Вернемся теперь к началу. Европа, этот конгломерат духовно
родственных народов, несколько веков правила миром. В сред-
ние века во временном, светском мире единого правления не было;
так случалось во всяком <средневековье> мировой истории. Это
эпохи без <общественного мнения>, эпохи относительного хаоса,
относительного варварства. Есть и эпохи, когда люди любят, не-
навидят, стремятся к чему-то, отвращаются от чего-то, и все это
горячо, страстно; зато идеи, мнения почти отсутствуют. Эпохи
эти не лишены прелести. Но в великие исторические эпохи чело-
вечество живет идеями; это эпохи общественного мнения, духов-
ного порядка. Позади средних веков лежит эпоха, в которой, как
и в новое время, мы находим властелина, хотя бы только и на
ограниченной части мира. Это Рим, великий правитель, который
установил порядок в Средиземноморье и в ближних к нему землях.
Сейчас, после войны, слышатся речи о том, что Европа больше
не правит миром Чувствуем ли мы все значение этого диагноза?
Он возвещает нам грядущую смену власти. Кто же ее возьмет?
Кто будет наследником Европы в господстве над миром? Верно
ли вообще, что кто-то явится? А если никого не найдется, что
тогда?
Поистине в мире каждый момент, тем самым сейчас, происхо-
дит бесконечно много событий. Всякая попытка передать в сло-
вах все то, что сейчас действительно происходит, сама по себе
смешна. Нам остается одно - построить самим, по нашему разуме-
нию конструкцию действительности, предположить, что она отве-
чает истине, и пользоваться ею, как схемой, сеткой, системой поня-
тий, которая дает нам хоть приблизительное подобие действи-
тельности. Это обычный научный метод, больше того только так
пользуются разумом. Когда мы видим нашего друга Петра на
садовой дорожке и говорим: <это Петр> - мы сознательно, ирони-
чески делаем ошибку. Ибо для нас Петр - это условный набор
черт физических и моральных, манеры и поведение - то, что назы-
вается <характер>; на самом же деле друг наш Петр иногда
ничуть несхож с <нашим другом Петром>.
Каждое понятие, самое простое и самое научное, всегда как бы
смеется над самим собой, охвачено зубцами иронии, словно брил-
лиант в золотой оправе. Оно серьезно говорит: <это - А, а вот это
- Б>. Но это напускная серьезность, оно сжимает губы, чтобы не
расхохотаться, ибо знает отлично, что, в сущности, <это> не А, а
<вот то> - не Б. То, что понятие думает про себя, не совпадает с
тем, что оно говорит, и в двойственности этой - причина иронии.
Думает оно так: <Я знаю, что, строго говоря, это -не А, а то-не
Б; но для практических целей я договорилось с самим собой
называть их А и Б>.
Такая теория познания рассердила бы древнего грека. Грек
верил, <что в разуме, в понятиях он обретает саму реальность.
Мы же полагаем, что разум и понятия - только предметы домаш-
него обихода, которыми мы пользуемся, чтобы определить свое
положение в бесконечной и крайне проблематической действи-
тельности, называемой жизнью. Жизнь - это борьба с миром ве-
щей, чтобы удержаться среди них. <Понятия> - наш стратегичес-
кий план, чтобы отразить их наступление. Исследуя ядро любого
понятия, мы обнаружим, что оно ровно ничего не говорит нам о
самом предмете, но лишь определяет его отношение к нам, к чело-
веку; показывает, что человек может с <ним> сделать или что
<оно> может человеку сделать. Такое условное определение <по-
нятия> как чего-то живого, всегда способного принять активное
или пассивное участие в нашей жизни, по-видимому, никем еще до
сих пор не высказано. Но оно кажется мне логическим выводом
философского исследования, начало которому положил Кант. Если,
пользуясь им, мы проследим все прошлое философии вплоть до
Канта, то увидим, что в основном все философы говорили одно и
то же. В конце концов каждое открытие в философии лишь
обнаруживало, выносило на поверхность то, что было скрыто в
глубине.
Однако такое введение вряд ли соответствует нашей основ-
ной теме, далекой от чистой философии. Я просто хочу сказать,
что в мире (историческом, конечно) сейчас происходит следую-
щее в течение трех столетий. Европа бесспорно правила миром; а
сейчас она не знает наверное, правит ли она еще и будет ли
править завтра. Сводя необозримое множество событий и факто-
ров, из которых слагается историческая реальность сегодняшне-
го дня, к такой короткой формуле, мы в лучшем случае сильно
преувеличиваем; и я должен был напомнить, что всякое мышле-
ние - вольное или невольное преувеличение. Кто боится преуве-
274-
дичений, должен молчать; более того, он не должен думать, и
обречен на идиотизм.
Я действительно верю, что в мире все идет именно так, как я
сказал; все остальное - лишь следствия, условия, симптомы и пере-
суды.
Я не говорил, что господству Европы уже пришел конец, я
сказал только, что с некоторого времени Европа не знает точно,
правит ли она сегодня и будет ли править завтра. Вместе с тем у
остальных народов Земли появляется соответствующее настрое-
ние - они не уверены в том, что ими кто-то правит.
В последние годы много говорилось о закате Европы. Очень
прошу, не будьте так просты, чтобы вспоминать Шпенглера каж-
дый раз, как только речь заходит об этом! Книги еще не было, а
все про это говорили, да и книга обязана своим успехом именно
тому, что подозрение или тревогу испытывали многие по самым
разным причинам. 06 упадке Европы говорилось так часто, что
многие приняли это за совершившийся факт. Не то чтобы они
были всерьез убеждены, но они привыкли этому верить, хотя, по
совести говоря, и не вспомнят, когда же в этом убедились. Книга
Уолдо Франка <Новое открытие Америки> великом основана на
предположении, что Европа при последнем издыхании. Франк
даже не считает нужным остановиться на этом вопросе и подвер-
гнуть такое грандиозное событие, основание всех его выводов,
критическому анализу. Без всякой проверки он исходит из этого
предположения, как из бесспорного факта. И эта бесцеремон-
ность подсказывает мне, что сам Франк вовсе не убежден в упад-
ке Европы; куда там, он и вопроса не ставил. Он пользуется этой
мыслью, как трамваем. Трюизмы - трамвай умственного транспорта.
Так поступают многие; прежде всего пароды, целые народы.
Современный мир ведет себя по-ребячески. В школе, когда учи-
теле выйдет на минуту из класса, мальчишки срываются с цепи.
Каждый спешит сбросить гнет, вызванный присутствием учителя,
освободиться от ярма предписаний, встать на голову, ощутить
себя хозяином своей судьбы. Но когда предписания, регулирую-
щие занятия и обязанности, отменены, оказывается, что юной ва-
таге нечего делать: у нее нет ни серьезной работы, ни осмыслен-
ной задачи, ни постоянной цели; предоставленный самому себе,
мальчишка может только одно - скакать козлом.
Именно такую безутешную картину представляют собою те-
перь небольшие нации. Раз уж наступает <закат Европы> и пра-
вить Европа не будет, народы и народишки скачут козлами, крив-
лякггся, паясничают или надуваются, пыжатся, притворяясь взрос-
лыми, которые сами правят своей судьбой. Отсюда и <национа-
лизмы> , которые возникают повсюду.
В предыдущих главах я пытался нарисовать новый тип чело-
века, который сейчас господствует в мире, я назвал его челове-
ком массы и показал отличительную его черту:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188