У них две недели тому назад в метро «Рузвельт-авеню» и «Джексон-Хейтс» застрелили одного парня, и его место пока свободно.
Я чуть было не ответил ему, но вовремя взял себя в лапы. Тем более что ничего остроумного для ответа в голову мне всё равно не пришло. А так как Джек был, наверное, по природе своей не очень разговорчив, то молчать с ним было очень удобно.
Зато, когда пришёл второй гость – сосед Истлейков по лестничной площадке, старый русский, живущий в Нью-Йорке уже лет двадцать пять, – мистер Могилевский, которого все почему-то называли «БОРИС» с ударением на букву «О», тут я, признаться, даже вспотел!
Этот Борис был такой КОНТАКТНЫЙ, такой КОНТАКТНЫЙ, что удержаться от трепотни с ним мне стоило больших усилий! Тем более что он мне очень понравился.
Он был одет в такие потрясающие шмотки, которые я не видел ни у кого из знакомых мне мужиков. Даже у мужа дочери Фридриха фон Тифенбаха – Гельмута Хартманна, которого я взорвал вместе с тем подонком Францем Мозером в Рождественскую ночь в Грюнвальде. А уж на что Гельмут Хартманн казался пижоном! Чтоб им икалось на том свете…
С Рут и Джеком Борис говорил по-английски, а со мной и Тимуром по-русски. Что меня в нём ещё подкупило – он не вставлял английские слова в русскую речь, что делает большинство эмигрантов, назойливо демонстрируя окружающим свою круглосуточную местечковую «западность».
Тимур прошептал мне, что дяде Боре уже шестьдест семь лет, – вот никогда бы не подумал!.. – что у него в сердце вшит какой-то стимулятор, чтобы ещё хоть немного пожить, – ничего себе дела?! – и все свои пенсионные гроши и очень редкие заработки он тратит на модные шмотки в дни распродаж и на жутко дорогую горнолыжную экипировку, – ну, потрясный тип!.. – так как дядя Боря до сих пор мотается в горы и там сигает на лыжах наравне со своими взрослыми сыновьями. Я в Германии таких по телевизору видел – обалдеть и сдохнуть!..
Выяснилось, что мы оба с ним – ленинградцы. Он сказал мне, что когда-то жил на Васильевском острове. Я чуть не ляпнул по-шелдрейсовски, что прекрасно знаю этот район… Слава Богу, что вовремя удержался! Этот Борис со своим сердечным стимулятором сразу, бы откликнулся на КОНТАКТ… Это было видно, как говорил Шура, «невооружённым глазом».
Странная штука… За своё, прямо скажем, очень недолгое пребывание в Америке я заметил, что здесь мне легче вступать в шелдрейсовский Телепатический Контакт с кем бы то ни было – с Котами, Крысами, с Людьми.
В России, кроме Шуры Плоткина, мне никто и нужен-то не был.
Необходимость вступать в Телепатический Контакт с посторонними Людьми у меня появилась только лишь в Германии. Когда я остался один, без Шуры.
Но вот здесь, в Нью-Йорке, я неожиданно почувствовал себя настолько раскованно, что при желании (моём, естественно!) я мог бы вступить в Телепатический Контакт с любым Человеком на улице. Если, конечно, он не полный мудак…
Вот что это такое? Особенности страны? Общий настрой?.. Ведь в Германии или в России мне это и в голову не приходило! Или моё постоянное нервное состояние от исчезновения Шуры усиливает мою способность к Контактированию, а как только я отыщу своего Плоткина, эта способность сразу же исчезнет? Да нет, пожалуй…
Короче говоря, пока что Америка мне нравится больше, чем Европа. Здесь всё ПРОЩЕ, всё КОНТАКТНЕЕ! Скорее всего, прожив тут подольше, я обнаружу и кучу неудобств, и недостатков, но пока… Пока пусть Европа меня простит.
И потом, я верю в Шуру. Уж если Плоткин решился на отъезд и выбрал себе Америку – значит, лучше ничего под руками не было. Поэтому и я здесь!..
* * *
– А как получилось, что у тебя было с собой оружие? – спросил мистер Могилевский у Рут. – Ты же обычно не носишь эту штуку.
– Я и собиралась после тира вернуться в участок, оставить там «пушку», но эти два типа ждали меня в машине и замёрзли. – Рут показала на меня и Тимура. – Я когда увидела нежно-голубую физиономию своего ребёнка и трясущийся хвост нашего друга КЫ-си, то решила, что смогу оставить пистолет в участке и завтра. А сейчас нужно мчаться в лавку, оттуда домой и кормить их чем-нибудь горячим…
– Сто раз говорил – носи с собой. Мало ли что?.. Привыкнешь – перестанешь замечать. Как я, – ворчливо заметил Джек Пински и, отогнув полу пиджака, показал уютно примостившийся там большой пистолет.
– Джек, дорогой! Я занимаюсь эмигрантскими разборками на уровне сплетён, мелких скандалов и примитивного незнания ими наших законов. Я не могу являться к ним обвешанная оружием! Им достаточно того, что я служу в полиции. Это для них и без пистолета очень сильнодействующий фактор. Достаточно вспомнить, откуда они приехали. У нас с тобой абсолютно разные задачи, пойми ты это! Я моим клиентам должна помочь здесь выжить, а ты своим – наоборот…
…Вечер прошёл довольно симпатично. Без ложной скромности могу сообщить, что очень много и хорошо говорили обо мне – дескать, если бы не Мартын, он же Кыся, ещё неизвестно, чем всё это могло кончиться.
Я трескал тортик, запивал молоком, а для Джека и мистера Могилевского делал вид, что ни хрена не понимаю, о чём идёт речь.
Потом оказалось, что мистер Могилевский, кроме большой солёной рыбины (не мог принести сырую, пижон старый, горнолыжник чёртов!..), приволок в подарок Тимуру одну замечательную книгу.
Рут с интересом повертела её в руках, прочитала вслух:
– Лейланд Грегори, Дэниель Батлер и Алан Рэй… «Самые глупые преступники в Америке». Издательство «Ратледж-Хилл пресс». А-а-а… Я слышала об этой книге! Эти ребята несколько месяцев интервьюировали полицию разных городов и собрали огромную коллекцию идиотизмов…
– В прошлом году Батлер заезжал к нам, – негромко поведал Джек Пински. – Он часа два мурыжил меня, расспрашивал про всякие смешные случаи. Я думал, он собирается сочинять сценарий комедии. Я сказал ему, что людей, а особенно детей, калечат фильмы, где все преступники показаны потрясающими интеллектуалами и изощрёнными гениями. Всё это «липа», сказал я ему. В них нет ничего романтического и незаурядного – болван на болване. Вроде вашего сегодняшнего недоноска с ножичком…
– Абсолютно точно! Святые слова, – сказал мистер Могилевский. – Я помню, когда я ещё чалился в Союзе…
– Что-о в Союзе?.. – переспросила Рут.
– Сидел, – тут же охотно объяснил Тимур и с интересом спросил мистера Могилевского: – А по какой, дядя Боря?
– Сто пятьдесят третья, часть первая и часть вторая, – тут же без запинки ответил мистер Могилевский. – Частнопредпринимательская деятельность и коммерческое посредничество. Тогда за это сидели в тюрьме, а сейчас – в Кремле и в Думе.
И рассказал несколько смешных тюремно-лагерных историй. Рассказчик он был превосходный, и все очень даже хихикали.
Короче, как говорил раньше Шура Плоткин – «вечеринка явно удалась!». Она удалась ещё и потому, что я, не будучи вовлечённым в общую болтовню, сделал одно открытие, которое вряд ли смог бы совершить, если бы трепался со всеми на равных.
Я очень отчётливо увидел, что и сорокалетний Джек со своим пистолетом под мышкой, и почти семидесятилетний мистер Могилевский со своим стимулятором в сердце давно, трепетно, нежно и тайно влюблены в сержанта полиции Рут Истлейк!..
На мгновение я вдруг почувствовал укол ревности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
Я чуть было не ответил ему, но вовремя взял себя в лапы. Тем более что ничего остроумного для ответа в голову мне всё равно не пришло. А так как Джек был, наверное, по природе своей не очень разговорчив, то молчать с ним было очень удобно.
Зато, когда пришёл второй гость – сосед Истлейков по лестничной площадке, старый русский, живущий в Нью-Йорке уже лет двадцать пять, – мистер Могилевский, которого все почему-то называли «БОРИС» с ударением на букву «О», тут я, признаться, даже вспотел!
Этот Борис был такой КОНТАКТНЫЙ, такой КОНТАКТНЫЙ, что удержаться от трепотни с ним мне стоило больших усилий! Тем более что он мне очень понравился.
Он был одет в такие потрясающие шмотки, которые я не видел ни у кого из знакомых мне мужиков. Даже у мужа дочери Фридриха фон Тифенбаха – Гельмута Хартманна, которого я взорвал вместе с тем подонком Францем Мозером в Рождественскую ночь в Грюнвальде. А уж на что Гельмут Хартманн казался пижоном! Чтоб им икалось на том свете…
С Рут и Джеком Борис говорил по-английски, а со мной и Тимуром по-русски. Что меня в нём ещё подкупило – он не вставлял английские слова в русскую речь, что делает большинство эмигрантов, назойливо демонстрируя окружающим свою круглосуточную местечковую «западность».
Тимур прошептал мне, что дяде Боре уже шестьдест семь лет, – вот никогда бы не подумал!.. – что у него в сердце вшит какой-то стимулятор, чтобы ещё хоть немного пожить, – ничего себе дела?! – и все свои пенсионные гроши и очень редкие заработки он тратит на модные шмотки в дни распродаж и на жутко дорогую горнолыжную экипировку, – ну, потрясный тип!.. – так как дядя Боря до сих пор мотается в горы и там сигает на лыжах наравне со своими взрослыми сыновьями. Я в Германии таких по телевизору видел – обалдеть и сдохнуть!..
Выяснилось, что мы оба с ним – ленинградцы. Он сказал мне, что когда-то жил на Васильевском острове. Я чуть не ляпнул по-шелдрейсовски, что прекрасно знаю этот район… Слава Богу, что вовремя удержался! Этот Борис со своим сердечным стимулятором сразу, бы откликнулся на КОНТАКТ… Это было видно, как говорил Шура, «невооружённым глазом».
Странная штука… За своё, прямо скажем, очень недолгое пребывание в Америке я заметил, что здесь мне легче вступать в шелдрейсовский Телепатический Контакт с кем бы то ни было – с Котами, Крысами, с Людьми.
В России, кроме Шуры Плоткина, мне никто и нужен-то не был.
Необходимость вступать в Телепатический Контакт с посторонними Людьми у меня появилась только лишь в Германии. Когда я остался один, без Шуры.
Но вот здесь, в Нью-Йорке, я неожиданно почувствовал себя настолько раскованно, что при желании (моём, естественно!) я мог бы вступить в Телепатический Контакт с любым Человеком на улице. Если, конечно, он не полный мудак…
Вот что это такое? Особенности страны? Общий настрой?.. Ведь в Германии или в России мне это и в голову не приходило! Или моё постоянное нервное состояние от исчезновения Шуры усиливает мою способность к Контактированию, а как только я отыщу своего Плоткина, эта способность сразу же исчезнет? Да нет, пожалуй…
Короче говоря, пока что Америка мне нравится больше, чем Европа. Здесь всё ПРОЩЕ, всё КОНТАКТНЕЕ! Скорее всего, прожив тут подольше, я обнаружу и кучу неудобств, и недостатков, но пока… Пока пусть Европа меня простит.
И потом, я верю в Шуру. Уж если Плоткин решился на отъезд и выбрал себе Америку – значит, лучше ничего под руками не было. Поэтому и я здесь!..
* * *
– А как получилось, что у тебя было с собой оружие? – спросил мистер Могилевский у Рут. – Ты же обычно не носишь эту штуку.
– Я и собиралась после тира вернуться в участок, оставить там «пушку», но эти два типа ждали меня в машине и замёрзли. – Рут показала на меня и Тимура. – Я когда увидела нежно-голубую физиономию своего ребёнка и трясущийся хвост нашего друга КЫ-си, то решила, что смогу оставить пистолет в участке и завтра. А сейчас нужно мчаться в лавку, оттуда домой и кормить их чем-нибудь горячим…
– Сто раз говорил – носи с собой. Мало ли что?.. Привыкнешь – перестанешь замечать. Как я, – ворчливо заметил Джек Пински и, отогнув полу пиджака, показал уютно примостившийся там большой пистолет.
– Джек, дорогой! Я занимаюсь эмигрантскими разборками на уровне сплетён, мелких скандалов и примитивного незнания ими наших законов. Я не могу являться к ним обвешанная оружием! Им достаточно того, что я служу в полиции. Это для них и без пистолета очень сильнодействующий фактор. Достаточно вспомнить, откуда они приехали. У нас с тобой абсолютно разные задачи, пойми ты это! Я моим клиентам должна помочь здесь выжить, а ты своим – наоборот…
…Вечер прошёл довольно симпатично. Без ложной скромности могу сообщить, что очень много и хорошо говорили обо мне – дескать, если бы не Мартын, он же Кыся, ещё неизвестно, чем всё это могло кончиться.
Я трескал тортик, запивал молоком, а для Джека и мистера Могилевского делал вид, что ни хрена не понимаю, о чём идёт речь.
Потом оказалось, что мистер Могилевский, кроме большой солёной рыбины (не мог принести сырую, пижон старый, горнолыжник чёртов!..), приволок в подарок Тимуру одну замечательную книгу.
Рут с интересом повертела её в руках, прочитала вслух:
– Лейланд Грегори, Дэниель Батлер и Алан Рэй… «Самые глупые преступники в Америке». Издательство «Ратледж-Хилл пресс». А-а-а… Я слышала об этой книге! Эти ребята несколько месяцев интервьюировали полицию разных городов и собрали огромную коллекцию идиотизмов…
– В прошлом году Батлер заезжал к нам, – негромко поведал Джек Пински. – Он часа два мурыжил меня, расспрашивал про всякие смешные случаи. Я думал, он собирается сочинять сценарий комедии. Я сказал ему, что людей, а особенно детей, калечат фильмы, где все преступники показаны потрясающими интеллектуалами и изощрёнными гениями. Всё это «липа», сказал я ему. В них нет ничего романтического и незаурядного – болван на болване. Вроде вашего сегодняшнего недоноска с ножичком…
– Абсолютно точно! Святые слова, – сказал мистер Могилевский. – Я помню, когда я ещё чалился в Союзе…
– Что-о в Союзе?.. – переспросила Рут.
– Сидел, – тут же охотно объяснил Тимур и с интересом спросил мистера Могилевского: – А по какой, дядя Боря?
– Сто пятьдесят третья, часть первая и часть вторая, – тут же без запинки ответил мистер Могилевский. – Частнопредпринимательская деятельность и коммерческое посредничество. Тогда за это сидели в тюрьме, а сейчас – в Кремле и в Думе.
И рассказал несколько смешных тюремно-лагерных историй. Рассказчик он был превосходный, и все очень даже хихикали.
Короче, как говорил раньше Шура Плоткин – «вечеринка явно удалась!». Она удалась ещё и потому, что я, не будучи вовлечённым в общую болтовню, сделал одно открытие, которое вряд ли смог бы совершить, если бы трепался со всеми на равных.
Я очень отчётливо увидел, что и сорокалетний Джек со своим пистолетом под мышкой, и почти семидесятилетний мистер Могилевский со своим стимулятором в сердце давно, трепетно, нежно и тайно влюблены в сержанта полиции Рут Истлейк!..
На мгновение я вдруг почувствовал укол ревности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149