Уллик-Зоуплновой, которая с подавленным видом сидела за письменным столом, так сильно прижимая к глазам платочек, что пальцы ее прогнулись.
Манечка только фыркнула в платочек, и это был весь ее ответ на реплику мужа. Горе было таким искренним, что задрожали коротенькие прядки ее черных волос, сбегавшие в ложбинку на затылке — как они напоминали Арношту их обручение во время прогулки между высокими заборами!
Арношту довольно долго пришлось топтаться вокруг нее, прежде чем в ней одержала верх женщина, и эта женщина спросила размокшими от слез словами:
— Что именно кажется тебе преждевременным?
— Ну, все это бельишко, пеленки... Последовавшие два всхлипа прозвучали как-то неубедительно, и третьего не последовало. Воцарилась полная тишина, но вот доктор медицины вскочила совершенно как непритворно рассерженная женщина и без единого слова сорвала со спинок стульев, приставленных к печке, один-два-три-четыре-пять сушившихся платочков; шестым она как раз утирала слезы и на шестом стуле сидела; как видно, и того и другого было в ее приданом по полудюжине.
С той же стремительностью Маня подошла к окну и, снова впадая в тон неподдельного сожаления, проговорила:
— Все я могла предполагать, Арношт, только не то, что ты сделаешься циником. Я знала тебя идеалистом!
— Сама виновата,— парировал Арношт.— Кто отвратил меня от звездных миров и повернул к земному?
Маня вздохнула — прерывисто, словно спускала свой вздох по ступенькам.
— Дразнишься?! — и новый поток слез.
— И не думаю, милая Манечка,— с веселой жестокостью ответствовал Арношт.— Хочу только обратить твое внимание, что слезами-то можно ведь и пересолить сладкую твою тайну. Поразительно, как даже самая рассудительная женщина теряет разум именно тогда, когда он больше всего ей нужен!
— И так говорит человек, некогда посвящавший меня в музыку сфер! — запричитала Маня, прижимая платочек к глазам, а локти к подоконнику.
— Подожди, Маня, вот подойдут твои сроки, тогда и узнаешь настоящую музыку — земную, человеческую.
— Хоть бы не насмехался! И я вовсе не хотела!..
— Я не насмехаюсь, Маня, а смеюсь, и могу сказать — давно мне не было так славно, как сегодня.
Тут один глазок Мани выглянул из-под платочка, как бы на разведку — точно так же наивно, как это бывает у маленьких девочек в самом разгаре неутешного плача.
— Только — можно ли тебе верить? — продолжал Арношт.— Было бы забавно, если б не подтвердился диагноз, который ты сама себе поставила, ха-ха!
Теперь выглянул и второй Манин глазок; она потянула носом воздух:
— Ты что — куришь? Господи, Арношт!
Такое отклонение от темы не имело никакой связи с предыдущим, однако было не лишено смысла. Впрочем, если Маня хотела таким образом отвести внимание от намека на свой ошибочный диагноз, то ей это не удалось. Напротив!
Что поделаешь, Манечка — надо: курю даже сигарки. Так порекомендовал мне профессор Бенеш, а то я...
Что «а то»?
— Слишком толстею.
— Он говорит, что ты толстеешь, и ты ему веришь?
— Если б так говорил он один, я, быть может, и не поверил бы; но есть еще один непререкаемый авторитет...
— Сейчас весь факультет призовешь в свидетели! Да нет, авторитет этот находится скорее у подножия факультета: тоже женщина, только без диплома. Одним словом, это пани Петрачкова, служительница при самых точных контрольных весах, какие я только знаю. Она-то и установила безошибочно, что за последний месяц я опять прибавил полтора килограмма.
Оба супруга вовсе не на эти темы хотели бы говорить, особенно панн доктор; предмет сей был ей неприятен, ибо напоминал о том, как она ошиблась, когда рассматривала платок Арношта под микроскопом, о ее неверном диагнозе, на котором она настаивала с крайним упорством, вгоняя бывшего астронома прямо-таки в ипохондрию. Но все прочие обстоятельства и прежде всего здоровый вид Арношта свидетель ствовали о противнем, и Маня нашла последнее прибежище в утверждении, что у мужа. Профессор Бенеш, тщательно освидетельствовав ее Арношта, просил ей передать: Да, это. С той поры в характере Арношта произошел полный переворот, идеалист превратился в циника, доставляя Мане немало трудных минут, и тогда она предпочитала уводить речь в сторону.
Так было и сегодня.
Что это у тебя под сюртуком, что стоишь, как знак вопроса? — круто отвернувшись от окна, спросила она голосом, из которого уже испарились последние слезы.
Арношт действительно стоял как-то скособочившись и поддерживал рукой что-то продолговатое, скрытое под сюртуком. Теперь он постучал по этому чему-то, судя по звуку — стеклянному, и ответил:
— Ах, пани доктор, это у меня так затвердела печень!
Черные глаза Мани сверкнули чуть ли не с ненавистью, и Арношт, поняв, что пересолил, вытащил из-под полы продолговатый предмет.
Это была доска массивного, отлично отшлифованного стекла; на черном фоне сияли золотые буквы:
ДОКТОР ФИЛОСОФИИ АРНОШТ ЗОУПЛНА, ПРИСЯЖНЫЙ РЕВИЗОР ТОРГОВЫХ КНИГ, УТВЕРЖДЕННЫЙ ИМП-КОР. НАМЕСТНИКОМ ПОСЛЕ СДАЧИ ГОСУДАРСТВЕННОГО ЭКЗАМЕНА, ПРЕДЛАГАЕТ СВОИ УСЛУГИ ПОЧТЕННЫМ АКЦИОНЕРНЫМ И ПРОЧИМ КОММЕРЧЕСКИМ ОБЩЕСТВАМ, ПРОМЫШЛЕННЫМ И КРЕДИТНЫМ ПРЕДПРИЯТИЯМ, СОЮЗАМ, ФОНДАМ И ПР
— Что это такое? — в замешательстве осведомилась Маня.
— Это? Я бы сказал,— «фирма», сиречь вывеска, а четыре отверстия по ее углам как будто означают, что ее прикрепят вот этими четырьмя элегантными розетками к соответствующему месту, то есть ниже вывесок сапожника Зоуплны и повивальной бабки доктора М. Уллик-Зоуплновой; и если я правильно информирован, то произойдет это не далее как завтра, в утренние часы.
Он положил доску на стол и вставил во все четыре отверстия по блестящему латунному шурупу с узорной головкой. Маня склонилась над доской с меланхолическим видом.
— Прекрасно! — вскричал Арношт.
— Ты о чем?
— Да вот — ждал, а теперь констатирую, что слезы твои иссякли, иначе уж какая-нибудь из этих столь обильных сегодня жемчужин разбилась бы о мою вывеску!
— Не ехидничай!
— Знаю, ты предпочитаешь в унынии предаваться мыслям о неразумности земной жизни...
— Арношт, тебя словно подменили, ты уже не тот спутник по незабываемым прогулкам, когда мы возвращались после лекций, и души наши парили высоко...
— Очень может быть, что я, так сказать, супруг-подкидыш — вот был бы совершенно новенький, оригинальный сюжет для комедии... Как жаль, что нет у меня таланта драматурга!..
— Но где твой былой полет, когда ты так поднимался над обыденностью?.. Если ты вполне здоров — в этом вопросе я умываю руки,— то я скорей ожидала бы, что ты вернешься к своей благородной любви, к любимой науке, без которой тебе и жизни нет...
— А видишь — не вернулся. Неземная любовь не терпит земных соперниц. Однажды она призывала меня, но когда я ответил ей отказом в любви, с просьбой отпустить меня ради наших былых отношений — она ни минуты не колебалась...
- Вместо профессора университета — бухгалтерский ревизор!
Самое фатальное, что именно ты упрекаешь меня в том, что моя жизнь пошла не так...
— Понимаю — это ты упрекаешь, не я! Ну что ж, если ты считаешь, что твоя жизнь пошла не так, мы можем...
— Ну же — что мы можем?
— Можем, Арношт... разойтись.
Доктор Зоуплна, удобно развалившийся на диване, захохотал весьма нецивилизованно во все горло и вскричал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Манечка только фыркнула в платочек, и это был весь ее ответ на реплику мужа. Горе было таким искренним, что задрожали коротенькие прядки ее черных волос, сбегавшие в ложбинку на затылке — как они напоминали Арношту их обручение во время прогулки между высокими заборами!
Арношту довольно долго пришлось топтаться вокруг нее, прежде чем в ней одержала верх женщина, и эта женщина спросила размокшими от слез словами:
— Что именно кажется тебе преждевременным?
— Ну, все это бельишко, пеленки... Последовавшие два всхлипа прозвучали как-то неубедительно, и третьего не последовало. Воцарилась полная тишина, но вот доктор медицины вскочила совершенно как непритворно рассерженная женщина и без единого слова сорвала со спинок стульев, приставленных к печке, один-два-три-четыре-пять сушившихся платочков; шестым она как раз утирала слезы и на шестом стуле сидела; как видно, и того и другого было в ее приданом по полудюжине.
С той же стремительностью Маня подошла к окну и, снова впадая в тон неподдельного сожаления, проговорила:
— Все я могла предполагать, Арношт, только не то, что ты сделаешься циником. Я знала тебя идеалистом!
— Сама виновата,— парировал Арношт.— Кто отвратил меня от звездных миров и повернул к земному?
Маня вздохнула — прерывисто, словно спускала свой вздох по ступенькам.
— Дразнишься?! — и новый поток слез.
— И не думаю, милая Манечка,— с веселой жестокостью ответствовал Арношт.— Хочу только обратить твое внимание, что слезами-то можно ведь и пересолить сладкую твою тайну. Поразительно, как даже самая рассудительная женщина теряет разум именно тогда, когда он больше всего ей нужен!
— И так говорит человек, некогда посвящавший меня в музыку сфер! — запричитала Маня, прижимая платочек к глазам, а локти к подоконнику.
— Подожди, Маня, вот подойдут твои сроки, тогда и узнаешь настоящую музыку — земную, человеческую.
— Хоть бы не насмехался! И я вовсе не хотела!..
— Я не насмехаюсь, Маня, а смеюсь, и могу сказать — давно мне не было так славно, как сегодня.
Тут один глазок Мани выглянул из-под платочка, как бы на разведку — точно так же наивно, как это бывает у маленьких девочек в самом разгаре неутешного плача.
— Только — можно ли тебе верить? — продолжал Арношт.— Было бы забавно, если б не подтвердился диагноз, который ты сама себе поставила, ха-ха!
Теперь выглянул и второй Манин глазок; она потянула носом воздух:
— Ты что — куришь? Господи, Арношт!
Такое отклонение от темы не имело никакой связи с предыдущим, однако было не лишено смысла. Впрочем, если Маня хотела таким образом отвести внимание от намека на свой ошибочный диагноз, то ей это не удалось. Напротив!
Что поделаешь, Манечка — надо: курю даже сигарки. Так порекомендовал мне профессор Бенеш, а то я...
Что «а то»?
— Слишком толстею.
— Он говорит, что ты толстеешь, и ты ему веришь?
— Если б так говорил он один, я, быть может, и не поверил бы; но есть еще один непререкаемый авторитет...
— Сейчас весь факультет призовешь в свидетели! Да нет, авторитет этот находится скорее у подножия факультета: тоже женщина, только без диплома. Одним словом, это пани Петрачкова, служительница при самых точных контрольных весах, какие я только знаю. Она-то и установила безошибочно, что за последний месяц я опять прибавил полтора килограмма.
Оба супруга вовсе не на эти темы хотели бы говорить, особенно панн доктор; предмет сей был ей неприятен, ибо напоминал о том, как она ошиблась, когда рассматривала платок Арношта под микроскопом, о ее неверном диагнозе, на котором она настаивала с крайним упорством, вгоняя бывшего астронома прямо-таки в ипохондрию. Но все прочие обстоятельства и прежде всего здоровый вид Арношта свидетель ствовали о противнем, и Маня нашла последнее прибежище в утверждении, что у мужа. Профессор Бенеш, тщательно освидетельствовав ее Арношта, просил ей передать: Да, это. С той поры в характере Арношта произошел полный переворот, идеалист превратился в циника, доставляя Мане немало трудных минут, и тогда она предпочитала уводить речь в сторону.
Так было и сегодня.
Что это у тебя под сюртуком, что стоишь, как знак вопроса? — круто отвернувшись от окна, спросила она голосом, из которого уже испарились последние слезы.
Арношт действительно стоял как-то скособочившись и поддерживал рукой что-то продолговатое, скрытое под сюртуком. Теперь он постучал по этому чему-то, судя по звуку — стеклянному, и ответил:
— Ах, пани доктор, это у меня так затвердела печень!
Черные глаза Мани сверкнули чуть ли не с ненавистью, и Арношт, поняв, что пересолил, вытащил из-под полы продолговатый предмет.
Это была доска массивного, отлично отшлифованного стекла; на черном фоне сияли золотые буквы:
ДОКТОР ФИЛОСОФИИ АРНОШТ ЗОУПЛНА, ПРИСЯЖНЫЙ РЕВИЗОР ТОРГОВЫХ КНИГ, УТВЕРЖДЕННЫЙ ИМП-КОР. НАМЕСТНИКОМ ПОСЛЕ СДАЧИ ГОСУДАРСТВЕННОГО ЭКЗАМЕНА, ПРЕДЛАГАЕТ СВОИ УСЛУГИ ПОЧТЕННЫМ АКЦИОНЕРНЫМ И ПРОЧИМ КОММЕРЧЕСКИМ ОБЩЕСТВАМ, ПРОМЫШЛЕННЫМ И КРЕДИТНЫМ ПРЕДПРИЯТИЯМ, СОЮЗАМ, ФОНДАМ И ПР
— Что это такое? — в замешательстве осведомилась Маня.
— Это? Я бы сказал,— «фирма», сиречь вывеска, а четыре отверстия по ее углам как будто означают, что ее прикрепят вот этими четырьмя элегантными розетками к соответствующему месту, то есть ниже вывесок сапожника Зоуплны и повивальной бабки доктора М. Уллик-Зоуплновой; и если я правильно информирован, то произойдет это не далее как завтра, в утренние часы.
Он положил доску на стол и вставил во все четыре отверстия по блестящему латунному шурупу с узорной головкой. Маня склонилась над доской с меланхолическим видом.
— Прекрасно! — вскричал Арношт.
— Ты о чем?
— Да вот — ждал, а теперь констатирую, что слезы твои иссякли, иначе уж какая-нибудь из этих столь обильных сегодня жемчужин разбилась бы о мою вывеску!
— Не ехидничай!
— Знаю, ты предпочитаешь в унынии предаваться мыслям о неразумности земной жизни...
— Арношт, тебя словно подменили, ты уже не тот спутник по незабываемым прогулкам, когда мы возвращались после лекций, и души наши парили высоко...
— Очень может быть, что я, так сказать, супруг-подкидыш — вот был бы совершенно новенький, оригинальный сюжет для комедии... Как жаль, что нет у меня таланта драматурга!..
— Но где твой былой полет, когда ты так поднимался над обыденностью?.. Если ты вполне здоров — в этом вопросе я умываю руки,— то я скорей ожидала бы, что ты вернешься к своей благородной любви, к любимой науке, без которой тебе и жизни нет...
— А видишь — не вернулся. Неземная любовь не терпит земных соперниц. Однажды она призывала меня, но когда я ответил ей отказом в любви, с просьбой отпустить меня ради наших былых отношений — она ни минуты не колебалась...
- Вместо профессора университета — бухгалтерский ревизор!
Самое фатальное, что именно ты упрекаешь меня в том, что моя жизнь пошла не так...
— Понимаю — это ты упрекаешь, не я! Ну что ж, если ты считаешь, что твоя жизнь пошла не так, мы можем...
— Ну же — что мы можем?
— Можем, Арношт... разойтись.
Доктор Зоуплна, удобно развалившийся на диване, захохотал весьма нецивилизованно во все горло и вскричал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103