А ещё Вадим Евгеньевич пел под гитару мужественные песни Высоцкого и Визбора и, как поняла Таня впоследствии, всю жизнь тосковал по настоящему «мужчинству». Отсюда и гитара, и Визбор, и мотоцикл, и пьянки, и бляди… Хотя ему вполне было достаточно быть тем, кем он был на самом деле – блистательным нейрохирургом! Но этого Вадим Евгеньевич не понимал…
На втором курсе института, когда Тане было девятнадцать лет, Вадим Евгеньевич увёз её в Медео, в маленькую гостиничку при знаменитом высокогорном катке, и там, без пышных клятв и заверений, без вранья и обещаний, легко и весело, под гитарку с шампанским, лишил Таню невинности. И несмотря на то что Вадим Евгеньевич даже и не помышлял разводиться с женой и бросать сыновей, Таня никогда об этом не пожалела.
С тех пор в её жизни было достаточно много мужчин – и моложе Вадима Евгеньевича, и красивее, и, чего уж греха таить, сексапильнее и мощнее, но к Вадиму Евгеньевичу она и по сей день сохранила такую благодарную нежность, которой не удостоился ни один мужик, когда-либо переспавший с Таней.
В Германии Таня появилась два с половиной года тому назад и получила всё, что положено получить немке, приехавшей на свою историческую родину. Единственное, на что Баварское правительство не обратило ни малейшего внимания – это на её диплом с отличием. Правда, на основании этого же русского врачебного диплома и документа об окончании ординатуры по кафедре нейрохирургии правительство Баварии предоставило ей бесплатную возможность год проучиться на курсах немецких медицинских сестёр и поступить на работу в одну из клиник Мюнхена почти по специальности – в отделение нейрохирургии. Где и лежал теперь мой Водила…
Я рассказываю про Таню Кох так подробно потому, что она – третий Одинокий Человек в моей жизни. А Одинокому Человеку всегда необходимо перед кем-то выговориться. Поэтому мы, Коты, Одиноким просто необходимы! Зачастую Одинокого Человека переполняет то, чего другому Человеку не всегда скажешь. А Коту можно…
Тут наблюдается забавное раздвоение в сознании Людей: они убеждены, что Кот их не понимает, но тем не менее поверяют ему все свои «боли, беды и обиды» (выражение Шуры Плоткина) как единственному живому существу, находящемуся в непосредственной близости.
Кроме всего, Люди уверены, что даже их постыдные признания и откровения, не всегда отдающие благородством и чистоплотностью, никогда и никому Котом пересказаны не будут. И в этом они абсолютно правы. Ну а в том, что Коты чего-то не понимают – Люди издавна и глубоко заблуждаются.
Естественно, я не имею в виду таких Людей, как Шура или Водила. Когда между Человеком и Котом существует Двусторонний Контакт – никаким заблуждениям решительно нет места!
Но с Таней Кох, устанавливать Двустороннюю Телепатическую Связь мне не хотелось. Она, как говорит в таких случаях Шура Плоткин, «сожгла за собой все мосты». Она приехала сюда навсегда. А я обязательно должен буду вернуться в Россию. И разрывать уже установившийся Контакт насильственным образом – одинаково травматично и для Кота, и для Человека…
Так что давай, Мартын, будем благодарны Тане за временный приют и доброе отношение, и не нужно ей лишних зарубок на сердце, ощущения лишних потерь. Ей и так не больно-то весело живётся на этой своей исторической родине.
Пусть Таня пребывает в уверенности, что я ни хрена не понимаю всего того, про что она мне рассказывает. А какие-то проявления моей сообразительности она с лёгкостью спишет на счёт обычных «животных инстинктов», про которые ей талдычили, наверное, и в школе, и в институте. Ей-богу, так будет для неё лучше. Особенно когда я укачу из Германии.
А пока я каждый день по многу раз обхожу огромные больничные корпуса с вертолётной площадкой на крыше, мотаюсь по большой автомобильной стоянке сотни на две машин и сижу под дверями служебного подъезда клиники, куда обычно входит и откуда выходит Таня Кох.
Многие служащие больницы меня уже знают, и знают, что я – КОТ РУССКОГО ГАНГСТЕРА, КОТОРЫЙ ЛЕЖИТ В БЛОКЕ ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ ОТДЕЛЕНИЯ НЕЙРОХИРУРГИИ… Вот так-то!
Однако несмотря на то что я Кот гангстера, многие меня подкармливают. Особенно младший медицинский персонал. То колбаски притащут, то ветчинки подкинут, то приволокут кусок вполне приличной рыбки – варёной или жареной. Это, конечно, не оттаявший сырой хек имени Моего Шуры Плоткина, но тоже вполне съедобная рыбка. Вроде той, которой меня угощал Рудик на корабле.
Просто так гуляющих и, упаси Господь, бродячих Котов, Кошек и Собачонок – я здесь не видел. Пока. Запахи их чувствую, но вот так, нос к носу, ещё ни разу не сталкивался. Пару раз наблюдал Собак на поводках. Один раз видел в окне второго этажа довольно спесивого Кота, который скользнул по мне недобрым глазом и отвернулся.
Но так как мой мир ограничен всего лишь двумя прибольничными улочками, парком и автомобильной стоянкой – говорить о том, что в Германии вообще нет такого понятия, как бродяжничество бесхозных Собак и Кошек, – аналогичного нашему, российскому, – я бы не рискнул.
Поэтому, пока Таня на работе, я гуляю сам по себе, и встреться сейчас мне кто-нибудь из моих немецких коллег – я был бы только раздосадован. Потому что, гуляя, я всё время очень и очень занят. Я колдую, колдую, колдую…
Я постоянно, на очень сильном, выматывающем волевом напряжении посылаю свои целебные сигналы Водиле. И не просто – в белый свет, как в копеечку, – а с совершенно точным адресом: я знаю этаж, где лежит Водида, знаю комнату, в которой он лежит, знаю даже конкретное расположение кровати и приборов в этой комнате.
Я даже знаком с тремя полицейскими, которые каждые восемь часов сменяют друг друга у дверей моего Водилы.
Мало того, я уже три раза и сам был в этой комнате, куда всем посторонним входить было строжайше запрещено! Когда Таня оставалась в клинике на суточное дежурство, она выходила ночью за мной к служебному подъезду, запихивала меня в какой-то непрозрачный пластмассовый мешок и приносила к Водиле на полчаса, на пятнадцать минут, а один раз я там пробыл даже часа два.
С грустью должен заметить, что, как мне показалось, Водиле стало гораздо хуже, чем тогда, на автобане, когда он пытался меня успокаивать и просил меня не нервничать. Во всяком случае, ни одна моя попытка установить с ним хоть какой-нибудь Контактишко не увенчалась успехом. Даже тогда, когда я был совсем рядом.
Таня пыталась мне объяснить происходящее с Водилой, но подозреваю, что эти объяснения были бы даже для Шуры Плоткина невероятно сложными, а для меня – тем более. Я знал одно – Водиле плохо…
И тем не менее – «…не оставляйте стараний, маэстро…», как когда-то пел Шура. Я всё время пытался связаться с Водилой, пробудить в нём хотя бы искорку сознания. Таня Кох сказала, что, если бы Водила сейчас очнулся, врачи могли бы предпринять дальнейшие усилия. А пока нужно ждать и ждать…
Вот я и пыжился до полного опустошения – всё пытался законтачить с Водилой. И так пробовал, и этак. Даже поведал ему тайну золотой зажигалки. Так мне хотелось его хоть чем-то растормошить.
Я в подробностях рассказал ему, как эта зажигалка выпала у него из кармана, когда он трахал мою старую знакомую судомойку Маньку-Диану. Рассказал, как спрятал эту зажигалку в фургоне, в картонной коробке с ветошью, чтобы вернуть её Водиле уже в Санкт-Петербурге, как только он потеряет возможность найти её законного владельца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
На втором курсе института, когда Тане было девятнадцать лет, Вадим Евгеньевич увёз её в Медео, в маленькую гостиничку при знаменитом высокогорном катке, и там, без пышных клятв и заверений, без вранья и обещаний, легко и весело, под гитарку с шампанским, лишил Таню невинности. И несмотря на то что Вадим Евгеньевич даже и не помышлял разводиться с женой и бросать сыновей, Таня никогда об этом не пожалела.
С тех пор в её жизни было достаточно много мужчин – и моложе Вадима Евгеньевича, и красивее, и, чего уж греха таить, сексапильнее и мощнее, но к Вадиму Евгеньевичу она и по сей день сохранила такую благодарную нежность, которой не удостоился ни один мужик, когда-либо переспавший с Таней.
В Германии Таня появилась два с половиной года тому назад и получила всё, что положено получить немке, приехавшей на свою историческую родину. Единственное, на что Баварское правительство не обратило ни малейшего внимания – это на её диплом с отличием. Правда, на основании этого же русского врачебного диплома и документа об окончании ординатуры по кафедре нейрохирургии правительство Баварии предоставило ей бесплатную возможность год проучиться на курсах немецких медицинских сестёр и поступить на работу в одну из клиник Мюнхена почти по специальности – в отделение нейрохирургии. Где и лежал теперь мой Водила…
Я рассказываю про Таню Кох так подробно потому, что она – третий Одинокий Человек в моей жизни. А Одинокому Человеку всегда необходимо перед кем-то выговориться. Поэтому мы, Коты, Одиноким просто необходимы! Зачастую Одинокого Человека переполняет то, чего другому Человеку не всегда скажешь. А Коту можно…
Тут наблюдается забавное раздвоение в сознании Людей: они убеждены, что Кот их не понимает, но тем не менее поверяют ему все свои «боли, беды и обиды» (выражение Шуры Плоткина) как единственному живому существу, находящемуся в непосредственной близости.
Кроме всего, Люди уверены, что даже их постыдные признания и откровения, не всегда отдающие благородством и чистоплотностью, никогда и никому Котом пересказаны не будут. И в этом они абсолютно правы. Ну а в том, что Коты чего-то не понимают – Люди издавна и глубоко заблуждаются.
Естественно, я не имею в виду таких Людей, как Шура или Водила. Когда между Человеком и Котом существует Двусторонний Контакт – никаким заблуждениям решительно нет места!
Но с Таней Кох, устанавливать Двустороннюю Телепатическую Связь мне не хотелось. Она, как говорит в таких случаях Шура Плоткин, «сожгла за собой все мосты». Она приехала сюда навсегда. А я обязательно должен буду вернуться в Россию. И разрывать уже установившийся Контакт насильственным образом – одинаково травматично и для Кота, и для Человека…
Так что давай, Мартын, будем благодарны Тане за временный приют и доброе отношение, и не нужно ей лишних зарубок на сердце, ощущения лишних потерь. Ей и так не больно-то весело живётся на этой своей исторической родине.
Пусть Таня пребывает в уверенности, что я ни хрена не понимаю всего того, про что она мне рассказывает. А какие-то проявления моей сообразительности она с лёгкостью спишет на счёт обычных «животных инстинктов», про которые ей талдычили, наверное, и в школе, и в институте. Ей-богу, так будет для неё лучше. Особенно когда я укачу из Германии.
А пока я каждый день по многу раз обхожу огромные больничные корпуса с вертолётной площадкой на крыше, мотаюсь по большой автомобильной стоянке сотни на две машин и сижу под дверями служебного подъезда клиники, куда обычно входит и откуда выходит Таня Кох.
Многие служащие больницы меня уже знают, и знают, что я – КОТ РУССКОГО ГАНГСТЕРА, КОТОРЫЙ ЛЕЖИТ В БЛОКЕ ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ ОТДЕЛЕНИЯ НЕЙРОХИРУРГИИ… Вот так-то!
Однако несмотря на то что я Кот гангстера, многие меня подкармливают. Особенно младший медицинский персонал. То колбаски притащут, то ветчинки подкинут, то приволокут кусок вполне приличной рыбки – варёной или жареной. Это, конечно, не оттаявший сырой хек имени Моего Шуры Плоткина, но тоже вполне съедобная рыбка. Вроде той, которой меня угощал Рудик на корабле.
Просто так гуляющих и, упаси Господь, бродячих Котов, Кошек и Собачонок – я здесь не видел. Пока. Запахи их чувствую, но вот так, нос к носу, ещё ни разу не сталкивался. Пару раз наблюдал Собак на поводках. Один раз видел в окне второго этажа довольно спесивого Кота, который скользнул по мне недобрым глазом и отвернулся.
Но так как мой мир ограничен всего лишь двумя прибольничными улочками, парком и автомобильной стоянкой – говорить о том, что в Германии вообще нет такого понятия, как бродяжничество бесхозных Собак и Кошек, – аналогичного нашему, российскому, – я бы не рискнул.
Поэтому, пока Таня на работе, я гуляю сам по себе, и встреться сейчас мне кто-нибудь из моих немецких коллег – я был бы только раздосадован. Потому что, гуляя, я всё время очень и очень занят. Я колдую, колдую, колдую…
Я постоянно, на очень сильном, выматывающем волевом напряжении посылаю свои целебные сигналы Водиле. И не просто – в белый свет, как в копеечку, – а с совершенно точным адресом: я знаю этаж, где лежит Водида, знаю комнату, в которой он лежит, знаю даже конкретное расположение кровати и приборов в этой комнате.
Я даже знаком с тремя полицейскими, которые каждые восемь часов сменяют друг друга у дверей моего Водилы.
Мало того, я уже три раза и сам был в этой комнате, куда всем посторонним входить было строжайше запрещено! Когда Таня оставалась в клинике на суточное дежурство, она выходила ночью за мной к служебному подъезду, запихивала меня в какой-то непрозрачный пластмассовый мешок и приносила к Водиле на полчаса, на пятнадцать минут, а один раз я там пробыл даже часа два.
С грустью должен заметить, что, как мне показалось, Водиле стало гораздо хуже, чем тогда, на автобане, когда он пытался меня успокаивать и просил меня не нервничать. Во всяком случае, ни одна моя попытка установить с ним хоть какой-нибудь Контактишко не увенчалась успехом. Даже тогда, когда я был совсем рядом.
Таня пыталась мне объяснить происходящее с Водилой, но подозреваю, что эти объяснения были бы даже для Шуры Плоткина невероятно сложными, а для меня – тем более. Я знал одно – Водиле плохо…
И тем не менее – «…не оставляйте стараний, маэстро…», как когда-то пел Шура. Я всё время пытался связаться с Водилой, пробудить в нём хотя бы искорку сознания. Таня Кох сказала, что, если бы Водила сейчас очнулся, врачи могли бы предпринять дальнейшие усилия. А пока нужно ждать и ждать…
Вот я и пыжился до полного опустошения – всё пытался законтачить с Водилой. И так пробовал, и этак. Даже поведал ему тайну золотой зажигалки. Так мне хотелось его хоть чем-то растормошить.
Я в подробностях рассказал ему, как эта зажигалка выпала у него из кармана, когда он трахал мою старую знакомую судомойку Маньку-Диану. Рассказал, как спрятал эту зажигалку в фургоне, в картонной коробке с ветошью, чтобы вернуть её Водиле уже в Санкт-Петербурге, как только он потеряет возможность найти её законного владельца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149