Он даст возможность проследить в невесомости весь суточный цикл работы человеческого организма. Мы в этом случае не навязываем природе каких-то своих произвольных сроков, а, наоборот, работаем в строгом соответствии с ее законами. Такой полет не потребует передислокаций поисковых групп, которые неминуемы в случае посадки на третьем или седьмом витке. Космонавт утром взлетит и утром сядет в степном районе, где его легко найти, а не в тайге какой-нибудь. Ну, а если вдруг потребуется срочно вернуть космонавта на Землю, это всегда можно будет сделать. Предусмотрена, в частности, возможность закладывать на борт корабля программу спуска даже с самого восточного камчатского НИПа. Во всех океанах по трассе полета стоят корабли...
Почему-то именно корабли в далеких океанах всех успокоили. Яздовский согласился, что доводы Сергея Павловича серьезны. Карпова Королев сумел убедить еще до совещания. Каманин каким-то шестым чувством понял, что спорить с Королевым и отстаивать трехвитковый полет сейчас не следует, и промолчал. Поэтому Леониду Васильевичу не стоило большого труда «выразить общее мнение собравшихся», что полет, очевидно, целесообразно провести, действительно, в рамках суток... Заключительное слово председателя ВПК было составлено очень точно. Слушая его, можно было понять, что у Леонида Васильевича были и сомнения, и даже опасения, но специалисты сумели их рассеять. Но, с другой стороны, решение о суточном полете – это было все-таки его решение. Если все пройдет хорошо и спросят, а кто же этот мудрый и смелый человек, который пошел на такой риск, то всякий припомнит и скажет: Смирнов!
Все мы бываем в жизни наездниками. Но одно дело – просто бесшабашно скакать в ночное, другое – секреты верховой езды. Смирнов владел высшей школой аппаратной выездки. Он был «человеком Устинова», но, наверное, все-таки не покровительство столь сильного патрона, а вот эта школа позволила ему, человеку не глупому, но способностей весьма средних, пробыть более двух десятилетий в высших эшелонах государственной власти, держать в руках все нити управления могучим военно-промышленным комплексом, поладить с Хрущевым и Косыгиным, Брежневым и Тихоновым, Андроповым, Черненко и лишь при Горбачеве отойти от государственных дел в возрасте глубоко пенсионном.
В Тюратаме стояла жара воистину азиатская. Степь потрескалась, все, что может засохнуть, засохло. Бледно-желтые, цвета лежалой бумаги, перекати-поле рывками носились по такырам. Сырдарьи обмелела, вылезли илистые островки, обозначились ямы и бочажки, наполненные глинистой водой, в которой можно было нащупать плененного зноем жереха.
Несмотря на жару, работа шла резво, без отклонений от графика. Космонавты были бодры и здоровы.
Сейчас, после всех гагаринских празднеств, Королев еще больше стал присматриваться к космонавтам. Сразу после полета, практически мгновенно, они становились всемирно известными людьми, национальными героями, и по тому, какие они, будут судить и о стране, и о космонавтике вообще, о людях, там работающих. Он все время старался сделать их единомышленниками, помогал преодолевать робость в беседах с конструкторами и разработчиками, требовал:
– Высказывайте свои замечания, предлагайте, ведь вам летать...
Особенно тормошил Германа:
– Появятся идеи – звони...
Ничто не должно мешать этим ребятам в полете, – наоборот, все вокруг должно быть привычным, понятным, удобным, чуть ли не на ощупь знакомым
Накануне пуска после обеда Королев приехал к Герману, спросил озабоченно:
– Есть ли необходимость еще раз посидеть в корабле? Корабль уже на старте, лучше бы его не трогать... Но если нужно, организуем...
– Если есть возможность, дайте мне полчасика, – попросил космонавт.
– Хорошо. Через сорок минут будет «окно» в программе подготовки корабля и мы съездим вместе...
Около получаса Титов провел в корабле. У люка стоял Евгений Фролов, ведущий конструктор. Что-то объяснял, но объяснять ничего не надо было: все он знал, хотелось просто посидеть, ощутить корабль.
Королев ждал его внизу...
Вечером он приехал снова. Титов и Николаев ночевали в том же домике, в котором провели свою последнюю предстартовую ночь Юра и Герман. Втроем –Главный, космонавт и дублер – ходили по обочине шоссе, Королев снова и снова расспрашивал их, проверял, все ли помнят, объяснял:
– Каждый полет неповторим. Надо замечать все новое, ведь мы исследователи, первооткрыватели...
Космонавты уже спали, когда со старта позвонил Воскресенский и доложил, что в магистралях горючего обнаружена течь. Королев поехал на старт.
Быстро подошел к Воскресенскому, – так боксеры устремляются к центру ринга, чтобы начать бой.
– Где?
– Сильфон второго блока.
– Сколько?
– В минуту около стакана.
– Что будем делать?
– Обмотаю сильфон изоляцией, обмажу эпоксидкой и все.
Думал несколько секунд.
– Давай!
Вся остальная предстартовая подготовка прошла без замечаний.
А дальше все было очень похоже на апрельский старт. Та же спокойная деловитость, в которую спрятаны были все страсти. Утром – медосмотр, наклейка датчиков, правда, по новой, поясной системе, автобус: теперь Титов сидел на месте Гагарина, а за ним Николаев. Рапорт Смирнову. Фролов усадил космонавта в кресло. Переговоры с командным бункером. И главный миг в жизни Германа Титова – миг его старта.
Уже после возвращения на Землю, после встречи в Кремле и пресс-конференции, долго еще ползали, помню, по Москве слухи, что космонавт чувствует себя плохо, что он облучился, попав в пояса радиации. Никого не интересовало, что опасная зона внутреннего пояса с протонами высоких энергий находится на высоте около трех тысяч километров, а Титов не отлетал от Земли дальше 244. Никто этого и слушать не хотел, – лучевая болезнь и баста! Я встретился с Титовым недели через две после полета на даче Тесели под Форосом: был он весел, совершенно счастлив и все те несколько дней, что наблюдал я его в Крыму, чувствовал себя отлично.
Причиной же всех домыслов была до неузнаваемости искаженная информация о самочувствии космонавта-2 во время самого полета, которая, несмотря на все фильтры секретности, просачивалась, вызывая недоверие к официальным сообщениям. Согласно этим сообщениям, полет прошел замечательно, космонавт чувствовал себя отлично, да и как иначе мог чувствовать себя в космосе наш советский человек-первопроходец, к тому же коммунист?!
Впрочем, справедливости ради, надо сказать, что такая благополучная картина рисовалась, прежде всего, со слов самого Титова. Когда Хрущев, который беседовал с ним по телефону сразу после приземления, спросил его, как он себя чувствует, Герман бодро рапортовал:
– Чувствовал себя великолепно, Никита Сергеевич!
С технической точки зрения полет Титова протекал, действительно, практически без замечаний. Он дважды брал на себя управление и оба раза быстро и четко ориентировал корабль. Несмотря на то что сломался экспонометр, киносъемка тоже прошла удачно и кадры кривого земного горизонта – первые космические кадры – стали сенсацией. Герман проводил и визуальные наблюдения Земли, помимо связи с ЦУПом вел два раза в час сеансы коротковолновой связи и даже делал физзарядку. Но Никите Сергеевичу Титов сказал неправду:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360
Почему-то именно корабли в далеких океанах всех успокоили. Яздовский согласился, что доводы Сергея Павловича серьезны. Карпова Королев сумел убедить еще до совещания. Каманин каким-то шестым чувством понял, что спорить с Королевым и отстаивать трехвитковый полет сейчас не следует, и промолчал. Поэтому Леониду Васильевичу не стоило большого труда «выразить общее мнение собравшихся», что полет, очевидно, целесообразно провести, действительно, в рамках суток... Заключительное слово председателя ВПК было составлено очень точно. Слушая его, можно было понять, что у Леонида Васильевича были и сомнения, и даже опасения, но специалисты сумели их рассеять. Но, с другой стороны, решение о суточном полете – это было все-таки его решение. Если все пройдет хорошо и спросят, а кто же этот мудрый и смелый человек, который пошел на такой риск, то всякий припомнит и скажет: Смирнов!
Все мы бываем в жизни наездниками. Но одно дело – просто бесшабашно скакать в ночное, другое – секреты верховой езды. Смирнов владел высшей школой аппаратной выездки. Он был «человеком Устинова», но, наверное, все-таки не покровительство столь сильного патрона, а вот эта школа позволила ему, человеку не глупому, но способностей весьма средних, пробыть более двух десятилетий в высших эшелонах государственной власти, держать в руках все нити управления могучим военно-промышленным комплексом, поладить с Хрущевым и Косыгиным, Брежневым и Тихоновым, Андроповым, Черненко и лишь при Горбачеве отойти от государственных дел в возрасте глубоко пенсионном.
В Тюратаме стояла жара воистину азиатская. Степь потрескалась, все, что может засохнуть, засохло. Бледно-желтые, цвета лежалой бумаги, перекати-поле рывками носились по такырам. Сырдарьи обмелела, вылезли илистые островки, обозначились ямы и бочажки, наполненные глинистой водой, в которой можно было нащупать плененного зноем жереха.
Несмотря на жару, работа шла резво, без отклонений от графика. Космонавты были бодры и здоровы.
Сейчас, после всех гагаринских празднеств, Королев еще больше стал присматриваться к космонавтам. Сразу после полета, практически мгновенно, они становились всемирно известными людьми, национальными героями, и по тому, какие они, будут судить и о стране, и о космонавтике вообще, о людях, там работающих. Он все время старался сделать их единомышленниками, помогал преодолевать робость в беседах с конструкторами и разработчиками, требовал:
– Высказывайте свои замечания, предлагайте, ведь вам летать...
Особенно тормошил Германа:
– Появятся идеи – звони...
Ничто не должно мешать этим ребятам в полете, – наоборот, все вокруг должно быть привычным, понятным, удобным, чуть ли не на ощупь знакомым
Накануне пуска после обеда Королев приехал к Герману, спросил озабоченно:
– Есть ли необходимость еще раз посидеть в корабле? Корабль уже на старте, лучше бы его не трогать... Но если нужно, организуем...
– Если есть возможность, дайте мне полчасика, – попросил космонавт.
– Хорошо. Через сорок минут будет «окно» в программе подготовки корабля и мы съездим вместе...
Около получаса Титов провел в корабле. У люка стоял Евгений Фролов, ведущий конструктор. Что-то объяснял, но объяснять ничего не надо было: все он знал, хотелось просто посидеть, ощутить корабль.
Королев ждал его внизу...
Вечером он приехал снова. Титов и Николаев ночевали в том же домике, в котором провели свою последнюю предстартовую ночь Юра и Герман. Втроем –Главный, космонавт и дублер – ходили по обочине шоссе, Королев снова и снова расспрашивал их, проверял, все ли помнят, объяснял:
– Каждый полет неповторим. Надо замечать все новое, ведь мы исследователи, первооткрыватели...
Космонавты уже спали, когда со старта позвонил Воскресенский и доложил, что в магистралях горючего обнаружена течь. Королев поехал на старт.
Быстро подошел к Воскресенскому, – так боксеры устремляются к центру ринга, чтобы начать бой.
– Где?
– Сильфон второго блока.
– Сколько?
– В минуту около стакана.
– Что будем делать?
– Обмотаю сильфон изоляцией, обмажу эпоксидкой и все.
Думал несколько секунд.
– Давай!
Вся остальная предстартовая подготовка прошла без замечаний.
А дальше все было очень похоже на апрельский старт. Та же спокойная деловитость, в которую спрятаны были все страсти. Утром – медосмотр, наклейка датчиков, правда, по новой, поясной системе, автобус: теперь Титов сидел на месте Гагарина, а за ним Николаев. Рапорт Смирнову. Фролов усадил космонавта в кресло. Переговоры с командным бункером. И главный миг в жизни Германа Титова – миг его старта.
Уже после возвращения на Землю, после встречи в Кремле и пресс-конференции, долго еще ползали, помню, по Москве слухи, что космонавт чувствует себя плохо, что он облучился, попав в пояса радиации. Никого не интересовало, что опасная зона внутреннего пояса с протонами высоких энергий находится на высоте около трех тысяч километров, а Титов не отлетал от Земли дальше 244. Никто этого и слушать не хотел, – лучевая болезнь и баста! Я встретился с Титовым недели через две после полета на даче Тесели под Форосом: был он весел, совершенно счастлив и все те несколько дней, что наблюдал я его в Крыму, чувствовал себя отлично.
Причиной же всех домыслов была до неузнаваемости искаженная информация о самочувствии космонавта-2 во время самого полета, которая, несмотря на все фильтры секретности, просачивалась, вызывая недоверие к официальным сообщениям. Согласно этим сообщениям, полет прошел замечательно, космонавт чувствовал себя отлично, да и как иначе мог чувствовать себя в космосе наш советский человек-первопроходец, к тому же коммунист?!
Впрочем, справедливости ради, надо сказать, что такая благополучная картина рисовалась, прежде всего, со слов самого Титова. Когда Хрущев, который беседовал с ним по телефону сразу после приземления, спросил его, как он себя чувствует, Герман бодро рапортовал:
– Чувствовал себя великолепно, Никита Сергеевич!
С технической точки зрения полет Титова протекал, действительно, практически без замечаний. Он дважды брал на себя управление и оба раза быстро и четко ориентировал корабль. Несмотря на то что сломался экспонометр, киносъемка тоже прошла удачно и кадры кривого земного горизонта – первые космические кадры – стали сенсацией. Герман проводил и визуальные наблюдения Земли, помимо связи с ЦУПом вел два раза в час сеансы коротковолновой связи и даже делал физзарядку. Но Никите Сергеевичу Титов сказал неправду:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360