — но чертовски умный сукин сын». К тому времени, когда они расстались, он догадался, что в жизни Ната Дикштейна произошло что-то важное.
Он размышлял на эту тему, возвращаясь в израильское посольство в Палас-Грин в Кенсингтоне. За те двадцать лет, когда они впервые встретились, Дикштейн почти не менялся. Его внутренняя сила исключительно редко давала о себе знать. Он всегда был тих и сдержан; неизменно выглядел как безработный банковский клерк; и, не считая редких проявлений его едкого циничного ума, он был, скорее, застенчив и молчалив.
До сегодняшнего дня.
На первых минутах встречи он был в привычном для себя облике — сдержан и замкнут. Но ближе к концу он предстал в роли типичного беззаботного воробья-кокни, какие шествуют по экранам голливудских фильмов.
Борг должен разобраться, в чем причина.
Он многое мог стерпеть от большинства своих агентов. Если дела у агента шли успешно и он работал эффективно и с отдачей, он мог позволить себе быть нервным, агрессивным, непослушным и даже проявлять садистские наклонности — лишь бы Борг знал об этом. Он мог позволить им ошибки, но не мог позволить себе иметь дело с чем-то непонятным и неизвестным. Он не может полностью доверять Дикштейну, пока не поймет, в чем причина происшедших в нем изменений. Вот и все. В принципе он не возражал, если у кого-то из его агентов появится радостное отношение к миру.
Ему удалось незамеченным проскользнуть в посольство. Он установит слежку за Дикштейном, решил он. Что потребует две машины и три смены работников, по восемь часов каждая. Глава лондонского отделения будет жаловаться. Ну и черт с ним!
Необходимость выяснить, что произошло с Дикштейном, была только одной причиной, по которой Борг решил не выпускать его из-под наблюдения. Другая причина была куда важнее. Пока у Дикштейна на руках есть только половина плана; и вряд ли кто-либо другой сможет завершить его. Никто лучше Дикштейна не разработает его до конца. И как только его стараниями все встанет на места, только тогда кто-то другой переймет его к воплощению. Борг решил вывести его из дела при первой же возможности. Дикштейн будет в ярости; он решит, что ему не доверяют.
Ну и черт с ним тоже!

По сути, майор Петр Алексеевич Тюрин не любил Ростова. Он вообще не испытывал симпатии ни к кому из своих начальников: с его точки зрения, надо быть настоящей крысой, чтобы в КГБ подняться выше майора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93