И вот тут я исполняю свой коронный номер, который обычно использую в двух диаметрально противоположных случаях – или тогда, когда я хочу понравиться окружающим, или тогда, когда хочу их слегка пугнуть и таким образом поставить на место. Я уже как-то говорил об этом трюке – Неожиданный Прыжок Вверх из непредсказуемого положения Сидя или Лёжа. Овчарки в обморок падают, а про Людей и говорить нечего…
Вы хотели иметь НАСТОЯЩЕГО ДИКОГО РУССКОГО КОТА? Пожалуйста! Как говорится, извольте получить.
Без малейшей подготовки, со всех четырех лап сразу, я взвиваюсь на двухметровую высоту и оказываюсь на верхотуре старинного резного шкафа.
Манфреди и Шрёдер – потрясены, что и требовалось. Несчастная Хельга не на шутку испугана. Её мне становится даже немножко жаль. Не переборщил ли я?
– Боже, какой громадный… Я таких ещё никогда не видела, – бормочет бедная Хельга и, пытаясь скрыть свой испуг, спрашивает у Эриха и Руджеро: – Ребята! Где вы спёрли этого Кота? Не в Олимпияспортхалле? Там сейчас как раз проходит чемпионат мира по бодибилдингу в тяжёлом весе… Он, случайно, не из состава участников?

* * *

У нас на границе Мюнхена свой собственный дом в Оттобрунне. После крушения Берлинской стены родители Хельги и Эриха за гроши купили в Германской, бывшей демократической, республике прекрасный и просторный дом под Эрфуртом, а домишко в Оттобрунне оставили своим детям.
Домик был, прямо скажем, не бог весть что. Его построил дед Хельги и Эриха сразу же после войны, и тогда этот дом олицетворял верх обеспеченности и благополучия!
Но сегодня, в сравнении с толпами новых роскошных и безумно дорогих домов, домишко Шрёдеров выглядел жалкой конурой. Да здравствует добрая память о дедушке, который догадался воздвигнуть вокруг дома и добротного садового участка такую высоченную и толщенную ограду из невероятно плотных растений, пахнущих мягкой хвоей, что со стороны улицы и боковых соседей жалкость домика Шрёдеров была никому не видна. Да и всё происходящее около дома и на его участке было хорошо сокрыто от посторонних глаз. Для не всегда праведных занятий Эриха Шрёдера и Руджеро Манфреди – это было очень, и очень важно. Ибо при всепоглощающей любви немцев к порядку любое доносительство о «непорядке» считалось проявлением доблести, честности и гражданственности.
Дом естественным образом делился на две половины, одну из которых занимала Хельга, а вторую – Эрих. Так как Руджеро Манфреди ночью спал с Хельгой, а днём работал с Эрихом, то получалось так, что Руджеро волей-неволей круглые сутки занимал целиком весь дом. Всех троих это вполне устраивало, а мне было ровным счётом на это наплевать.
Я ждал своего часа. Безотчётно и, по всей вероятности, безосновательно я слепо верил в то, что наступит день, когда я вернусь в Петербург, разыщу Водилу и снова обрету СВОЙ ДОМ и СВОЕГО Шуру Плоткина! Просто нужно запастись терпением. А как только представится малейшая возможность войти в Контакт с Человеком, достойным доверия, – уж я его на эту поездочку уговорю в лучшем виде!..
Тем более что сейчас вокруг меня идёт невероятная суетня: разыскан знаменитый старый русский мошенник – специалист по липовым документам, бланкам, штемпелям, печатям и изготовлению бумаг любой эпохи. Он, к счастью, не умер, слава Богу – на свободе, а не в тюрьме, и недавно даже женился на какой-то эмигрантке-молодухе шестидесяти шести лет, которой, как уверяет старик, никто больше шестидесяти не даёт!..
Уже вторую неделю старик корпит над изготовлением моей фантастической родословной, которая, оказывается, берёт начало со времён исторической любви личного Боевого Кота русского царя Петра Первого к любимой Кошке короля Швеции – Карла Двенадцатого!
Руджеро колет мне витамины и, по-моему, какие-то стимуляторы, потому что мне теперь снова постоянно хочется трахаться. Так как я сам чувствую, как здоровею от этих уколов, то разрешаю Руджеро делать мне инъекции без всякой клетки-фиксатора.
Хельга ежедневно расчёсывает меня и раз в три дня моет специальным составом, от которого шерсть блестит, как полированная. Эрих точно проследил, что я жру с большим удовольствием, и теперь кормит меня только этим, не пытаясь даже впихнуть в меня то, что лопают все остальные наши Коты и Кошки – всякие разные «Вискас», «Китикэт», «Пурина», «Кэт-Шоу», «Феликс» или «Имас»…
Уже несколько дней весь дом от келлера (подвала) до чердака, включая всю прилегающую к дому территорию, чуть ли не круглосуточно оглашается нескончаемыми спорами – оперировать меня или нет?
Существует четыре мнения. Честный Эрих считает, что продавать меня нужно в добротном отреставрированном виде – то есть с зашитым ухом, которое было разорвано три года назад в Петербурге, в драке с одним кретином Ротвейлером. А шерсть перед продажей можно на шов начесать. Хельга это делает обычно превосходно. Никто ничего и не заметит…
Руджеро Манфреди день и ночь вопит о необходимости прооперировать мне другое ухо и сделать его точно таким же, как и разорванное. Тогда два разорванных уха у одного кота можно будет выдавать за специфический признак породы ДИКОГО КОТА, что резко поднимет ко мне интерес и цену при продаже!
Хельга категорически возражает против какой-либо операции и требует, чтобы Меня оставили в покое. Она считает, что шрам на морде и одно разорванное ухо – превосходный показатель несомненных бойцовских качеств и мужественности кота, ведущего свой двухсотлетний род от боевого окружения русского царя и скандинавской фаворитки короля Швеции…
Четвёртое мнение – моё. Оно полностью совпадает с мнением Хельги и поэтому не требует повторения.
Как только Шрёдеры и Манфреди убедились в том, что я пока не собираюсь никуда смыливаться, мне предоставили ту степень свободы, которая меня вполне устраивала.
Участок при доме был достаточно велик, и в хорошую погоду сюда, на свежий воздух, выносились из подвала клетки с разной отловленной и ворованной живностью, предназначенной для перепродажи. Тут были и Кошки, и Кролики, и даже одна клетка с молоденькой Лисичкой, на которую никак не находился покупатель, и она целыми днями тоненько и тоскливо лаяла, словно обиженная собачонка…
Кошек мыли специальными шампунями, расчёсывали, делали им антивирусные и противолишайные прививки, иногда, для дела, подкрашивали. Тут Хельга достигла такого уровня мастерства, что ни одним даже очень сведущим кошатникам такой подкрас ни разу не был замечен!
Иногда Кошек выпускали из клеток на редкое теперь солнышко, и они, ошарашенные внезапной свободой, томно ползали по траве на брюхе и с перепугу передвигались медленнее черепахи.
Вот тут наступал мой звёздно-половой час!
Не торопясь, вдумчиво и сосредоточенно, я перетрахивал в один присест четыре, пять элитных, высшего, так называемого шоу-класса Кошек – от британских ориенталов и шотландских вислоухих до голубых длинношёрстных Персианок, под восторженные крики Хельги:
– Руджеро!.. Руджеро!!! Я умоляю тебя, иди скорее сюда!.. Посмотри, посмотри, КАК ЭТО НУЖНО ДЕЛАТЬ!
Обычно Руджеро Манфреди вылетал из дому с криком:
– Шайзе-Карамбо!.. Он нам всех кошек перепортит!.. – и рвался ко мне.
Но Хельга перехватывала его за шиворот и ласково предупреждала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149