.. Он там и служащих всех оплачивает, и замок, построенный восемьсот лет тому назад, выглядит у него как новенький… Да, в конце концов, ваш дом в Грюнвальде, где ты сейчас живёшь, это же всё тоже входит в наследство. А все вместе – это десятки и сотни миллионов марок!..
– Но при смерти Фридриха это всё будет передано Монике! – тихонько взъярился я, чтобы не пугать всех сидящих над нами.
– А Моника умрёт от разрыва сердца на похоронах Фридриха, – спокойно сказала Дженни. – У них уже всё продумано и подготовлено. И выглядеть это должно совершенно оправданно – дочь не перенесла смерти отца. И всё наследство получит Гельмут!
Я почувствовал, что эту фразу Дженни повторила с чужого голоса, и тут же спросил её, слегка обнажив клыки от злости:
– От кого ты это слышала? Откуда ты всё это знаешь?!
– С тех пор как у Гельмута сорвался последний бизнес с русскими – кажется, по дороге из Петербурга в Мюнхен пропал ужасно ценный груз, за доставку которого практически нёс ответственность наш Гельмут, – у Франца Мозера и Гельмута только и разговоров про то, как заполучить всё наследство Фридриха и Моники. А совсем недавно они написали завещания друг для друга.
– Кто? – не понял я. – Гельмут и Мозер?
– Мартынчик! Ну при чём тут Мозер?! Гельмут написал завещание в пользу Моники, а Моника подписала завещание в пользу Гельмута. У нас так всегда делается…
– И конечно, это была идея Гельмута? – спросил я.
– Конечно! – подтвердила Дженни. – И насколько я поняла – всё, что останется от Фридриха и Моники, будет разделено на две равные части – Гельмуту и Мозеру с дочкой. Как бы то ни было, но они все станут невероятно богаты!..
Я так и присел на хвост!
Ах, не зря я сегодня утром в кабинете у Фридриха почувствовал… Или ощутил? Или увидел?.. Пожалуй, и ОЩУТИЛ, и УВИДЕЛ, и ПОЧУВСТВОВАЛ чью-то ТЕНЬ за спиной Франца Мозера! Ах, не зря мне почудилась ЭТА ТЕНЬ!..
И вдруг будто молния пронзила мне мозг!
Вот когда у меня встала шерсть на загривке и вовсю забарабанил кончик хвоста по полу!..
«Стоп! Стоп!.. Стоп!!!» – сказал я сам себе и срывающимся от волнения-голосом стал умолять Дженни:
– Солнышко моё!.. Деточка любимая… Девочка моя ненаглядная! Ради всего святого, Дженни, пупсинька, вспомни, пожалуйста, когда твой Хартманн, узнал о том, что тот груз, за который он должен был нести ответственность, исчез?
– Ну, Мартынчик… Это было так давно! Очень мне нужно помнить про дела этого паршивца и хама!.. –капризно и легковесно отмахнулась Дженни.
Наверное, уважающему себя Коту такие штуки делать непозволительно. Но у меня просто не было другого выхода! Я моментально придавил Дженни к полу двумя лапами, не скрою, изрядно выпустив когти, навалился на неё и прошипел в самое её Собачье ухо:
– Если ты, сучка Грюнвальдская, не вспомнишь то, о чём я тебя спрашиваю, то я в одну секунду перекушу твою тощенькую шейку, и первым трупом во всей вашей фамильной истории окажешься ты! Ясно тебе, дура?!
Дженни испугалась, заплакала. Жалко её было – сердце разрывалось! Но, повторяю, у меня не было другого выхода.
И снова приподнялась скатерть, и к нам заглянул Фридрих. Всё-таки интуиция у него развита безукоризненно! Любой Кот может позавидовать.
Я тут же сделал вид, будто трахаю Дженни. А что мне оставалось делать? Тем более поза уже почти соответствовала…
Фридрих удивлённо и уважительно сделал брови «домиком», пробормотал почему-то по-французски «Миль пардон…», опустил скатерть и вернулся наверх – в круг родных, друзей и врага.
– Ну?! – Я наложил свои клыки на шею Дженни. О, чёрт меня побери… Что же я делаю? Ну а если она действительно не помнит? Не губить же девку понапрасну? Да ещё такую симпатягу!..
– Сейчас… Сейчас!.. Я, кажется, вспомнила… – всхлипывая, провякала полузадушенная Дженни. – Мы приплыли из Петербурга в Киль… Потом целый день ехали в Мюнхен. А о пропаже груза он узнал на следующий день, рано утром…
Теперь у меня не было никаких сомнений – Гельмут Хартманн, хозяин карликового пинчера дамского пола Дженни, муж Моники фон Тифенбах-Хартманн и зять САМОГО Фридриха фон Тифснбаха, был одним из главных «заказчиков» по переправке ста килограммов «нашего» кокаина из Петербурга в Мюнхен, а там – бог весть ещё куда… Это он, Гельмут Хартманн, – один из тех, у кого руки по локоть в крови моего Водилы! Это на его совести должна лежать смерть нашего русского дурака шоферюги Лысого, ради нескольких тысяч вонючих долларов ввязавшегося в гнусную, убийственную авантюру!..
Это он виновен в том, что милая, худенькая еврейская мама Алика, эмигрировавшая из бывшего Советского Союза от Афганистана и Абхазии, от Карабаха и Грозного, мечтавшая уберечь единственного сына от всех наших грязных политических разборок, потеряла своего обожаемого Алика – холодного и профессионального убийцу – именно здесь, на такой благополучной, сытой и якобы цивилизованной земле…
* * *
Я облизывал с ног до головы испуганную, рыдающую Дженни, просил у неё прощения – дескать, всё от нервов, всё от нашего российского дурацкого неумения разрешать конфликтные ситуации путём мирных переговоров… Я даже клялся ей в вечной любви (?!), а у самого в башке билась одна мысль – не справиться мне одному со всей этой, хреновиной на ихней территории! Происходило бы это у нас на пустыре или вообще в Питере – другое дело. Атут, наверное, придётся подключать полицию. Эх, Рэкса бы сейчас сюда, Рэкса!..
– Что же ты молчала до сих пор… милая? – как можно мягче спросил я у этой великосветской дурочки, в последнее мгновение заменив слово «кретинка» на слово «милая». – Владеть такой информацией!.. И спокойно сидеть и ждать у моря погоды… А если бы ты меня не встретила? Это же страшно подумать!
– Я знала, я знала, что обязательно встречу тебя!.. – восторженно пролепетала она и снова стала валиться на спину.
Но, поняв, что у меня сейчас нет никакого желания «слиться с ней в едином экстазе», как когда-то говорил Шура, перешла на совершенно деловой тон:
– Боже мой, Мартынчик! Ну подумай сам: кому я могу всё это рассказать? С Людьми я не умею разговаривать, а этому болвану, к которому по настоянию врача меня всё-таки водили на случку, – так ему бесполезно что-либо вообще говорить…
– Какому ещё «болвану»? – удивлённо спросил я.
– К такому же, как я, карликовому пинчеру – Принцу. И стоило это пятьсот марок! Представляешь себе?! Только потому, что у него выставочных медалей в сто раз больше, чем мозгов. Полный идиот! Кстати, к тому же – истерик и импотент. Я пыталась объяснить Монике, что она выбрасывает пятьсот марок на ветер, но она меня не поняла. Меня вообще никто, кроме тебя, Мартынчик, не понимает…
Придя в себя от испуга и неожиданности, Дженни ещё что-то такое болтала, но я уже слушал вполуха.
В голове вертелись и переплетались в тугой клубок мысли о том, как защитить Фридриха…
…как уберечь Монику?..
…как связаться с полицейским Рэксом?..
…как, в конце концов, мягко выражаясь, нейтрализовать Хартманна и Мозера?..
– Скажи, пожалуйста, ты любишь Монику? – спросил я у Дженни.
– Что?.. – переспросила Дженни.
– Я спросил: любишь ли ты Монику? – разозлился я.
– Очень! – искренне воскликнула Дженни. – А Гельмута – видеть не могу!!!
Ох уж эти мне высокородно-экзальтированные особы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
– Но при смерти Фридриха это всё будет передано Монике! – тихонько взъярился я, чтобы не пугать всех сидящих над нами.
– А Моника умрёт от разрыва сердца на похоронах Фридриха, – спокойно сказала Дженни. – У них уже всё продумано и подготовлено. И выглядеть это должно совершенно оправданно – дочь не перенесла смерти отца. И всё наследство получит Гельмут!
Я почувствовал, что эту фразу Дженни повторила с чужого голоса, и тут же спросил её, слегка обнажив клыки от злости:
– От кого ты это слышала? Откуда ты всё это знаешь?!
– С тех пор как у Гельмута сорвался последний бизнес с русскими – кажется, по дороге из Петербурга в Мюнхен пропал ужасно ценный груз, за доставку которого практически нёс ответственность наш Гельмут, – у Франца Мозера и Гельмута только и разговоров про то, как заполучить всё наследство Фридриха и Моники. А совсем недавно они написали завещания друг для друга.
– Кто? – не понял я. – Гельмут и Мозер?
– Мартынчик! Ну при чём тут Мозер?! Гельмут написал завещание в пользу Моники, а Моника подписала завещание в пользу Гельмута. У нас так всегда делается…
– И конечно, это была идея Гельмута? – спросил я.
– Конечно! – подтвердила Дженни. – И насколько я поняла – всё, что останется от Фридриха и Моники, будет разделено на две равные части – Гельмуту и Мозеру с дочкой. Как бы то ни было, но они все станут невероятно богаты!..
Я так и присел на хвост!
Ах, не зря я сегодня утром в кабинете у Фридриха почувствовал… Или ощутил? Или увидел?.. Пожалуй, и ОЩУТИЛ, и УВИДЕЛ, и ПОЧУВСТВОВАЛ чью-то ТЕНЬ за спиной Франца Мозера! Ах, не зря мне почудилась ЭТА ТЕНЬ!..
И вдруг будто молния пронзила мне мозг!
Вот когда у меня встала шерсть на загривке и вовсю забарабанил кончик хвоста по полу!..
«Стоп! Стоп!.. Стоп!!!» – сказал я сам себе и срывающимся от волнения-голосом стал умолять Дженни:
– Солнышко моё!.. Деточка любимая… Девочка моя ненаглядная! Ради всего святого, Дженни, пупсинька, вспомни, пожалуйста, когда твой Хартманн, узнал о том, что тот груз, за который он должен был нести ответственность, исчез?
– Ну, Мартынчик… Это было так давно! Очень мне нужно помнить про дела этого паршивца и хама!.. –капризно и легковесно отмахнулась Дженни.
Наверное, уважающему себя Коту такие штуки делать непозволительно. Но у меня просто не было другого выхода! Я моментально придавил Дженни к полу двумя лапами, не скрою, изрядно выпустив когти, навалился на неё и прошипел в самое её Собачье ухо:
– Если ты, сучка Грюнвальдская, не вспомнишь то, о чём я тебя спрашиваю, то я в одну секунду перекушу твою тощенькую шейку, и первым трупом во всей вашей фамильной истории окажешься ты! Ясно тебе, дура?!
Дженни испугалась, заплакала. Жалко её было – сердце разрывалось! Но, повторяю, у меня не было другого выхода.
И снова приподнялась скатерть, и к нам заглянул Фридрих. Всё-таки интуиция у него развита безукоризненно! Любой Кот может позавидовать.
Я тут же сделал вид, будто трахаю Дженни. А что мне оставалось делать? Тем более поза уже почти соответствовала…
Фридрих удивлённо и уважительно сделал брови «домиком», пробормотал почему-то по-французски «Миль пардон…», опустил скатерть и вернулся наверх – в круг родных, друзей и врага.
– Ну?! – Я наложил свои клыки на шею Дженни. О, чёрт меня побери… Что же я делаю? Ну а если она действительно не помнит? Не губить же девку понапрасну? Да ещё такую симпатягу!..
– Сейчас… Сейчас!.. Я, кажется, вспомнила… – всхлипывая, провякала полузадушенная Дженни. – Мы приплыли из Петербурга в Киль… Потом целый день ехали в Мюнхен. А о пропаже груза он узнал на следующий день, рано утром…
Теперь у меня не было никаких сомнений – Гельмут Хартманн, хозяин карликового пинчера дамского пола Дженни, муж Моники фон Тифенбах-Хартманн и зять САМОГО Фридриха фон Тифснбаха, был одним из главных «заказчиков» по переправке ста килограммов «нашего» кокаина из Петербурга в Мюнхен, а там – бог весть ещё куда… Это он, Гельмут Хартманн, – один из тех, у кого руки по локоть в крови моего Водилы! Это на его совести должна лежать смерть нашего русского дурака шоферюги Лысого, ради нескольких тысяч вонючих долларов ввязавшегося в гнусную, убийственную авантюру!..
Это он виновен в том, что милая, худенькая еврейская мама Алика, эмигрировавшая из бывшего Советского Союза от Афганистана и Абхазии, от Карабаха и Грозного, мечтавшая уберечь единственного сына от всех наших грязных политических разборок, потеряла своего обожаемого Алика – холодного и профессионального убийцу – именно здесь, на такой благополучной, сытой и якобы цивилизованной земле…
* * *
Я облизывал с ног до головы испуганную, рыдающую Дженни, просил у неё прощения – дескать, всё от нервов, всё от нашего российского дурацкого неумения разрешать конфликтные ситуации путём мирных переговоров… Я даже клялся ей в вечной любви (?!), а у самого в башке билась одна мысль – не справиться мне одному со всей этой, хреновиной на ихней территории! Происходило бы это у нас на пустыре или вообще в Питере – другое дело. Атут, наверное, придётся подключать полицию. Эх, Рэкса бы сейчас сюда, Рэкса!..
– Что же ты молчала до сих пор… милая? – как можно мягче спросил я у этой великосветской дурочки, в последнее мгновение заменив слово «кретинка» на слово «милая». – Владеть такой информацией!.. И спокойно сидеть и ждать у моря погоды… А если бы ты меня не встретила? Это же страшно подумать!
– Я знала, я знала, что обязательно встречу тебя!.. – восторженно пролепетала она и снова стала валиться на спину.
Но, поняв, что у меня сейчас нет никакого желания «слиться с ней в едином экстазе», как когда-то говорил Шура, перешла на совершенно деловой тон:
– Боже мой, Мартынчик! Ну подумай сам: кому я могу всё это рассказать? С Людьми я не умею разговаривать, а этому болвану, к которому по настоянию врача меня всё-таки водили на случку, – так ему бесполезно что-либо вообще говорить…
– Какому ещё «болвану»? – удивлённо спросил я.
– К такому же, как я, карликовому пинчеру – Принцу. И стоило это пятьсот марок! Представляешь себе?! Только потому, что у него выставочных медалей в сто раз больше, чем мозгов. Полный идиот! Кстати, к тому же – истерик и импотент. Я пыталась объяснить Монике, что она выбрасывает пятьсот марок на ветер, но она меня не поняла. Меня вообще никто, кроме тебя, Мартынчик, не понимает…
Придя в себя от испуга и неожиданности, Дженни ещё что-то такое болтала, но я уже слушал вполуха.
В голове вертелись и переплетались в тугой клубок мысли о том, как защитить Фридриха…
…как уберечь Монику?..
…как связаться с полицейским Рэксом?..
…как, в конце концов, мягко выражаясь, нейтрализовать Хартманна и Мозера?..
– Скажи, пожалуйста, ты любишь Монику? – спросил я у Дженни.
– Что?.. – переспросила Дженни.
– Я спросил: любишь ли ты Монику? – разозлился я.
– Очень! – искренне воскликнула Дженни. – А Гельмута – видеть не могу!!!
Ох уж эти мне высокородно-экзальтированные особы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149