Воротничок явно испытывал облегчение. Теперь самое время проявить некоторое дружелюбие и человечность, дать им понять, что дела не так уж и плохи. Дикштейн встал. На полированном столике сбоку стоял графин с виски. Он разлил его по трем стаканчикам. — Видите ли. вы достаточно уязвимы, и я засек вас, за что. как я предполагаю, вы должны испытывать ко мне ненависть; но я не собираюсь делать вид, что тоже испытываю к вам ненависть. Да, я подонок, и я использую вас — но это и все. Если не считать вашей выпивки. — Протянув им рюмки, он снова сел.
После короткого молчания Воротничок спросил:
— Так что вы хотите узнать?
— Ну что ж, — Дикштейн отпил крохотный глоток виски: он терпеть его не мог. — В Евроатоме имеются данные о перемещениях всех расщепляющихся материалов как в пределах стран-членов сообщества, так и вне их, так?
— Да.
— Уточним: прежде, чем кому-либо будет позволено переместить хоть унцию из точки А в точку В, он должен испросить вашего разрешения?
— Да.
— И имеются исчерпывающие данные о всех данных разрешениях?
— Все данные в компьютере.
— Знаю. При запросе компьютер даст распечатку всех готовящихся грузов, на которые получено разрешение.
— Что регулярно и делается. Ежемесячно в учреждении распространяется такой список.
— Блестяще. Вот что мне и надо — этот список. Наступило долгое молчание.
— Зачем вам нужен такой список? — прервал молчание приятель Воротничка.
— Я хочу проверить все отгрузки за текущий месяц. И предполагаю, что мне удастся доказать существенные расхождения между тем, что делается в действительности, и тем, что сообщают Евроатому.
— Я вам не верю, — вмешался Воротничок. — Вы не журналист. В ваших словах нет ни грана правды.
— Какая разница, не так ли? — спросил Дикштейн. — Можете верить во все, что хотите. У вас нет выбора, кроме как вручить мне такой список.
— Есть. Я могу уйти с этой работы.
— Если вы это сделаете, то я превращу вашего дружка в отбивную, — неторопливо сказал Дикштейн
— Мы обратимся в полицию! — воскликнул тот.
— Я исчезну. Может, и на год. Но я вернусь. И найду вас и, скорее всего, убью. Вас нельзя будет опознать в лицо. — Лицо Дикштейна совершенно ничего не выражало.
Воротничок уставился на Дикштейна.
— Кто же вы?
— Неужели для вас так важно, кто я такой? Вы знаете, что я сделаю то, что обещаю.
— Да, — глухо сказал Воротничок и спрятал лицо в ладонях.
Дикштейн подождал, пока молчание окончательно воцарилось в комнате. Воротничка он загнал в угол, и для него оставался только один выход. Дикштейн дал ему время осознать положение. Прошло несколько томительных минут прежде, чем он опять заговорил.
— Распечатка достаточно объемистая.
Воротничок кивнул, не поднимая головы.
— У вас проверяют ручную кладь, когда вы покидаете контору?
Тот покачал головой.
— Распечатки хранятся под замком, к которому надо подбирать ключ?
— Нет. — С видимым усилием Воротничок постарался прийти в себя. — Нет, — устало повторил он, — это информация не является секретной. Просто она носит конфиденциальный характер, не предназначена для публикации.
— Хорошо. Итак, вам потребуется завтрашний день, чтобы обдумать все детали — какую взять копию распечатки, что вы скажете секретарше, и так далее. Послезавтра вы принесете её домой. Вас будет ждать записка от меня. В ней будет сказано, как состоится передача документа. — Дикштейн улыбнулся. — И после этого вы никогда больше меня не увидите.
— Господи, — сказал Воротничок, — как я на это надеюсь. Дикштейн встал.
— Какое-то время вам бы лучше никуда не звонить. — Найдя телефон, он вырвал из стены шнур. Подойдя к двери, он открыл её.
Приятель смотрел на оторванный провод. Похоже, он начал что-то осознавать.
— А вы не боитесь, что он изменит свои намерения?
— Бояться следует только вам, — бросил Дикштейн. Он вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Жизнь — отнюдь не бег по гладкой дорожке, особенно в КГБ. Давид Ростов теперь явно потерял расположение своего шефа и тех сотрудников отдела, которые хранили ему преданность. Феликс Воронцов буквально кипел от гнева, что его обошли — отныне он будет делать все, чтобы уничтожить Ростова.
Ростов предвидел такое развитие событий. Сожалел лишь о том, что оставил пространство для маневра Воронцову. Ему предстояло думать об египтянах и их возможной реакции.
Что само по себе достаточно плохо. У Ростова была собственная небольшая команда из Коли Бунина и Петра Тюрина, с которыми он отлично сработался. Каир же представляет собой сплошное сито: половина из того. что там делается, известно в Тель-Авиве.
И тот факт, что арабом, которого к нему приставили, оказался Ясиф Хассан. может помочь ему или помешать.
Ростов отлично помнил Хассана. В Оксфорд тот попал не из-за своих мозгов, а в силу богатства папаши, что вызывало у Ростова тем большее презрение, что у него-то была голова на плечах. Тем не менее, поскольку он знает этого человека, ему будет легче контролировать его. Ростов планировал начать с того. чтобы дать понять Хассану полную ненужность его в деле, что его присутствие объясняется чисто политическими причинами.
Чертовски двусмысленное положение, но ругать за него он мог только самого себя.
В Люксембурге у него появились определенные сомнения относительно хода дела. Он прилетел сюда из Афин, по пути следования дважды сменив документы и трижды — самолеты.
Конечно, в аэропорту его никто не встречал. Он взял такси и направился в гостиницу.
Каиру он сообщил, что будет действовать под именем Дэвида Робертса. Когда он зарегистрировался под этим именем в гостинице, портье тут же передал ему послание. Оказавшись в лифте, он вскрыл конверт. В записке указывался только «Номер 179».
Дав лифтеру на чаи, он, войдя в свой номер, тут же набрал 179.
— Алло?
— Я в 142-м. Через десять минут приходите, поговорим.
— Отлично. Слушайте, а вы не…
— Заткнитесь! — рявкнул Ростов. — Никаких имен. Через десять минут.
— Конечно, я извиняюсь, я…
Были времена, когда он считал себя суперпрофессионалом, и тогда он потушил бы свет и сел у дверей с пистолетом в руках, ожидая появления другого человека, дабы не попасть в западню. Ныне он считал такое поведение просто идиотским, которому место только в видиках. Это не его стиль. У него даже не было с собой оружия, дабы его не обнаружили ревностные таможенники в аэропорту. Но существовали предосторожности и предосторожности, оружие и оружие: у него была с собой парочка приспособлений, которыми по праву гордился КГБ, включая электрическую зубную щетку, «глушилку», которая могла выводить из строя все подслушивающие устройства, а также миниатюрная фотокамера типа «Поляроид» и удавка, исполнявшая пока роль шнурка для ботинок.
Прошло ровно десять минут, и в дверь постучали. Ростов открыл их, на пороге стоял Ясиф Хассан и широко улыбался.
— Как поживаете?
— Добрый день, — сказал Ростов, обмениваясь с ним рукопожатием.
— Двадцать лет с тех пор, как… чем вы занимались?
— Делами.
— И надо же, чтобы мы встретились после стольких лет из-за Дикштейна.
— Да. Садитесь. Давайте поговорим о Дикштейне. — Ростов расположился в кресле, Хассан последовал его примеру. — Изложите мне все данные, — продолжил Ростов. — Значит, вы засекли Дикштейна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
После короткого молчания Воротничок спросил:
— Так что вы хотите узнать?
— Ну что ж, — Дикштейн отпил крохотный глоток виски: он терпеть его не мог. — В Евроатоме имеются данные о перемещениях всех расщепляющихся материалов как в пределах стран-членов сообщества, так и вне их, так?
— Да.
— Уточним: прежде, чем кому-либо будет позволено переместить хоть унцию из точки А в точку В, он должен испросить вашего разрешения?
— Да.
— И имеются исчерпывающие данные о всех данных разрешениях?
— Все данные в компьютере.
— Знаю. При запросе компьютер даст распечатку всех готовящихся грузов, на которые получено разрешение.
— Что регулярно и делается. Ежемесячно в учреждении распространяется такой список.
— Блестяще. Вот что мне и надо — этот список. Наступило долгое молчание.
— Зачем вам нужен такой список? — прервал молчание приятель Воротничка.
— Я хочу проверить все отгрузки за текущий месяц. И предполагаю, что мне удастся доказать существенные расхождения между тем, что делается в действительности, и тем, что сообщают Евроатому.
— Я вам не верю, — вмешался Воротничок. — Вы не журналист. В ваших словах нет ни грана правды.
— Какая разница, не так ли? — спросил Дикштейн. — Можете верить во все, что хотите. У вас нет выбора, кроме как вручить мне такой список.
— Есть. Я могу уйти с этой работы.
— Если вы это сделаете, то я превращу вашего дружка в отбивную, — неторопливо сказал Дикштейн
— Мы обратимся в полицию! — воскликнул тот.
— Я исчезну. Может, и на год. Но я вернусь. И найду вас и, скорее всего, убью. Вас нельзя будет опознать в лицо. — Лицо Дикштейна совершенно ничего не выражало.
Воротничок уставился на Дикштейна.
— Кто же вы?
— Неужели для вас так важно, кто я такой? Вы знаете, что я сделаю то, что обещаю.
— Да, — глухо сказал Воротничок и спрятал лицо в ладонях.
Дикштейн подождал, пока молчание окончательно воцарилось в комнате. Воротничка он загнал в угол, и для него оставался только один выход. Дикштейн дал ему время осознать положение. Прошло несколько томительных минут прежде, чем он опять заговорил.
— Распечатка достаточно объемистая.
Воротничок кивнул, не поднимая головы.
— У вас проверяют ручную кладь, когда вы покидаете контору?
Тот покачал головой.
— Распечатки хранятся под замком, к которому надо подбирать ключ?
— Нет. — С видимым усилием Воротничок постарался прийти в себя. — Нет, — устало повторил он, — это информация не является секретной. Просто она носит конфиденциальный характер, не предназначена для публикации.
— Хорошо. Итак, вам потребуется завтрашний день, чтобы обдумать все детали — какую взять копию распечатки, что вы скажете секретарше, и так далее. Послезавтра вы принесете её домой. Вас будет ждать записка от меня. В ней будет сказано, как состоится передача документа. — Дикштейн улыбнулся. — И после этого вы никогда больше меня не увидите.
— Господи, — сказал Воротничок, — как я на это надеюсь. Дикштейн встал.
— Какое-то время вам бы лучше никуда не звонить. — Найдя телефон, он вырвал из стены шнур. Подойдя к двери, он открыл её.
Приятель смотрел на оторванный провод. Похоже, он начал что-то осознавать.
— А вы не боитесь, что он изменит свои намерения?
— Бояться следует только вам, — бросил Дикштейн. Он вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Жизнь — отнюдь не бег по гладкой дорожке, особенно в КГБ. Давид Ростов теперь явно потерял расположение своего шефа и тех сотрудников отдела, которые хранили ему преданность. Феликс Воронцов буквально кипел от гнева, что его обошли — отныне он будет делать все, чтобы уничтожить Ростова.
Ростов предвидел такое развитие событий. Сожалел лишь о том, что оставил пространство для маневра Воронцову. Ему предстояло думать об египтянах и их возможной реакции.
Что само по себе достаточно плохо. У Ростова была собственная небольшая команда из Коли Бунина и Петра Тюрина, с которыми он отлично сработался. Каир же представляет собой сплошное сито: половина из того. что там делается, известно в Тель-Авиве.
И тот факт, что арабом, которого к нему приставили, оказался Ясиф Хассан. может помочь ему или помешать.
Ростов отлично помнил Хассана. В Оксфорд тот попал не из-за своих мозгов, а в силу богатства папаши, что вызывало у Ростова тем большее презрение, что у него-то была голова на плечах. Тем не менее, поскольку он знает этого человека, ему будет легче контролировать его. Ростов планировал начать с того. чтобы дать понять Хассану полную ненужность его в деле, что его присутствие объясняется чисто политическими причинами.
Чертовски двусмысленное положение, но ругать за него он мог только самого себя.
В Люксембурге у него появились определенные сомнения относительно хода дела. Он прилетел сюда из Афин, по пути следования дважды сменив документы и трижды — самолеты.
Конечно, в аэропорту его никто не встречал. Он взял такси и направился в гостиницу.
Каиру он сообщил, что будет действовать под именем Дэвида Робертса. Когда он зарегистрировался под этим именем в гостинице, портье тут же передал ему послание. Оказавшись в лифте, он вскрыл конверт. В записке указывался только «Номер 179».
Дав лифтеру на чаи, он, войдя в свой номер, тут же набрал 179.
— Алло?
— Я в 142-м. Через десять минут приходите, поговорим.
— Отлично. Слушайте, а вы не…
— Заткнитесь! — рявкнул Ростов. — Никаких имен. Через десять минут.
— Конечно, я извиняюсь, я…
Были времена, когда он считал себя суперпрофессионалом, и тогда он потушил бы свет и сел у дверей с пистолетом в руках, ожидая появления другого человека, дабы не попасть в западню. Ныне он считал такое поведение просто идиотским, которому место только в видиках. Это не его стиль. У него даже не было с собой оружия, дабы его не обнаружили ревностные таможенники в аэропорту. Но существовали предосторожности и предосторожности, оружие и оружие: у него была с собой парочка приспособлений, которыми по праву гордился КГБ, включая электрическую зубную щетку, «глушилку», которая могла выводить из строя все подслушивающие устройства, а также миниатюрная фотокамера типа «Поляроид» и удавка, исполнявшая пока роль шнурка для ботинок.
Прошло ровно десять минут, и в дверь постучали. Ростов открыл их, на пороге стоял Ясиф Хассан и широко улыбался.
— Как поживаете?
— Добрый день, — сказал Ростов, обмениваясь с ним рукопожатием.
— Двадцать лет с тех пор, как… чем вы занимались?
— Делами.
— И надо же, чтобы мы встретились после стольких лет из-за Дикштейна.
— Да. Садитесь. Давайте поговорим о Дикштейне. — Ростов расположился в кресле, Хассан последовал его примеру. — Изложите мне все данные, — продолжил Ростов. — Значит, вы засекли Дикштейна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93