В руках Моура появились уже знакомые нам билеты из плотной бумаги, один был предложен прославленному тенору, но тот вытащил откуда-то изнутри шубы другой экземпляр, видимо, присланный по почте; тогда Моур без всякого замешательства освободился от ненужного билета, попросту сунув его в руку ближайшему из зевак. Еще три или четыре билета были розданы прочим солистам оперы, которых прославленный тенор Дёудера поспешил представить набобу.
То есть так полагала Тинда; но когда она со ступенек подъезда обернулась к замешкавшемуся кавалеру, то увидела — тот, вынув новую пачку билетов, толстую, как колода игральных карт, раздает их всем, кто протягивал за ними руку.
Но вот инженер Моур потопал вслед за дамами и, сверкая золотыми зубами, произнес:
— Сегодня вечером у меня будет очень много народу!
Поднимаясь по лестнице, барышня Тинда как-то сникла, заговорила шепотом, а перед дверью с надписью «Дирекция» перекрестилась. Всю открытую часть ее нежного лица залил румянец.
В комнате для ожидающих приема, самой безрадостной во всей Праге, все, на чем можно было сидеть, оказалось занятым. Служитель, по причине хронической болезни печени похожий на индийского факира, покашлял в знак приветствия вошедшей компании и коварно улыбнулся, подумав — куда же приткнутся новые посетители? Второй раз он покашлял с самым равнодушным видом, когда низенький американец разделся и, гордо подняв голову, понес шубу к вешалке, прямо под носом у факира в ливрее земских служителей. Да, Моуру пришлось самому обслужить себя и своих дам, после чего он, энергично вздернув подбородок, вручил факиру свою визитную карточку таким агрессивным боксерским жестом, что факир, по имени пан Харват, поспешил ее принять.
— Инженер Моур из Чикаго! — громко оповестил о себе набоб.
— А я знаю пана,— ответил Харват, уже обретший равновесие.— Пан тут не в первый раз нынче.
Хотя Моур, американский гражданин, был в Чикаго одним из лидеров демократов, от такого ответа Харвата он чуть ли не подскочил, но раз уж сорвался с места, останавливаться не стал, а кинулся к большому плану зрительного зала, висевшему на стенке; коротко изучив его, Моур вынул бумажник, а из бумажника синюю купюру.
Некая пара глаз явственно разгорелась при этом в сумраке приемной, но Моур подошел к двум очень молодым и очень элегантным господам, сидевшим в тесном ряду ожидающих на диване, занимавшем в длину целую стену; эти двое были погружены в дружескую беседу, но именно к ним и обратился Моур со следующими торжественными словами:
— Уважаемые господа! Я только что прочитал, что два самых дорогих кресла в этом театре стоят столько-то и столько-то. Полагаю, ваши места на этом диване будут не намного дороже, а посему и позволю себе предложить вам за них приблизительно ту же цену, чтобы усадить этих двух дам. Прошу вас, разделите эти деньги между собой.
И он протянул им купюру.
Один из юношей, уязвленный уроком, преподанным американцем, вскочил было как на пружине, пробормотав «пожалуйста», но его товарищ одной рукой отдернул его на место, а другой схватил синюю бумажку, которую Моур еще не выпустил из рук,— от зоркого глаза молодого человека не ускользнуло, что купюра сия уже готова была вернуться в бумажник американца; таким образом возникла как бы мертвая точка, грозившая разрывом купюры, продлись она несколько дольше. Но вот денежный знак в целости и сохранности очутился во владении элегантного молодого человека, и его «пожалуйста» имело уже совсем иной оттенок, чем у его товарища. Но теперь и он вскочил как на пружине, потянул за собой приятеля с возгласом «Пошли!». И оба, промчавшись через комнату, мигом надели свои пальто и шляпы и исчезли.
В гробовой тишине, хранимой ошеломленными присутствующими, Тинда с Тончей заняли освободившиеся места; инженер по-прежнему оставался без места. Пан Харват покашлял с великой горечью и сказал:
— А здорово вы разделались с этими двумя, пан инженер, они вам этого до смерти не забудут. Вы не знаете, что за шайка эти сборщики! — Этим словом пан Харват обозначил вовсе не сборщиков лотерейных денег, а устроителей «трупп», то есть бродячих актеров без ангажемента, которые под видом сбора доброхотных даяний среди коллег явились за подачкой к директору Национального театра.
В этот момент с дивана вскочил еще один, отнюдь не элегантный юноша и с очень почтительным видом предложил свое место Моуру — буркнул американец, а все сидевшие на диване захохотали.
Смех этот словно острием пронзил неэлегантного юношу, который только теперь понял, сколь подозрительна его услужливость; но он был далек от того, в чем его заподозрили, ибо то был юноша честный, молодой драматург, пьеса которого еще два года назад была «в принципе» принята к постановке, но уже четырежды возвращалась для переработки. Он едва не уронил эту свою злополучную рукопись, спасаясь бегством из приемной.
— А вот моего места никто не откупит,— с раздраженным покашливанием заметил пан Харват,— хотя оно одно из самых дешевых в театре, я бы отдал его за сорок пять монет в месяц да вместе с униформой!
— Не окажете ли вы мне любезность передать директору мою визитную карточку?
— Да что вы, пан инженер, этак я лишусь места совершенно задаром,— возразил Харват с нарочитой циничностью, которая явно раздражала Моура.— Нет, пан инженер, да если б сюда явился сам ваш президент Розевельт я и то не мог бы ему услужить — сегодня пришлось бы ждать даже Богу-отцу!
— Кто же сейчас у директора, господи Иисусе? — раздался из угла тонкий, похожий на звуки гобоя, голос популярного комического тенора.
То был славный старичок со свежим, как у восемнадцатилетнего юноши, цветом лица и невероятно комическим карминно-красным ротиком, сморщенным словно стянутый резинкой мешочек.
— Там сама Божиславка! — ответил Харват.
— Ну, знаете, не зря ваша фамилия Харват, вы и есть злой хорват! — сладко, как птичий манок, прощебетал комический тенор.— Что же вы нам сразу-то не сказали?!
А у меня строгий приказ — отвечать только когда меня спрашивают!
— Здорово придумано,— подал голос актер Местек.— Мы тут сидим как миленькие, а он хоть бы словечко!
— Знаете, пан Местек,— Харват почему-то сразу перестал кашлять,— у меня тут, в ожидалке, роли подлиннее чем у вас на сцене, у вас-то они не больше собачонки!
Дело в том, что Местек исполнял исключительно «собачек», то есть мелкие эпизодические роли, и играл их несравненно, действительно гениально, причем последовательно и упорно отказывался от больших ролей; поэтому присутствующие наградили остроумие Харвата взрывом смеха — и Местек хохотал громче всех.
— Ну, коли там Божиславка,— сладко пропел комический тенор,— то я ухожу. Не то тут и до пенсии прождешь, а я еще не хочу на пенсию. Пойдемте со мной, заглянем-ка лучше в кондитерскую! — предложил он своей соседке, смазливенькой хористке.
— Господи, да с удовольствием! — тотчас согласилась та.
— Мое почтенье, ваша милость — уходя, с жизнерадостной дерзостью крикнул тенор американцу.— Да здравствует мистер Моур!
Простонародно искаженная фамилия президента Теодора Рузвельта.
Инженер всполошился, не зная, как это принять, но тотчас, схватившись за нагрудный карман, выбежал вслед за старым веселым тенором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
То есть так полагала Тинда; но когда она со ступенек подъезда обернулась к замешкавшемуся кавалеру, то увидела — тот, вынув новую пачку билетов, толстую, как колода игральных карт, раздает их всем, кто протягивал за ними руку.
Но вот инженер Моур потопал вслед за дамами и, сверкая золотыми зубами, произнес:
— Сегодня вечером у меня будет очень много народу!
Поднимаясь по лестнице, барышня Тинда как-то сникла, заговорила шепотом, а перед дверью с надписью «Дирекция» перекрестилась. Всю открытую часть ее нежного лица залил румянец.
В комнате для ожидающих приема, самой безрадостной во всей Праге, все, на чем можно было сидеть, оказалось занятым. Служитель, по причине хронической болезни печени похожий на индийского факира, покашлял в знак приветствия вошедшей компании и коварно улыбнулся, подумав — куда же приткнутся новые посетители? Второй раз он покашлял с самым равнодушным видом, когда низенький американец разделся и, гордо подняв голову, понес шубу к вешалке, прямо под носом у факира в ливрее земских служителей. Да, Моуру пришлось самому обслужить себя и своих дам, после чего он, энергично вздернув подбородок, вручил факиру свою визитную карточку таким агрессивным боксерским жестом, что факир, по имени пан Харват, поспешил ее принять.
— Инженер Моур из Чикаго! — громко оповестил о себе набоб.
— А я знаю пана,— ответил Харват, уже обретший равновесие.— Пан тут не в первый раз нынче.
Хотя Моур, американский гражданин, был в Чикаго одним из лидеров демократов, от такого ответа Харвата он чуть ли не подскочил, но раз уж сорвался с места, останавливаться не стал, а кинулся к большому плану зрительного зала, висевшему на стенке; коротко изучив его, Моур вынул бумажник, а из бумажника синюю купюру.
Некая пара глаз явственно разгорелась при этом в сумраке приемной, но Моур подошел к двум очень молодым и очень элегантным господам, сидевшим в тесном ряду ожидающих на диване, занимавшем в длину целую стену; эти двое были погружены в дружескую беседу, но именно к ним и обратился Моур со следующими торжественными словами:
— Уважаемые господа! Я только что прочитал, что два самых дорогих кресла в этом театре стоят столько-то и столько-то. Полагаю, ваши места на этом диване будут не намного дороже, а посему и позволю себе предложить вам за них приблизительно ту же цену, чтобы усадить этих двух дам. Прошу вас, разделите эти деньги между собой.
И он протянул им купюру.
Один из юношей, уязвленный уроком, преподанным американцем, вскочил было как на пружине, пробормотав «пожалуйста», но его товарищ одной рукой отдернул его на место, а другой схватил синюю бумажку, которую Моур еще не выпустил из рук,— от зоркого глаза молодого человека не ускользнуло, что купюра сия уже готова была вернуться в бумажник американца; таким образом возникла как бы мертвая точка, грозившая разрывом купюры, продлись она несколько дольше. Но вот денежный знак в целости и сохранности очутился во владении элегантного молодого человека, и его «пожалуйста» имело уже совсем иной оттенок, чем у его товарища. Но теперь и он вскочил как на пружине, потянул за собой приятеля с возгласом «Пошли!». И оба, промчавшись через комнату, мигом надели свои пальто и шляпы и исчезли.
В гробовой тишине, хранимой ошеломленными присутствующими, Тинда с Тончей заняли освободившиеся места; инженер по-прежнему оставался без места. Пан Харват покашлял с великой горечью и сказал:
— А здорово вы разделались с этими двумя, пан инженер, они вам этого до смерти не забудут. Вы не знаете, что за шайка эти сборщики! — Этим словом пан Харват обозначил вовсе не сборщиков лотерейных денег, а устроителей «трупп», то есть бродячих актеров без ангажемента, которые под видом сбора доброхотных даяний среди коллег явились за подачкой к директору Национального театра.
В этот момент с дивана вскочил еще один, отнюдь не элегантный юноша и с очень почтительным видом предложил свое место Моуру — буркнул американец, а все сидевшие на диване захохотали.
Смех этот словно острием пронзил неэлегантного юношу, который только теперь понял, сколь подозрительна его услужливость; но он был далек от того, в чем его заподозрили, ибо то был юноша честный, молодой драматург, пьеса которого еще два года назад была «в принципе» принята к постановке, но уже четырежды возвращалась для переработки. Он едва не уронил эту свою злополучную рукопись, спасаясь бегством из приемной.
— А вот моего места никто не откупит,— с раздраженным покашливанием заметил пан Харват,— хотя оно одно из самых дешевых в театре, я бы отдал его за сорок пять монет в месяц да вместе с униформой!
— Не окажете ли вы мне любезность передать директору мою визитную карточку?
— Да что вы, пан инженер, этак я лишусь места совершенно задаром,— возразил Харват с нарочитой циничностью, которая явно раздражала Моура.— Нет, пан инженер, да если б сюда явился сам ваш президент Розевельт я и то не мог бы ему услужить — сегодня пришлось бы ждать даже Богу-отцу!
— Кто же сейчас у директора, господи Иисусе? — раздался из угла тонкий, похожий на звуки гобоя, голос популярного комического тенора.
То был славный старичок со свежим, как у восемнадцатилетнего юноши, цветом лица и невероятно комическим карминно-красным ротиком, сморщенным словно стянутый резинкой мешочек.
— Там сама Божиславка! — ответил Харват.
— Ну, знаете, не зря ваша фамилия Харват, вы и есть злой хорват! — сладко, как птичий манок, прощебетал комический тенор.— Что же вы нам сразу-то не сказали?!
А у меня строгий приказ — отвечать только когда меня спрашивают!
— Здорово придумано,— подал голос актер Местек.— Мы тут сидим как миленькие, а он хоть бы словечко!
— Знаете, пан Местек,— Харват почему-то сразу перестал кашлять,— у меня тут, в ожидалке, роли подлиннее чем у вас на сцене, у вас-то они не больше собачонки!
Дело в том, что Местек исполнял исключительно «собачек», то есть мелкие эпизодические роли, и играл их несравненно, действительно гениально, причем последовательно и упорно отказывался от больших ролей; поэтому присутствующие наградили остроумие Харвата взрывом смеха — и Местек хохотал громче всех.
— Ну, коли там Божиславка,— сладко пропел комический тенор,— то я ухожу. Не то тут и до пенсии прождешь, а я еще не хочу на пенсию. Пойдемте со мной, заглянем-ка лучше в кондитерскую! — предложил он своей соседке, смазливенькой хористке.
— Господи, да с удовольствием! — тотчас согласилась та.
— Мое почтенье, ваша милость — уходя, с жизнерадостной дерзостью крикнул тенор американцу.— Да здравствует мистер Моур!
Простонародно искаженная фамилия президента Теодора Рузвельта.
Инженер всполошился, не зная, как это принять, но тотчас, схватившись за нагрудный карман, выбежал вслед за старым веселым тенором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103