Нужны снабженцы-доставалы, люди-спруты, переплетающие одновременно разные ведомства, свои ребята в десяти наркоматах одновременно, понимающие, что если сегодня не дают бронзу, но есть цемент, надо брать цемент, и умеющие завтра обменять цемент на бронзу. Нужны демагоги, люди-флюгеры, начетчики, виртуозы министерских докладов, умелые кормчие партийных собраний. Господи, сколько же нужно самых разных талантливых людей, чтобы сдвинуть этот воз, разогнать его и заставить катиться вперед со все возрастающим ускорением!
Масштабы работ расширялись с каждым днем. В местечке Берка расположилась БОН – бригада особого назначения, в задачу которой входило чисто военное изучение Фау-2. В бригаду отбирали самых толковых офицеров из авиации и гвардейских минометных частей, талантливых выпускников и адъюнктов разных военных академий. В БОН начали свой путь в ракетную технику впоследствии выдающиеся специалисты: Юрий Александрович Мозжорин, Яков Исаевич Трегуб, Николай Николаевич Смирницкий, Святослав Сергеевич Лавров и другие. Кстати, нескольких человек, в том числе Мозжорина и Лаврова, Королев еще в Германии переманил к себе.
Командовал БОН 42-летний генерал Александр Федорович Тверецкий, генерал не «филичёвый», а самый что ни на есть боевой. Он был адъюнктом Военной академии имени Ф.Э.Дзержинского, когда командировали его на какую-то проверку в Киевский военный округ. Из Киева вернулся он в Москву в полдень 22 июня 1941 года. Командующий артиллерией РККА Воронов тут же отправил его на Северо-Западный фронт, а потом побывал он со своими «катюшами» на Волховском, Донском, Брянском, 4-м и 3-м Украинском и встретил победу в Австрии. Тверецкий верил в ракеты, понимал, что это несоизмеримо более сложная техника, чем «катюши», с которыми в военных мозгах только и связывалось само понятие «ракета». Для БОН собрали одну Фау, на которой вели занятия по материальной части, разбирались, когда, где, что надо включать-выключать, что при этом где замыкается и куда течет и как, в конце концов, эта штука взлетает. Учились транспортировать ракету, поднимать и ставить на стартовый стол, прицеливать, короче, проводили все операции, предшествующие пуску, и даже раскручивали на старте турбонасосный агрегат, который накачивал в двигатели не спирт с жидким кислородом, а воду. Офицеры Тверецкого, работая в тесном контакте со специалистами-ракетчиками, сами превращались в военных ракетных специалистов. БОН положила начало новому роду войск – ракетным частям стратегического назначения и вскоре стала ядром первого советского полигона баллистических ракет в Капустином Яре.
Таким же принципиально новым делом было и формирование спецпоезда. Ясно было, что Фау-2, если удастся собрать хоть несколько штук, повезут в Москву. А дальше? На полигон. На какой – еще не ясно, но ясно, что из Москвы стрелять не будут, обязательно повезут куда-то. Вот для этого и предназначался спецпоезд. В него входили не только специальные вагоны для ракет, но и платформы со стартовым столом и бронемашиной, из которой можно было вести пуск, не считая бронированного вагона с командным пунктом. В состав поезда входили электростанция, узел связи, цистерны с компонентами топлива, вагоны-лаборатории баллистиков, прибористов, гироскопистов, испытателей рулевых машинок, вагоны-мастерские с хорошими станками, наконец, жилые вагоны, кинотеатр, вагон-ресторан, баня – всего около 80 вагонов. Поезд мог организовать ракетный полигон в любой точке, если до нее дотянутся рельсы.
Идея создания комплексного института была поддержана в Москве. Институт именовался «Нордхаузен», хотя и размещался в Бляйхероде. Гайдуков стал его директором, Королев – главным инженером, но фактически всю техническую политику проводил он. В институте было несколько отделов. Собственно ракетой занимался сам Королев, двигателями – Глушко, автоматикой – Пилюгин, радиоаппаратурой – Рязанский и Богуславский, группа «Выстрел», руководимая Воскресенским, готовилась к испытаниям. Это все были эскизы будущей грандиозной организационной системы, которая родится через несколько лет.
В Берлине возник другой институт – «Берлин», занимающийся твердотопливными и зенитными управляемыми ракетами (ЗУР). Его главный инженер, ставший потом академиком, – Владимир Павлович Бармин скажет через 30 лет:
– Весь наш будущий коллектив сложился в Германии.
В Тюрингии кипела работа, а Москва все никак не могла решить, кто же будет заниматься ракетной техникой. То ли у Сталина руки до нее не доходили, то ли хотел он посмотреть, чем закончится эта история без него, хотя ясно, что без него она ничем закончиться не может, и, таким образом, к бесконечному множеству примеров, демонстрирующих полную беспомощность «соратников», лишенных высочайшего вмешательства, добавится еще один назидательный пример.
Отзывая своих людей из Тюрингии, Шахурин еще раз показал, что ракеты ему не нужны. Подтвердил он это и Гайдукову, когда Лев Михайлович приехал в Москву искать, кто бы пошел «княжить на ракетную технику». Отказ Шахурина осложнял дело, поскольку, объективно говоря, конструирование и производство ракет было ближе всего авиапрому.
– Алексей Иванович, ведь вы же переходите на реактивную авиацию, и ракеты вам в этом помогут, – доказывал Гайдуков Шахурину. – Вы отработаете на ракетах и двигатели, и аппаратуру, а потом перенесёте все это в авиацию. По-дружески вам рекомендую...
– Не нужно мне помогать, Лев Михайлович, – отмахивался Шахурин. – И за дружбу спасибо. Одна забота: помог бы бог от таких друзей избавиться, а от врагов сами избавимся...
Нарком боеприпасов Борис Львович Ванников сладкими речами Гайдукова прельстился, и вроде бы они договорились, но через две недели Ванников сам позвонил Гайдукову и сказал, что ничего не получится: он получил другое задание. В узком кругу вооруженцев уже блуждала зыбкая тень великой тайны атомной бомбы, и Гайдуков понял, в чем тут дело.
Последним купцом, который мог купить его товар, оставался нарком вооружения Устинов, вроде бы ему, пушкарю, ракеты совсем ни к чему, но Дмитрий Федорович заинтересовался, долго обо всем Гайдукова расспрашивал, при расставании благодарил за рассказ, но, в отличие от Ванникова, «покупать» ничего сразу не стал, пообещал только, что, не откладывая дела в долгий ящик, попросит слетать в Бляйхероде своего первого заместителя Василия Михайловича Рябикова, а тогда уж и будем все решать...
Никогда не сумею я воздать по чести тем людям, которые вложили свои кирпичи в основание пирамиды, куда как более грандиозной, чем хеопсова, – пирамиды нашей космонавтики. Предвосхищаю упреки: о том не рассказал, об этом даже не упомянул. И я виновен, и время: тема секретная. Но время точит секретность, и радостно назвать людей – строителей и прорабов космической пирамиды.
Морской артиллерист Рябиков работал в Ленинграде на заводе «Большевик», когда там директорствовал совсем молоденький Устинов. Был парторгом завода. Потом Дмитрий Федорович помог ему стать парторгом ЦК. Накануне войны он снова при Устинове – первый заместитель наркома вооружения. Когда на рассвете 22 июня 1941 года Вознесенский позвонил Устинову и сказал, что началась война, первый, кому сообщил об этом Устинов, был Рябиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360
Масштабы работ расширялись с каждым днем. В местечке Берка расположилась БОН – бригада особого назначения, в задачу которой входило чисто военное изучение Фау-2. В бригаду отбирали самых толковых офицеров из авиации и гвардейских минометных частей, талантливых выпускников и адъюнктов разных военных академий. В БОН начали свой путь в ракетную технику впоследствии выдающиеся специалисты: Юрий Александрович Мозжорин, Яков Исаевич Трегуб, Николай Николаевич Смирницкий, Святослав Сергеевич Лавров и другие. Кстати, нескольких человек, в том числе Мозжорина и Лаврова, Королев еще в Германии переманил к себе.
Командовал БОН 42-летний генерал Александр Федорович Тверецкий, генерал не «филичёвый», а самый что ни на есть боевой. Он был адъюнктом Военной академии имени Ф.Э.Дзержинского, когда командировали его на какую-то проверку в Киевский военный округ. Из Киева вернулся он в Москву в полдень 22 июня 1941 года. Командующий артиллерией РККА Воронов тут же отправил его на Северо-Западный фронт, а потом побывал он со своими «катюшами» на Волховском, Донском, Брянском, 4-м и 3-м Украинском и встретил победу в Австрии. Тверецкий верил в ракеты, понимал, что это несоизмеримо более сложная техника, чем «катюши», с которыми в военных мозгах только и связывалось само понятие «ракета». Для БОН собрали одну Фау, на которой вели занятия по материальной части, разбирались, когда, где, что надо включать-выключать, что при этом где замыкается и куда течет и как, в конце концов, эта штука взлетает. Учились транспортировать ракету, поднимать и ставить на стартовый стол, прицеливать, короче, проводили все операции, предшествующие пуску, и даже раскручивали на старте турбонасосный агрегат, который накачивал в двигатели не спирт с жидким кислородом, а воду. Офицеры Тверецкого, работая в тесном контакте со специалистами-ракетчиками, сами превращались в военных ракетных специалистов. БОН положила начало новому роду войск – ракетным частям стратегического назначения и вскоре стала ядром первого советского полигона баллистических ракет в Капустином Яре.
Таким же принципиально новым делом было и формирование спецпоезда. Ясно было, что Фау-2, если удастся собрать хоть несколько штук, повезут в Москву. А дальше? На полигон. На какой – еще не ясно, но ясно, что из Москвы стрелять не будут, обязательно повезут куда-то. Вот для этого и предназначался спецпоезд. В него входили не только специальные вагоны для ракет, но и платформы со стартовым столом и бронемашиной, из которой можно было вести пуск, не считая бронированного вагона с командным пунктом. В состав поезда входили электростанция, узел связи, цистерны с компонентами топлива, вагоны-лаборатории баллистиков, прибористов, гироскопистов, испытателей рулевых машинок, вагоны-мастерские с хорошими станками, наконец, жилые вагоны, кинотеатр, вагон-ресторан, баня – всего около 80 вагонов. Поезд мог организовать ракетный полигон в любой точке, если до нее дотянутся рельсы.
Идея создания комплексного института была поддержана в Москве. Институт именовался «Нордхаузен», хотя и размещался в Бляйхероде. Гайдуков стал его директором, Королев – главным инженером, но фактически всю техническую политику проводил он. В институте было несколько отделов. Собственно ракетой занимался сам Королев, двигателями – Глушко, автоматикой – Пилюгин, радиоаппаратурой – Рязанский и Богуславский, группа «Выстрел», руководимая Воскресенским, готовилась к испытаниям. Это все были эскизы будущей грандиозной организационной системы, которая родится через несколько лет.
В Берлине возник другой институт – «Берлин», занимающийся твердотопливными и зенитными управляемыми ракетами (ЗУР). Его главный инженер, ставший потом академиком, – Владимир Павлович Бармин скажет через 30 лет:
– Весь наш будущий коллектив сложился в Германии.
В Тюрингии кипела работа, а Москва все никак не могла решить, кто же будет заниматься ракетной техникой. То ли у Сталина руки до нее не доходили, то ли хотел он посмотреть, чем закончится эта история без него, хотя ясно, что без него она ничем закончиться не может, и, таким образом, к бесконечному множеству примеров, демонстрирующих полную беспомощность «соратников», лишенных высочайшего вмешательства, добавится еще один назидательный пример.
Отзывая своих людей из Тюрингии, Шахурин еще раз показал, что ракеты ему не нужны. Подтвердил он это и Гайдукову, когда Лев Михайлович приехал в Москву искать, кто бы пошел «княжить на ракетную технику». Отказ Шахурина осложнял дело, поскольку, объективно говоря, конструирование и производство ракет было ближе всего авиапрому.
– Алексей Иванович, ведь вы же переходите на реактивную авиацию, и ракеты вам в этом помогут, – доказывал Гайдуков Шахурину. – Вы отработаете на ракетах и двигатели, и аппаратуру, а потом перенесёте все это в авиацию. По-дружески вам рекомендую...
– Не нужно мне помогать, Лев Михайлович, – отмахивался Шахурин. – И за дружбу спасибо. Одна забота: помог бы бог от таких друзей избавиться, а от врагов сами избавимся...
Нарком боеприпасов Борис Львович Ванников сладкими речами Гайдукова прельстился, и вроде бы они договорились, но через две недели Ванников сам позвонил Гайдукову и сказал, что ничего не получится: он получил другое задание. В узком кругу вооруженцев уже блуждала зыбкая тень великой тайны атомной бомбы, и Гайдуков понял, в чем тут дело.
Последним купцом, который мог купить его товар, оставался нарком вооружения Устинов, вроде бы ему, пушкарю, ракеты совсем ни к чему, но Дмитрий Федорович заинтересовался, долго обо всем Гайдукова расспрашивал, при расставании благодарил за рассказ, но, в отличие от Ванникова, «покупать» ничего сразу не стал, пообещал только, что, не откладывая дела в долгий ящик, попросит слетать в Бляйхероде своего первого заместителя Василия Михайловича Рябикова, а тогда уж и будем все решать...
Никогда не сумею я воздать по чести тем людям, которые вложили свои кирпичи в основание пирамиды, куда как более грандиозной, чем хеопсова, – пирамиды нашей космонавтики. Предвосхищаю упреки: о том не рассказал, об этом даже не упомянул. И я виновен, и время: тема секретная. Но время точит секретность, и радостно назвать людей – строителей и прорабов космической пирамиды.
Морской артиллерист Рябиков работал в Ленинграде на заводе «Большевик», когда там директорствовал совсем молоденький Устинов. Был парторгом завода. Потом Дмитрий Федорович помог ему стать парторгом ЦК. Накануне войны он снова при Устинове – первый заместитель наркома вооружения. Когда на рассвете 22 июня 1941 года Вознесенский позвонил Устинову и сказал, что началась война, первый, кому сообщил об этом Устинов, был Рябиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360