если же это случится, то пан Фрей имеет право публично выступить против того, кто злоупотребит его доверием. Армина больше расстраивало то, что сообщение лондонского журнала обойдет весь мир и выгодным сделкам с Блюмендуфтом придет конец...
Но пуще всего его удручала собственная страшная оплошность: он не проверил текста Устава! Опечатки, указанные в статье Террье, были впрямь ужасающи. В какое бы отчаяние и бешенство ни пришел
Блюмендуфт, его порадует оплошность Фрея, хотя ошибки-то были сделаны при наборе текста в Бар-дейове.
«Э гшайтр манн,— скалилась из темного угла бородатая маска Блюмендуфта,— дырочки от червяка поправляет, а ошибок не видит!»
И все же в этом деле — которое ему и на ум не приходило считать уголовным — триумф остается на его, Армина, стороне. И он совсем по-детски радовался, как изничтожит Сесиля Террье, этого короля экспертов в области библиофилии.
Стало быть — никаких причин унывать! Скорее напротив — близок момент, когда его, Армина, гениальное искусство засияет перед библиофильским миром полным блеском. Покажет он Сесилю Террье, почем фунт изюму!
Он признается, что переплет мнимого сорок второго экземпляра Устава — действительно его, Армина, произведение, но докажет также, что этот переплет такой же поддельный, как и на экземпляре лорда Кенсли, ибо и тот вышел из его, Армина, рук! Мсье Террье признал тот переплет подлинным только потому, что текст там был подлинным: его счастливым образом нашли в макулатуре на чердаке государственной типографии и по счастливой случайности продали старьевщику, не имея представления о его музейной ценности; подлинный текст был, разумеется, без опечаток. Тем самым нижеподписавшийся — Армии уже сидел за столом и строчил ответ «Библиофилу» на французском языке — разоблачает некомпетентность эксперта Террье и выдает его с головой всему библиофильскому миру. Сам нижеподписавшийся никогда не заявлял, что переплет — подлинный; напротив, в его руках находится документ, который дает ему право обнародовать имя заказчика в случае, если бы тот выступил с таким утверждением приватно или публично. Чтобы очистить себя от всякого подозрения в соучастии в этом мошенничестве, он воспользуется теперь этим правом и назовет заказчика. Это...
Тут Армии оставил пробел, чтобы заполнить его позднее.
Желая избавить всех коллекционеров старинных книг от обнюхивания переплетов и предупредить злоупотребление его произведениями после его смерти, он, Армии Фрей, приводит список всех сделанных им копий, пока что только исполненных в марокене, который он действительно изготовляет способом, указанным мсье Террье и известным ему лишь потому, что во времена обучения в Париже он был в тесных дружеских отношениях с нижеподписавшимся.
Составление списка Армии отложил на завтра. Радость от предвкушения скандала, который он произведет в кругах книголюбов, была безмерной. Это было какое-то двойное наслаждение с геростратовским привкусом: наслаждение самим действием, а затем — злорадным его разоблачением.
В конце концов он может перестать зарабатывать деньги таким путем — достаточно накопил для себя одного, а понадобится и — на двоих.
Только теперь Армии заметил, что Жофка тоже занялась писанием, да с таким усердием, что и лобик морщила, и губки языком облизывала.
Ну да, он ведь пропустил мимо ушей, как она недавно сказала Тамерлану:
— Что делает хозяин, будем делать и мы, Та-мерьянчик!
И умный кот, всегда отзывавшийся на свое имя, ошетил одобрительным ворчаньем.
Жофка писала, вздыхая, словно тащила тяжелый, и не замечала, что за нею наблюдают. По крайней мере, не подавала виду, что замечает.
Писала она карандашом, видимо, очень твердым, потому что то и дело смачивала его, сунув под язык.
— Что ты пишешь, Жофка?
— Милому письмо! — ответила та без смущения и даже с какой-то хвастливой напевностью.
— Как это — милому?
— Ну так, милому... отставку даю.
— И это только теперь?! А до сих пор он у тебя был?!
— А когда ж еще и писать-то? До сих-то пор меня туг знай гнали!
Пан Фрей насторожился.
Впервые за полгода, что они живут вместе, услышал он от своей Жофки неприкрытое проявление утилитаризма, первую тривиальность. И тон ее был совсем другой, строптивый — Армину подумалось, что он слышит в ее тоне нечто от интонации служанки, которая, желая укрепить свое положение, завуалированно грозит уходом. Попытка Жофки внести ясность в их отношениях была естественной, но Армии расстроился.
Он прекрасно понимал, что он у нее не первый,— однако делить ее с кем-то... Одна мысль об этом... Но когда?! У нее и возможности-то не было!
— Слушай, Жофка, а когда ты с ним в последний раз разговаривала, с этим человеком?
Ее так обидел этот вопрос, что она скривила губы.
— Прошу прощеньица, не думает же пан, что я такая... С тех пор как я тут, и в глаза-то его не видала!
Обычно Жофка обращалась к Армину на «вы» и только в случае недоразумений переходила на третье лицо — это должно было подчеркнуть ее подчиненное положение.
— Покажи, что написала — дай сюда!
— Нет, это частная корреспонденция, на это у вас нету права! — и ее синие глаза строптиво блеснули.
— Давай, говорю, сюда, не то покажу я тебе, есть ли у меня право на твои частные каракули!
Письмо «милому» было мгновенно скомкано, но в следующий же миг Армии ухватил Жофкин кулачок с зажатой в нем бумажкой. Он во что бы то ни стало должен прочитать, что она писала,— и он словно железными тисками сжимал ее пухленькую ручку, но, вероятно, с такой же жестокостью схватила его самого за горло... ревность.
Да, он ревновал эту... эту девку, которая — проклятье! — была ему дороже всех принцесс в мире!
Армии безжалостно стал отгибать ей палец за пальцем, хотя она стонала, как, бывало, под его ударами, какими он в свое время надеялся прогнать ее от себя.
Жофка довольно чувствительно прижала зубы к тыльной стороне его ладони, но укусить не посмела. Она сопротивлялась до последнего, но в конце концов Армии вытащил из-под ее мизинчика скомканную бумажку.
Охваченная необычным для себя негодованием, Жофка удалилась за ширму у окна.
Письмо гласило:
«Дарагой Франтишек! Был ты у меня, был, да уж и нету. Што думаеш, или не вериш? Стало быть надо перистать писать тебе тогда поди повериш. Дарагой Фанинька, не жди более от меня письма только это вот оно последнее што поделаеш между нами конец навеки. Передал ты мине через Анужку што хочеш женится я теперь еще замуш не собераюся. Дарагой Фанинка тебе нечиго прощать я супротив тибе ничем не провенилася буть уверин коли я тогда не пришла и коли уж полгода не прихожу с тех пор со мной много чево случилося и коли б мы поженилис так ты бы упрекал миня и не хотел бы простить так што ничего болше через Анужку не перидавай я ей сказала што до смерти не буду сней разговаривать если ищо заговорит об етом Мине ето никчему ивсе у мине есть жеву как барыня уже сичас а может господи исусе и нивестой стану а коли никогда не буду лучче вводу чем обратно...»
На этом письмо обрывалось.
Лх, Жофка Печуликова! Лучше б ты никогда не писала, а уж «коли» писала, так тщательно скрыла бы письмо от пана Фрея, ибо ты и понятия не имеешь, до чего близка была ты к тому, чтобы стать «господи исусе нивестой», и как далеко отодвинулась эта твоя мечта, когда «жених» прочитал твое письмо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Но пуще всего его удручала собственная страшная оплошность: он не проверил текста Устава! Опечатки, указанные в статье Террье, были впрямь ужасающи. В какое бы отчаяние и бешенство ни пришел
Блюмендуфт, его порадует оплошность Фрея, хотя ошибки-то были сделаны при наборе текста в Бар-дейове.
«Э гшайтр манн,— скалилась из темного угла бородатая маска Блюмендуфта,— дырочки от червяка поправляет, а ошибок не видит!»
И все же в этом деле — которое ему и на ум не приходило считать уголовным — триумф остается на его, Армина, стороне. И он совсем по-детски радовался, как изничтожит Сесиля Террье, этого короля экспертов в области библиофилии.
Стало быть — никаких причин унывать! Скорее напротив — близок момент, когда его, Армина, гениальное искусство засияет перед библиофильским миром полным блеском. Покажет он Сесилю Террье, почем фунт изюму!
Он признается, что переплет мнимого сорок второго экземпляра Устава — действительно его, Армина, произведение, но докажет также, что этот переплет такой же поддельный, как и на экземпляре лорда Кенсли, ибо и тот вышел из его, Армина, рук! Мсье Террье признал тот переплет подлинным только потому, что текст там был подлинным: его счастливым образом нашли в макулатуре на чердаке государственной типографии и по счастливой случайности продали старьевщику, не имея представления о его музейной ценности; подлинный текст был, разумеется, без опечаток. Тем самым нижеподписавшийся — Армии уже сидел за столом и строчил ответ «Библиофилу» на французском языке — разоблачает некомпетентность эксперта Террье и выдает его с головой всему библиофильскому миру. Сам нижеподписавшийся никогда не заявлял, что переплет — подлинный; напротив, в его руках находится документ, который дает ему право обнародовать имя заказчика в случае, если бы тот выступил с таким утверждением приватно или публично. Чтобы очистить себя от всякого подозрения в соучастии в этом мошенничестве, он воспользуется теперь этим правом и назовет заказчика. Это...
Тут Армии оставил пробел, чтобы заполнить его позднее.
Желая избавить всех коллекционеров старинных книг от обнюхивания переплетов и предупредить злоупотребление его произведениями после его смерти, он, Армии Фрей, приводит список всех сделанных им копий, пока что только исполненных в марокене, который он действительно изготовляет способом, указанным мсье Террье и известным ему лишь потому, что во времена обучения в Париже он был в тесных дружеских отношениях с нижеподписавшимся.
Составление списка Армии отложил на завтра. Радость от предвкушения скандала, который он произведет в кругах книголюбов, была безмерной. Это было какое-то двойное наслаждение с геростратовским привкусом: наслаждение самим действием, а затем — злорадным его разоблачением.
В конце концов он может перестать зарабатывать деньги таким путем — достаточно накопил для себя одного, а понадобится и — на двоих.
Только теперь Армии заметил, что Жофка тоже занялась писанием, да с таким усердием, что и лобик морщила, и губки языком облизывала.
Ну да, он ведь пропустил мимо ушей, как она недавно сказала Тамерлану:
— Что делает хозяин, будем делать и мы, Та-мерьянчик!
И умный кот, всегда отзывавшийся на свое имя, ошетил одобрительным ворчаньем.
Жофка писала, вздыхая, словно тащила тяжелый, и не замечала, что за нею наблюдают. По крайней мере, не подавала виду, что замечает.
Писала она карандашом, видимо, очень твердым, потому что то и дело смачивала его, сунув под язык.
— Что ты пишешь, Жофка?
— Милому письмо! — ответила та без смущения и даже с какой-то хвастливой напевностью.
— Как это — милому?
— Ну так, милому... отставку даю.
— И это только теперь?! А до сих пор он у тебя был?!
— А когда ж еще и писать-то? До сих-то пор меня туг знай гнали!
Пан Фрей насторожился.
Впервые за полгода, что они живут вместе, услышал он от своей Жофки неприкрытое проявление утилитаризма, первую тривиальность. И тон ее был совсем другой, строптивый — Армину подумалось, что он слышит в ее тоне нечто от интонации служанки, которая, желая укрепить свое положение, завуалированно грозит уходом. Попытка Жофки внести ясность в их отношениях была естественной, но Армии расстроился.
Он прекрасно понимал, что он у нее не первый,— однако делить ее с кем-то... Одна мысль об этом... Но когда?! У нее и возможности-то не было!
— Слушай, Жофка, а когда ты с ним в последний раз разговаривала, с этим человеком?
Ее так обидел этот вопрос, что она скривила губы.
— Прошу прощеньица, не думает же пан, что я такая... С тех пор как я тут, и в глаза-то его не видала!
Обычно Жофка обращалась к Армину на «вы» и только в случае недоразумений переходила на третье лицо — это должно было подчеркнуть ее подчиненное положение.
— Покажи, что написала — дай сюда!
— Нет, это частная корреспонденция, на это у вас нету права! — и ее синие глаза строптиво блеснули.
— Давай, говорю, сюда, не то покажу я тебе, есть ли у меня право на твои частные каракули!
Письмо «милому» было мгновенно скомкано, но в следующий же миг Армии ухватил Жофкин кулачок с зажатой в нем бумажкой. Он во что бы то ни стало должен прочитать, что она писала,— и он словно железными тисками сжимал ее пухленькую ручку, но, вероятно, с такой же жестокостью схватила его самого за горло... ревность.
Да, он ревновал эту... эту девку, которая — проклятье! — была ему дороже всех принцесс в мире!
Армии безжалостно стал отгибать ей палец за пальцем, хотя она стонала, как, бывало, под его ударами, какими он в свое время надеялся прогнать ее от себя.
Жофка довольно чувствительно прижала зубы к тыльной стороне его ладони, но укусить не посмела. Она сопротивлялась до последнего, но в конце концов Армии вытащил из-под ее мизинчика скомканную бумажку.
Охваченная необычным для себя негодованием, Жофка удалилась за ширму у окна.
Письмо гласило:
«Дарагой Франтишек! Был ты у меня, был, да уж и нету. Што думаеш, или не вериш? Стало быть надо перистать писать тебе тогда поди повериш. Дарагой Фанинька, не жди более от меня письма только это вот оно последнее што поделаеш между нами конец навеки. Передал ты мине через Анужку што хочеш женится я теперь еще замуш не собераюся. Дарагой Фанинка тебе нечиго прощать я супротив тибе ничем не провенилася буть уверин коли я тогда не пришла и коли уж полгода не прихожу с тех пор со мной много чево случилося и коли б мы поженилис так ты бы упрекал миня и не хотел бы простить так што ничего болше через Анужку не перидавай я ей сказала што до смерти не буду сней разговаривать если ищо заговорит об етом Мине ето никчему ивсе у мине есть жеву как барыня уже сичас а может господи исусе и нивестой стану а коли никогда не буду лучче вводу чем обратно...»
На этом письмо обрывалось.
Лх, Жофка Печуликова! Лучше б ты никогда не писала, а уж «коли» писала, так тщательно скрыла бы письмо от пана Фрея, ибо ты и понятия не имеешь, до чего близка была ты к тому, чтобы стать «господи исусе нивестой», и как далеко отодвинулась эта твоя мечта, когда «жених» прочитал твое письмо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103