Когда же повествование дошло до сцены у рефрактора, дядя оживился и в конце концов рассмеялся:
— Вот это да! Поднимается в обсерваторию с астрологом и там сама составляет его гороскоп! Отлично, Манечка, это совершенно в духе времени, что призналась-то ему ты! Вот к чему ведет симбиоз, то есть, пардон, коэдукация. Надеюсь, это не возмутило твоего деревянного Галилео Галилея!
Колкость дяди Маня пропустила мимо ушей.
— Сегодня же вечером я сделаю ему предложение,— твердо заявила она,— и очень прошу тебя пожелать мне удачи!
— Сделаю, что смогу, чтобы твой брак осуществился — полагаю, тут правильнее будет слово «женитьба», чем «замужество», коли невеста столь бестрепетно идет в огонь!
— Слово, дядя! — и Маня подставила ему правую ладонь.
Дядя беспечно и демонстративно шлепнул по ней.
— Спасибо — теперь ты дал мне слово, а уж о его-то слове я позабочусь!
— Позволь, позволь, какое такое слово? — Армии попытался выдернуть свою руку, но тщетно — Маня держала ее с мужской силой.
— Хорошо, что я не выпустила твою руку, милый дядя, а то ты еще отрекся бы от своего слова — у меня ведь тоже есть немножко интуиции!
— Перехитрила ты меня, лягушонок... Но это тебе припомнится! — Руку свою он, однако, оставил в ее.— Продолжай!
И вот, пока она продолжала рассказывать, этот нелюдим, этот мизантроп взял своей левой рукой ее другую руку; в этот самый момент она описывала дяде, как ставила первый свой диагноз с помощью его подарка.
— И что ты установила? — тихо спросил он.— Твои опасения подтвердились?
Маня молча кивнула.
1 Совместное обучение (от лат.).
— Если сейчас это не совсем так, то необходимо срочно что-то предпринимать,— не сразу объяснила она.
— И это что-то — брак, Мария? — очень серьезно
спросил чудак в бархатной робе.— Разве фтизиков лечат браком, а, доктор в юбке?
— Дядя, не додумывай до конца эту мысль или хотя бы не договаривай! — Маня порывисто приложила ладонь к его губам.— Мое намерение свято — я хочу его спасти.
Бледный сидел Фрей перед своей племянницей, широко раскрыв на нее прекрасные свои глаза. Два-три раза он даже закрывал их, силясь понять, постичь эту девушку.
Вдруг безобразная фривольная гримаса исказила его рот так резко, что дрогнули висячие белые усы.
— Жаль, что нельзя с помощью брака выпрямить искривленный позвоночник,— безжалостно проговорил он.— Чего бы я только не дал...
— Этого ты не должен был говорить, дядя! — выдохнула Маня.
— Да, что это я хотел сказать? — совсем обыденным тоном заговорил Фрей.— Все понимаю. И тебе досталось от меня уже немало слов, причем некоторые из них я вообще не должен был произносить, в особенности то, которое налагает на меня обязательство,— и Армии непритворно вздохнул.
Он встал, подошел к своему секретеру в стиле Людовика XIV — превосходной подделке, как и вся мебель Фрся; пристрастие к имитациям всякого рода, тем более горячее, чем удачнее они были исполнены, составляло изрядную долю его чудачества.
— Поскольку я никогда не нарушаю однажды заключенные сделки, то оставь мой подарок у себя и сохрани его в память устроителя твоего счастья; а вот и денежный эквивалент на дальнейшее упрочение такового.
Это было сказано с иронией, которой Армии Фрей мстил за собственную растроганность. Он протянул Мане две тысячные купюры из своего сегодняшнего дохода.
Маня рванулась было к нему в жарком порыве, но дядя прикрикнул:
— Я уже сказал, благодарность мне не нужна! И на твоем месте я брал бы, пока твой сумасшедший дядя дает!
Маня взяла деньги и двинулась к выходу, но Армии остановил ее:
— Послушай, Маня, если, так кинувшись ко мне, ты хотела меня поцеловать, то я ничего не имею против. Наоборот, если б ты решилась, я счел бы это великим доказательством твоей любви к ловцу планет. Колеблешься? Раздумала, что ли?
А Маня чуть не пожалела, что не раздумала, потому что Армии поцеловал ее так, что она рада была, когда это кончилось.
— Прошу тебя,— задыхаясь, сказал он,— будь так добра, не выцарапай мне глаза, подумай, ведь твой поцелуй обошелся мне в четыре тысячи!
Таков был отшельник из «Папирки» — циник из принципа, отделаться от которого, причем как можно скорее, было выгодно даже тогда, когда он осыпает милостями.
Две тысячные банкноты, что уносила Маня, составляли все ее земное имущество.
Бежала она так, словно земля под ногами у нее горела. Дома набросила на себя наспех кое-какую одежку и, простоволосая, выскочила на улицу.
Появление такой примечательной фигуры, как стриженая студентка, не вызывало удивления в прибрежных улочках, зато на остановке трамвая, с подножки которого Маня чуть ли не силой стащила доктора Зоуплну, она произвела почти сенсацию. Подоспела она в самую последнюю минуту, словно точно рассчитала. О, она правильно предположила, что Арношт воспользуется первой же ночью после выписки из больницы, чтобы провести ее в обсерватории с Маниной соперницей!
Совсем запыхавшись, она буквально потащила Арношта в скверик при городском музее, в темный уголок под деревьями; несколько прохожих проводили их веселыми, понимающими взглядами.
Арношта пугала ее страстность, ее пылающее лицо и горящие глаза, заметные даже в сумраке.
Маня обхватила обеими руками его руку повыше локтя — такая маленькая рядом с ним — и с жаром начала упрашивать:
— Не езди туда, Арношт, хотя бы сегодня еще не езди!
Он от удивления слова не мог вымолвить, не мог даже освободиться от ее маленьких, но сильных рук. Никогда еще ничего подобного с ним не случалось, он и предположить не мог, что такое может случиться. Большой, серьезной должна быть причина, погнавшая ее за ним,— ее, несмотря на все, хорошо воспитанную светскую девушку.
Запинаясь, он попытался выяснить, почему ему не надо ехать в обсерваторию, пробормотал какие-то слова о своих обязанностях. Речь его прерывалась от сухости в горле.
— Вот именно потому! — сказала Маня, когда он раскашлялся.
— Да что ты, это пустяки, этак я никогда не выберусь... Не останавливайся, на нас смотрят...
И Арношт двинулся к выходу из скверика.
— Подумай, по ночам теперь холодно, а купол наполовину раскрыт! Подожди, пока совсем выздоровеешь! — просила Маня, добавив в конце: — Арношт!
Таким жарким, таким умоляющим тоном было произнесено его имя, что Зоуплна остановился. Пытливо посмотрел на нее, но уловил только выражение женского упрямства, окрашенного заметным смущением.
— Не понимаю тебя, Мария,— проговорил он.— Такой я тебя не знал. Взять хотя бы твое появление в нашем бедном доме... Поспешность, с какой ты прибежала сюда, весь твой облик — все это так непривычно, что я удивляюсь. Хочу лишь подчеркнуть, что подавление чувствительности — повторяю, именно чувствительности, я не сказал чувства, и прошу четко различать эти два понятия,— подавление чувствительности с обеих сторон до сих пор было основой счастливых отношений между нами, двумя людьми, нашедшими друг друга не потому, что искали, а потому, что пересеклись их пути к высшему смыслу жизни, каким для нас обоих является наука; и с тех пор пути эти идут рядом, даже соприкасаясь, и это ни с чем не сравнимое благо, отнять которое не может ничто...
— А если...— Маня помедлила, как бы не решаясь говорить дальше.— Если я прибежала к тебе с очень важным сообщением, которое нельзя откладывать на завтра?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103