Я ведь нигде, кроме кухни-столовой и комнаты Тимура, и не был.
Большая квартира. Больше нашей ленинградской раза в три. В Нью-Йорке вообще всё очень большое.
Комната Рут тоже была большая – с огромной кроватью, больше, чем у Фридриха фон Тифенбаха. Наверное, после Фреда осталась. Шкафы по стенам, фигурки всякие смешные, фотографии на тумбочках и туалетном столике – здоровый простоватый парень с симпатичной физиономией в полицейской форме – скорее всего Фред Истлейк. И с Рут… И свадебные фото – Рут в белом платье, а Фред в сером фраке. И цветы, цветы, цветы… И похороны Фреда. Очень много цветов. Рут в чёрном, с чёрной шляпки на лицо свисает такая чёрная сеточка.
А вот Рут в полицейской форме с Тимуром у полицейской машины. Такие машины обычно по телику показывают. Они приезжают с воем и мигалками к концу фильма, когда уже обычно всё сделано и закончено.
Из комнаты Рут есть выход прямо в ванную. Очень удобно. И там же всё остальное…
Гостиная просто необъятная! Как вся наша квартира на Гражданке. Была, была… Сам понимаю, а всё никак не могу свыкнуться с мыслью, что всего лишь «была», а теперь – нету…
Хотя, помню, кто бы ни приходил, все говорили:
«Какая у вас с Мартыном миленькая квартирка! Только зачем так много книжек? Они же пыль собирают…» Но это в основном говорили или Шурины поблядушки, или Шурины «друзья детства».
Вот кого я не переваривал, это Шуриных друзей детства!!!
Им всем почему-то казалось, что они имеют на Шуру больше прав, чем остальные. И всё время им хотелось вспоминать «правду» об их совместном детстве. Но не про себя, а про Шуру. А все вокруг, кто познакомился с Шурой позже, должны знать, что если для вас Шура – известный скандальный журналист и какой-то там «правозащитник», то для друга детства он всего лишь «Шурка Плоткин». И кто, как не друг детства, скажет правду в глаза?!
И говорили. Пили Шурину водку, жрали мой хек и говорили: «Нет, Шуряк, а ты помнишь, как тебя из пионеров исключали?..» Или: «Ой, ну не могу! Счас обхохочетесь!.. Шурка в четвёртом классе написал любовные стихи одной дурочке, а учительница русского записочку перехватила и давай вслух всему классу разбирать Шуркины грамматические ошибки в этих стихах!.. Мы все – впокат со смеху, а Шурка наш стоит, слёзки катятся, красный весь, аж малиновый…»
Помню, я тут не выдержал, прошмыгнул под стол, отыскал вонючие потные лапы Шуриного школьного друга и обоссал! А когда он дёрнулся и заблажил, я его за ногу так рванул клыками, что этот мудак у нас больше никогда не появлялся. Щура мне за это потом целую банку оливок купил. Испанских.
Гостиная у Рут и Тимура Истлейк была просто прекрасная! Очень красивая. Мебель стильная. Белая, кожаная. Телик огромаднейший. И книжек – до чёртовой матери. Вот ведь что замечательно!
У Тимура в комнате книжек тоже было до хрена. Только не в таком порядке, как у Рут. Надо будет сказать ему…
А ещё у него был компьютер, которого я сначала не заметил. Всякие радио, магнитофоны, кассеты разные. И очень много старых игрушек, которые ему уже не по возрасту. И фотография – Рут и Тимур стоят в обнимку, а вокруг дети, дети, дети и какая-то совершенно сказочная обстановка! И ни одной фотографии из России. Будто России и не было в его жизни…
Есть в квартире и ещё одна небольшая комната – «гостевая». Там обычно раньше останавливались родители Рут, когда прилетали на недельку к дочери и зятю. Об этом мне ещё вчера ночью Рут сама рассказала.
Сейчас эта комната закрыта на ключ. Рут собрала там все вещи Фреда, оставшиеся после его смерти, а часть разных симпатичных мелочей, принадлежавших Фреду, Рут раздарила на память о нём его близким друзьям.
Я подошёл к этой запертой двери и принюхался. Не было никаких запахов. Я не поверил своему носу и улёгся у самой нижней щели. Из-под двери не пахло ничем, словно с уходом из Жизни Фред Истлейк унёс даже все свои запахи. Странно…
Но в общем квартира мне очень понравилась!
Большая, удобная, уютная и, что всегда для меня очень важно, – чистая. Без вылизанности, без назойливого педантизма, без показухи – просто очень аккуратная, прибранная квартира. Это как раз то, за что я всегда боролся с Шурой Плоткиным!
Господи, Боже мой, где ты, Шурик?..
И, словно отвечая мне на мой вопрос, в башке у меня вдруг что-то щёлкнуло – будто включилось… Появился неясный шум в ушах, раздались странные писки, трески, шорохи, и мне неожиданно показалось, что я услышал слабенький-слабенький голос Шуры:
– Мартышечка, родной мой… Я слышу тебя… Слышу!..
– Шури-и-ик!!! – заверещал я по-шелдрейсовски. – Где ты? Я тут с ума схожу!.. Где ты, Шурик?! Только скажи – где… Я сейчас приеду!.. То есть приду… Прибегу!!! Где ты, Шура?!
– Не знаю… – прошелестел Шура. – Прости меня…
Но тут у меня в мозгу вдруг раздался невероятный грохот, и слабый, далёкий голос Шуры потонул в железном лязге и скрежете.
Секунду мне казалось, что от невероятного удара металл разрывается прямо у меня над головой, внутри её, а потом всё вдруг стихло, и через мёртвую паузу я понял, что это всего лишь негромкий скрежет ключа, открывающего входную дверь квартиры… А может, я уже действительно того?..
Ещё Шура говорил: «Талант – это аномалия, Мартын. То есть явление ненормальное. А ты поразительно талантливый Кот! И я, кажется, тоже… Говорят – талантливый. Так что если нам с тобой не повезёт – у нас прямая дорога на „Пряжку“…»
Это у нас в Питере такая больница для чокнутых придурков.
Дверь отворилась, и в квартиру пулей влетела Рут. Она бросила сумку в кресло, стоявшее в прихожей у зеркала, и, не снимая куртки, заметалась по всей квартире, приговаривая:
– Салют, компаньерос! Мар-ТЫН, привет… Отоспался? Я на секунду… За наплечной кобурой, чёрт бы её побрал!
Она ринулась в спальню, перерыла шкафы, рванулась к комоду и стала вытаскивать все ящики…
– Ну вот куда, куда я её засунула?! У нас через час в тире учебные инспекционные стрельбы, а я… Дура старая! «Пушка» на работе, в сейфе, а кобуру я куда-то засунула ещё до Нового года… А приказ строжайший – на стрельбах оружие должно доставаться из наплечной кобуры! Черти бы подрали этот Голливуд!.. Может быть, кому-то и нужны эти всякие ковбойские штучки, но мне-то с моими бухарскими евреями зачем это?! О дьявол!.. Опаздываю!.. Куда, куда я её запихала?!
– Погоди, Рут. Не мечись, – сказал я. – Чем может пахнуть эта штука?
– Потрясающий вопрос!.. Правда, а чем может пахнуть кобура для пистолета?!
– Пистолетом? – неуверенно переспросил я.
– Нет, фиалками! – саркастически бросила Рут, продолжая раскидывать вещи из ящиков.
Но я не обратил внимания на её нервное остроумие. Я сказал:
– Если штука, которую ты ищешь, пахнет оружием, то иди за мной. Я покажу тебе, где она лежит!
Я потрюхал в прихожую, где стояли два низких обувных шкафчика – один для обуви Рут, второй – для обувки Тимура.
– По-моему, эта штука здесь, – зевнул я и уселся напротив Тимурова шкафчика.
Рут потянула на себя переднюю стенку шкафчика. Стенка откинулась, и между старыми стоптанными кроссовками Тимура и его же роликовыми коньками на пластмассовых жёстких ботинках валялась эта самая кобура со всеми своими наплечными ремнями.
– КЫ-ся! Гений!.. Энштейн!!! Карл Маркс, Эркюль Пуаро, Эдгар Гувер и президент Кулидж, все они, вместе взятые, – дерьмо по сравнению с тобой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
Большая квартира. Больше нашей ленинградской раза в три. В Нью-Йорке вообще всё очень большое.
Комната Рут тоже была большая – с огромной кроватью, больше, чем у Фридриха фон Тифенбаха. Наверное, после Фреда осталась. Шкафы по стенам, фигурки всякие смешные, фотографии на тумбочках и туалетном столике – здоровый простоватый парень с симпатичной физиономией в полицейской форме – скорее всего Фред Истлейк. И с Рут… И свадебные фото – Рут в белом платье, а Фред в сером фраке. И цветы, цветы, цветы… И похороны Фреда. Очень много цветов. Рут в чёрном, с чёрной шляпки на лицо свисает такая чёрная сеточка.
А вот Рут в полицейской форме с Тимуром у полицейской машины. Такие машины обычно по телику показывают. Они приезжают с воем и мигалками к концу фильма, когда уже обычно всё сделано и закончено.
Из комнаты Рут есть выход прямо в ванную. Очень удобно. И там же всё остальное…
Гостиная просто необъятная! Как вся наша квартира на Гражданке. Была, была… Сам понимаю, а всё никак не могу свыкнуться с мыслью, что всего лишь «была», а теперь – нету…
Хотя, помню, кто бы ни приходил, все говорили:
«Какая у вас с Мартыном миленькая квартирка! Только зачем так много книжек? Они же пыль собирают…» Но это в основном говорили или Шурины поблядушки, или Шурины «друзья детства».
Вот кого я не переваривал, это Шуриных друзей детства!!!
Им всем почему-то казалось, что они имеют на Шуру больше прав, чем остальные. И всё время им хотелось вспоминать «правду» об их совместном детстве. Но не про себя, а про Шуру. А все вокруг, кто познакомился с Шурой позже, должны знать, что если для вас Шура – известный скандальный журналист и какой-то там «правозащитник», то для друга детства он всего лишь «Шурка Плоткин». И кто, как не друг детства, скажет правду в глаза?!
И говорили. Пили Шурину водку, жрали мой хек и говорили: «Нет, Шуряк, а ты помнишь, как тебя из пионеров исключали?..» Или: «Ой, ну не могу! Счас обхохочетесь!.. Шурка в четвёртом классе написал любовные стихи одной дурочке, а учительница русского записочку перехватила и давай вслух всему классу разбирать Шуркины грамматические ошибки в этих стихах!.. Мы все – впокат со смеху, а Шурка наш стоит, слёзки катятся, красный весь, аж малиновый…»
Помню, я тут не выдержал, прошмыгнул под стол, отыскал вонючие потные лапы Шуриного школьного друга и обоссал! А когда он дёрнулся и заблажил, я его за ногу так рванул клыками, что этот мудак у нас больше никогда не появлялся. Щура мне за это потом целую банку оливок купил. Испанских.
Гостиная у Рут и Тимура Истлейк была просто прекрасная! Очень красивая. Мебель стильная. Белая, кожаная. Телик огромаднейший. И книжек – до чёртовой матери. Вот ведь что замечательно!
У Тимура в комнате книжек тоже было до хрена. Только не в таком порядке, как у Рут. Надо будет сказать ему…
А ещё у него был компьютер, которого я сначала не заметил. Всякие радио, магнитофоны, кассеты разные. И очень много старых игрушек, которые ему уже не по возрасту. И фотография – Рут и Тимур стоят в обнимку, а вокруг дети, дети, дети и какая-то совершенно сказочная обстановка! И ни одной фотографии из России. Будто России и не было в его жизни…
Есть в квартире и ещё одна небольшая комната – «гостевая». Там обычно раньше останавливались родители Рут, когда прилетали на недельку к дочери и зятю. Об этом мне ещё вчера ночью Рут сама рассказала.
Сейчас эта комната закрыта на ключ. Рут собрала там все вещи Фреда, оставшиеся после его смерти, а часть разных симпатичных мелочей, принадлежавших Фреду, Рут раздарила на память о нём его близким друзьям.
Я подошёл к этой запертой двери и принюхался. Не было никаких запахов. Я не поверил своему носу и улёгся у самой нижней щели. Из-под двери не пахло ничем, словно с уходом из Жизни Фред Истлейк унёс даже все свои запахи. Странно…
Но в общем квартира мне очень понравилась!
Большая, удобная, уютная и, что всегда для меня очень важно, – чистая. Без вылизанности, без назойливого педантизма, без показухи – просто очень аккуратная, прибранная квартира. Это как раз то, за что я всегда боролся с Шурой Плоткиным!
Господи, Боже мой, где ты, Шурик?..
И, словно отвечая мне на мой вопрос, в башке у меня вдруг что-то щёлкнуло – будто включилось… Появился неясный шум в ушах, раздались странные писки, трески, шорохи, и мне неожиданно показалось, что я услышал слабенький-слабенький голос Шуры:
– Мартышечка, родной мой… Я слышу тебя… Слышу!..
– Шури-и-ик!!! – заверещал я по-шелдрейсовски. – Где ты? Я тут с ума схожу!.. Где ты, Шурик?! Только скажи – где… Я сейчас приеду!.. То есть приду… Прибегу!!! Где ты, Шура?!
– Не знаю… – прошелестел Шура. – Прости меня…
Но тут у меня в мозгу вдруг раздался невероятный грохот, и слабый, далёкий голос Шуры потонул в железном лязге и скрежете.
Секунду мне казалось, что от невероятного удара металл разрывается прямо у меня над головой, внутри её, а потом всё вдруг стихло, и через мёртвую паузу я понял, что это всего лишь негромкий скрежет ключа, открывающего входную дверь квартиры… А может, я уже действительно того?..
Ещё Шура говорил: «Талант – это аномалия, Мартын. То есть явление ненормальное. А ты поразительно талантливый Кот! И я, кажется, тоже… Говорят – талантливый. Так что если нам с тобой не повезёт – у нас прямая дорога на „Пряжку“…»
Это у нас в Питере такая больница для чокнутых придурков.
Дверь отворилась, и в квартиру пулей влетела Рут. Она бросила сумку в кресло, стоявшее в прихожей у зеркала, и, не снимая куртки, заметалась по всей квартире, приговаривая:
– Салют, компаньерос! Мар-ТЫН, привет… Отоспался? Я на секунду… За наплечной кобурой, чёрт бы её побрал!
Она ринулась в спальню, перерыла шкафы, рванулась к комоду и стала вытаскивать все ящики…
– Ну вот куда, куда я её засунула?! У нас через час в тире учебные инспекционные стрельбы, а я… Дура старая! «Пушка» на работе, в сейфе, а кобуру я куда-то засунула ещё до Нового года… А приказ строжайший – на стрельбах оружие должно доставаться из наплечной кобуры! Черти бы подрали этот Голливуд!.. Может быть, кому-то и нужны эти всякие ковбойские штучки, но мне-то с моими бухарскими евреями зачем это?! О дьявол!.. Опаздываю!.. Куда, куда я её запихала?!
– Погоди, Рут. Не мечись, – сказал я. – Чем может пахнуть эта штука?
– Потрясающий вопрос!.. Правда, а чем может пахнуть кобура для пистолета?!
– Пистолетом? – неуверенно переспросил я.
– Нет, фиалками! – саркастически бросила Рут, продолжая раскидывать вещи из ящиков.
Но я не обратил внимания на её нервное остроумие. Я сказал:
– Если штука, которую ты ищешь, пахнет оружием, то иди за мной. Я покажу тебе, где она лежит!
Я потрюхал в прихожую, где стояли два низких обувных шкафчика – один для обуви Рут, второй – для обувки Тимура.
– По-моему, эта штука здесь, – зевнул я и уселся напротив Тимурова шкафчика.
Рут потянула на себя переднюю стенку шкафчика. Стенка откинулась, и между старыми стоптанными кроссовками Тимура и его же роликовыми коньками на пластмассовых жёстких ботинках валялась эта самая кобура со всеми своими наплечными ремнями.
– КЫ-ся! Гений!.. Энштейн!!! Карл Маркс, Эркюль Пуаро, Эдгар Гувер и президент Кулидж, все они, вместе взятые, – дерьмо по сравнению с тобой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149