Включай двигатель. И поскорее. Ник перехватил молодого гостя и дотащил его до машины.
Тюрин прыгнул на место водителя, а Хассан открыл дверцу с другой стороны.
— Хассан, — рявкнул на него Ростов, — закрой дверь дома, идиот!
Ник пихнул молодого человека на заднее сидение рядом с его приятелем, затем и сам разместился на нем так, что двое пленников оказались зажатыми между Ростовым и им. Хассан закрыл двери дома и вскарабкался на сидение рядом с водителем. Тюрин рванул машину с места и резко повернул за угол.
— Боже Всемогущий, — по-английски сказал Ростов, — ну и мудня.
Пьер все ещё стонал. Пленник постарше сказал:
— Мы ничем перед вами не провинились.
— Неужто? — ответил Ростов. — Три вечера тому назад в клубе на Рю Дик вы передали папку некоему англичанину.
— Эду Роджерсу?
— Это не его имя.
— Вы из полиции?
— Не совсем, — Ростов не хотел разочаровывать его, пусть верит в то, что ему хочется. — Меня не интересует сбор доказательств, составление обвинения и отдача вас под суд. Я интересуюсь лишь содержимым папки.
Наступило молчание.
Тюрин бросил из-за плеча:
— Двинемся из города и поищем какое-то тихое местечко?
— Подожди.
— Я вам все расскажу, — согласился пленник постарше.
— Покрутись пока вокруг города, — приказал Ростов Тюрину, не сводя взгляда с работника Евроатома. — Так, рассказывайте.
— Это была распечатка с компьютера Евроатома.
— Какая в ней хранилась информация?
— Подробности о выдаче лицензий на отправку грузов расщепляющихся материалов.
— Расщепляющихся? Вы имеете в виду ядерных?
— Руда, металлизированный уран, ядерные отходы, плутоний…
Откинувшись на спинку сидения. Ростов уставился на пролетающие за окном огни города. Кровь прихлынула к голове из-за охватившего его восторга: наконец-то он понял смысл операции Дикштейна.
Человек из Евроатома прервал его размышления.
— Теперь вы нас отпустите домой?
— Я должен подучить копию этой распечатки.
— Я не могу вынести ещё одну, потому что исчезновение одной уже достаточно подозрительно!
— Боюсь, что вам придется это сделать, — сказал Ростов. — Но если хотите, верните её обратно после того, как она будет перефотографирована.
— О, Господи, — простонал человек.
— У вас нет выбора.
— Хорошо.
— Рули к дому, — приказал Ростов Тюрину. А чиновнику из Евроатома он сказал: — Завтра вечером принести распечатку домой. Кто-нибудь зайдет к вам и перефотографирует её.
Большой лимузин миновал улочки города. Ростов прикинул, что похищение прошло довольно гладко.
— Кончай таращиться на меня, — сказал Ник Пьеру. Они въехали на брусчатку мостовой. Тюрин остановил машину.
— О'кей, — сказал Ростов. — Выпускай того, что постарше. Его дружок пока останется у нас.
Чиновник Евроатома завопил, словно от боли.
— Почему?
— На тот случай, если завтра вам захочется расколоться и все рассказать своему шефу. Молодой Пьер будет нашим заложником. Пошел!
Ник открыл дверцу и дал пленнику выйти. Несколько мгновений он, застыв, стоял на мостовой. Ник сел обратно в машину, и Тюрин двинул её с места.
— Все ли с ним будет в порядке? — спросил Хассан. — Сделает ли?
— Он будет работать на нас, пока не получит обратно своего приятеля, — сказал Ростов.
— А потом?
Ростов промолчал. Он думал, что благоразумнее всего будет убрать обоих.
Сузи мучилась кошмаром.
На бело-зеленый домик у реки спустились вечерние сумерки. Она была одна. Она принимала ванну и долго нежилась в ароматной горячей воде. Затем пошла в большую спальню, где, сев у трехстворчатого зеркала, припудрила тело из ониксовой коробочки, которая принадлежала её матери.
Она открыла гардероб, ожидая увидеть изъеденные молью наряды матери, выцветшие от времени лохмотья на вешалке; но ничего подобного — все было чистое, новое и в превосходном состоянии, если не считать слабого запаха нафталина. Она выбрала себе ночную рубашку, белую, как саван, и накинула её на себя. Затем легла на постель.
Она лежала так долгое время, ожидая, когда же Нат Дикштейн придет к своей Эйле. Вечер перешел в ночь. За окном шелестели речные струи. Дверь открылась. В ногах кровати стоял мужчина, стягивая с себя одежду. Он склонился над ней, и паника сразу же заполыхала бурным пожаром, когда она увидела, что это не Дикштейн, а её отец, и что она сама, конечно же, давно мертва — и вот её ночная рубаха расползлась прахом, волосы спали, плоть пошла складками, кожа на лице высохла и обтянулась, обнажая зубы и обрисовывая швы на черепе, а она превратилась в скелет, и она кричала, кричала, кричала и, наконец, проснулась в ужасе, обливаясь потом и дрожа, удивляясь, почему никто не примчался к ней в комнату спросить, что случилось, пока она с облегчением не осознала, что крики ей тоже приснились: она успокоилась и опять, отходя ко сну, пыталась понять, что же за сон ей приснился и что он означает.
Утром к ней вернулось обычное веселое настроение, если не считать какого-то смутного непонятного беспокойства, словно легкого облачка на небе её безмятежности: сон совершенно изгладился у неё из памяти, оставив о себе лишь странное воспоминание как о чем-то неприятном, хотя беспокоиться было совершенно не о чем, ибо, как известно, кошмары заменяют подлинные тревоги дня.
Глава седьмая
— Нат Дикштейн собирается украсть уран, — объявил Ясиф Хассан.
Давид Ростов кивнул в знак согласия. Он напряженно размышлял, прикидывая, как избавиться от Ясифа Хассана.
Они прохаживались по аллее у подножья высокого утеса, который служил основанием старой части города. Хассан продолжил:
— Они поставили ядерный реактор в Димоне в пустыне Негев. Французы помогали им строить его и, скорее всего, снабжали ядерным топливом. После Шестидневной войны де Голль прекратил поставки оружия и, наверно, урана.
Это-то ясно, думал Ростов, так что лучше всего подогреть предположения Хассана полным согласием с ним.
— Совершенно типичный для Моссада образ действий, просто взять и украсть тот уран, который им нужен. Именно так эта публика и мыслит. У них менталитет людей, прижатых к стене, что заставляет их не обращать внимание на тонкости международной дипломатии.
Ростов мог заглянуть несколько дальше Хассана — поэтому он и был обеспокоен проблемой, как бы хоть на время избавиться от араба. Ростов знал о строительстве атомного реактора в Каттаре; Хассан наверняка нет: с чего ради сообщать такие секреты какому-то агенту в Люксембурге.
Скорее всего, поскольку в Каире происходили сплошные утечки информации, и израильтяне знают о египетской бомбе. И что же им остается? Делать свою собственную — для чего им и понадобились, по словам человека из Евроатома, «расщепляющиеся материалы». Ростов считал, что Дикштейн попытается украсть какое-то количество урана для создания израильской атомной бомбы. Но Хассан пока ещё не сделал такой вывод, и Ростов не собирался помогать ему, ибо незачем Тель-Авиву знать, насколько близко он подошел к разгадке.
Вечером у них в руках появилась распечатка, но, хотя они так и не сдвинулись с места, он промолчал о ней, ибо из этого списка Дикштейн и должен выбрать себе цель. И Ростову не хотелось, чтобы Хассан обладал этой информацией.
У Ростова явно поднялось настроение. Он чувствовал себя как в шахматной партии, когда три или четыре пешки соперника начинали выстраиваться в боевой порядок, а он, видя, откуда последует нападение, готов превратить его в поражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Тюрин прыгнул на место водителя, а Хассан открыл дверцу с другой стороны.
— Хассан, — рявкнул на него Ростов, — закрой дверь дома, идиот!
Ник пихнул молодого человека на заднее сидение рядом с его приятелем, затем и сам разместился на нем так, что двое пленников оказались зажатыми между Ростовым и им. Хассан закрыл двери дома и вскарабкался на сидение рядом с водителем. Тюрин рванул машину с места и резко повернул за угол.
— Боже Всемогущий, — по-английски сказал Ростов, — ну и мудня.
Пьер все ещё стонал. Пленник постарше сказал:
— Мы ничем перед вами не провинились.
— Неужто? — ответил Ростов. — Три вечера тому назад в клубе на Рю Дик вы передали папку некоему англичанину.
— Эду Роджерсу?
— Это не его имя.
— Вы из полиции?
— Не совсем, — Ростов не хотел разочаровывать его, пусть верит в то, что ему хочется. — Меня не интересует сбор доказательств, составление обвинения и отдача вас под суд. Я интересуюсь лишь содержимым папки.
Наступило молчание.
Тюрин бросил из-за плеча:
— Двинемся из города и поищем какое-то тихое местечко?
— Подожди.
— Я вам все расскажу, — согласился пленник постарше.
— Покрутись пока вокруг города, — приказал Ростов Тюрину, не сводя взгляда с работника Евроатома. — Так, рассказывайте.
— Это была распечатка с компьютера Евроатома.
— Какая в ней хранилась информация?
— Подробности о выдаче лицензий на отправку грузов расщепляющихся материалов.
— Расщепляющихся? Вы имеете в виду ядерных?
— Руда, металлизированный уран, ядерные отходы, плутоний…
Откинувшись на спинку сидения. Ростов уставился на пролетающие за окном огни города. Кровь прихлынула к голове из-за охватившего его восторга: наконец-то он понял смысл операции Дикштейна.
Человек из Евроатома прервал его размышления.
— Теперь вы нас отпустите домой?
— Я должен подучить копию этой распечатки.
— Я не могу вынести ещё одну, потому что исчезновение одной уже достаточно подозрительно!
— Боюсь, что вам придется это сделать, — сказал Ростов. — Но если хотите, верните её обратно после того, как она будет перефотографирована.
— О, Господи, — простонал человек.
— У вас нет выбора.
— Хорошо.
— Рули к дому, — приказал Ростов Тюрину. А чиновнику из Евроатома он сказал: — Завтра вечером принести распечатку домой. Кто-нибудь зайдет к вам и перефотографирует её.
Большой лимузин миновал улочки города. Ростов прикинул, что похищение прошло довольно гладко.
— Кончай таращиться на меня, — сказал Ник Пьеру. Они въехали на брусчатку мостовой. Тюрин остановил машину.
— О'кей, — сказал Ростов. — Выпускай того, что постарше. Его дружок пока останется у нас.
Чиновник Евроатома завопил, словно от боли.
— Почему?
— На тот случай, если завтра вам захочется расколоться и все рассказать своему шефу. Молодой Пьер будет нашим заложником. Пошел!
Ник открыл дверцу и дал пленнику выйти. Несколько мгновений он, застыв, стоял на мостовой. Ник сел обратно в машину, и Тюрин двинул её с места.
— Все ли с ним будет в порядке? — спросил Хассан. — Сделает ли?
— Он будет работать на нас, пока не получит обратно своего приятеля, — сказал Ростов.
— А потом?
Ростов промолчал. Он думал, что благоразумнее всего будет убрать обоих.
Сузи мучилась кошмаром.
На бело-зеленый домик у реки спустились вечерние сумерки. Она была одна. Она принимала ванну и долго нежилась в ароматной горячей воде. Затем пошла в большую спальню, где, сев у трехстворчатого зеркала, припудрила тело из ониксовой коробочки, которая принадлежала её матери.
Она открыла гардероб, ожидая увидеть изъеденные молью наряды матери, выцветшие от времени лохмотья на вешалке; но ничего подобного — все было чистое, новое и в превосходном состоянии, если не считать слабого запаха нафталина. Она выбрала себе ночную рубашку, белую, как саван, и накинула её на себя. Затем легла на постель.
Она лежала так долгое время, ожидая, когда же Нат Дикштейн придет к своей Эйле. Вечер перешел в ночь. За окном шелестели речные струи. Дверь открылась. В ногах кровати стоял мужчина, стягивая с себя одежду. Он склонился над ней, и паника сразу же заполыхала бурным пожаром, когда она увидела, что это не Дикштейн, а её отец, и что она сама, конечно же, давно мертва — и вот её ночная рубаха расползлась прахом, волосы спали, плоть пошла складками, кожа на лице высохла и обтянулась, обнажая зубы и обрисовывая швы на черепе, а она превратилась в скелет, и она кричала, кричала, кричала и, наконец, проснулась в ужасе, обливаясь потом и дрожа, удивляясь, почему никто не примчался к ней в комнату спросить, что случилось, пока она с облегчением не осознала, что крики ей тоже приснились: она успокоилась и опять, отходя ко сну, пыталась понять, что же за сон ей приснился и что он означает.
Утром к ней вернулось обычное веселое настроение, если не считать какого-то смутного непонятного беспокойства, словно легкого облачка на небе её безмятежности: сон совершенно изгладился у неё из памяти, оставив о себе лишь странное воспоминание как о чем-то неприятном, хотя беспокоиться было совершенно не о чем, ибо, как известно, кошмары заменяют подлинные тревоги дня.
Глава седьмая
— Нат Дикштейн собирается украсть уран, — объявил Ясиф Хассан.
Давид Ростов кивнул в знак согласия. Он напряженно размышлял, прикидывая, как избавиться от Ясифа Хассана.
Они прохаживались по аллее у подножья высокого утеса, который служил основанием старой части города. Хассан продолжил:
— Они поставили ядерный реактор в Димоне в пустыне Негев. Французы помогали им строить его и, скорее всего, снабжали ядерным топливом. После Шестидневной войны де Голль прекратил поставки оружия и, наверно, урана.
Это-то ясно, думал Ростов, так что лучше всего подогреть предположения Хассана полным согласием с ним.
— Совершенно типичный для Моссада образ действий, просто взять и украсть тот уран, который им нужен. Именно так эта публика и мыслит. У них менталитет людей, прижатых к стене, что заставляет их не обращать внимание на тонкости международной дипломатии.
Ростов мог заглянуть несколько дальше Хассана — поэтому он и был обеспокоен проблемой, как бы хоть на время избавиться от араба. Ростов знал о строительстве атомного реактора в Каттаре; Хассан наверняка нет: с чего ради сообщать такие секреты какому-то агенту в Люксембурге.
Скорее всего, поскольку в Каире происходили сплошные утечки информации, и израильтяне знают о египетской бомбе. И что же им остается? Делать свою собственную — для чего им и понадобились, по словам человека из Евроатома, «расщепляющиеся материалы». Ростов считал, что Дикштейн попытается украсть какое-то количество урана для создания израильской атомной бомбы. Но Хассан пока ещё не сделал такой вывод, и Ростов не собирался помогать ему, ибо незачем Тель-Авиву знать, насколько близко он подошел к разгадке.
Вечером у них в руках появилась распечатка, но, хотя они так и не сдвинулись с места, он промолчал о ней, ибо из этого списка Дикштейн и должен выбрать себе цель. И Ростову не хотелось, чтобы Хассан обладал этой информацией.
У Ростова явно поднялось настроение. Он чувствовал себя как в шахматной партии, когда три или четыре пешки соперника начинали выстраиваться в боевой порядок, а он, видя, откуда последует нападение, готов превратить его в поражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93