Но
до чего ты вдруг стал ко мне заботлив! В последний раз, когда я
был в Вальдцеле на каникулярных курсах и встретил с вашей
стороны столько вежливости и презрения, когда вы столь
высокомерно отвергли мои дружеские чувства, я вернулся домой с
твердым решением раз и навсегда вытравить из себя все
касталийское. С той поры я отказался от Игры, от медитации,
даже музыка надолго мне опротивела. Вместо этого я нашел себе
новых товарищей, преподавших мне полный курс мирских
увеселений. Мы бражничали и распутничали, мы испробовали все
доступные способы самоодурманивания, мы оплевывали и осмеивали
все благопристойное, благообразное, имеющее касательство к
идеалам. Такое неистовство, естественно, длилось не так уж
долго, но достаточно, чтобы стереть с меня последний налет
касталийского духа. И когда я спустя годы в связи с одним
случаем понял наконец, что хватил через край и что кое-какие
приемы медитации мне бы очень пригодились, я был уже слишком
горд, чтобы начинать сызнова.
- Слишком горд? - тихо спросил Кнехт.
- Да, слишком горд. Я за это время успел окунуться в
мирскую жизнь и стать мирянином. Я уже не хотел ничем
отличаться от мирян, не хотел иной жизни, нежели их жизнь,
полная страстей, ребяческая, жестокая, необузданная, мятущаяся
между счастьем и страхом жизнь; я с презрением отверг
возможность создать для себя облегченное, привилегированное
бытие с помощью ваших средств.
Магистр бросил на него пронзительный взгляд:
- И ты мог выдержать такую жизнь много лет подряд? И не
испытал никаких других средств, чтобы совладать с нею?
- О да, - признался Плинио, - я пытался и пытаюсь
применить эти средства еще сейчас. Бывают дни, когда я опять
напиваюсь, и большей частью я не могу уснуть без кое-каких
одуряющих средств.
На мгновение Кнехт, будто внезапно утомясь, закрыл глаза,
потом снова впился взглядом в лицо друга. Молча смотрел он ему
в лицо, сначала испытующе и серьезно, затем все приветливее,
дружелюбнее и веселее. Дезиньори заметил, что никогда еще не
встречал человеческих глаз, которые были бы одновременно столь
проницательными и столь полными доброты, столь невинными и
взыскующими, столь ясно благожелательными и всеведущими. Он
признавался, что взор этот вначале смущал и раздражал его, но
постепенно успокоил и в конце концов покорил своей мягкой
силой. Все же он еще сделал попытку защищаться.
- Ты сказал, - заметил он, - что знаешь средство
сделать меня счастливей и радостней. Но тебе и в голову не
пришло спросить, хочу ли я этого.
- Ну, - засмеялся Кнехт, - если мы можем сделать
человека более счастливым и радостным, мы в любом случае
обязаны добиться этого, не ожидая, когда нас об этом попросят.
Да и как ты можешь не стремиться к этому, не желать этого! Для
того ты и здесь, для того и сидим мы опять друг против друга,
для того ты и вернулся к нам. Ты ненавидишь Касталию, ты
презираешь ее, ты слишком гордишься своей обмирщенностью и
своей скорбью, чтобы решиться облегчить свое положение
посредством разума и медитации - и все-таки тайное и
неодолимое стремление к нам и к нашей ясности вело и влекло
тебя все эти годы, покуда в конце концов не принудило тебя
вернуться и еще раз попытать счастье у нас. И я заверяю тебя:
на сей раз ты явился в самое время, в такое время, когда я и
сам очень томился, ожидая, что меня позовут из вашего мира, что
откроется передо мной дверь в него. Но об этом в следующий раз!
Ты мне кое-что доверил, друг, и я благодарен тебе за это; ты
увидишь, что и я должен кое в чем тебе исповедаться. Уже
поздно, завтра рано утром ты уезжаешь, пеня снова ждет трудный
день, нам пора спать. Но подари мне еще четверть часа.
Он встал, подошел к окну и поднял глаза вверх, туда, где
между бегущими тучами тянулись просветы чистого ночного неба,
усыпанного звездами. Так как он не сразу повернулся, гость тоже
встал и шагнул к окну. Магистр стоял, глядя вверх, ритмическими
глотками вдыхая прохладный воздух осенней ночи. Он указал руной
на небо:
- Взгляни, - сказал он, - на эти облака с просветами
неба! Поначалу кажется, что глубина там, где темнее всего, но
тотчас же начинаешь понимать, что этот мрак и рыхлость - всего
только облака, а мировое пространство со своими глубинами
начинается у берегов и фьордов этих облачных гор, уходя в
бесконечность, где торжественно светят звезды, для нас, людей,
являющие высочайший символ ясности и порядка. Глубина вселенной
и ее тайны не там, где тучи и мрак, глубина в прозрачном и
радостном. Прошу тебя, перед сном посмотри немного на эти бухты
и проливы со множеством звезд и не отгоняй мыслей или мечтаний,
которые при этом посетят тебя.
Странное, трепетное чувство, непонятно - муки или
счастья, шевельнулось в сердце Плинио. Такими же словами,
вспомнил он, его когда-то, в незапамятные времена, на
прекрасной, светлой заре его юности, в первые годы ученья в
Вальдцеле, призывали к начальным медитационным упражнениям.
- И позволь заметить еще одно, - тихим голосом снова
заговорил Магистр Игры. - Я хотел бы сказать тебе несколько
слов о ясности, о ясности звезд и духа, а равным образом о
нашей касталийской ясности. У тебя недоброе отношение к
ясности, надо полагать потому, что тебе суждено было идти путем
скорби, и теперь всякая бодрость и хорошее расположение духа, в
особенности же наши, касталийские, кажутся тебе проявлением
немощи и ребячливости, а равно и трусости, бегством от ужасов и
бездн жизни в ясный, упорядоченный мир пустых форм и формул,
пустых абстракций и причуд. Но, печальный мой друг, пусть и
вправду наблюдается у нас это бегство от жизни, пусть нет
недостатка в трусливых, боязливых, жонглирующих пустыми
формулами касталийцах, пусть они у нас даже в большинстве - у
истинной ясности, будь то ясность небес или ясность духа, это
не отнимет ни ценности, ни блеска. Рыцарям поверхностного
благодушия и ложной ясности противостоят люди и поколения
людей, чья ясность - не игра в видимость, а серьезна для них и
глубока. Одного такого я знал: это наш бывший Магистр музыки,
ты его время от времени встречал в Вальдцеле; этот человек в
последние годы своей жизни в такой мере обладал добродетелью
ясности, что весь лучился ею, как солнце лучится светом,
одаривая всякого своей благожелательностью и жизнерадостностью,
своим добрым расположением духа, верой и доверием; и все, кто
проникновенно воспринимал это сияние и вбирал его в себя,
излучали его дальше на других. И меня тоже осиял его свет, и
мне он уделил толику своей ясности и внутреннего блистания, так
же, как нашему Ферромонте и некоторым другим. Достигнуть такой
ясности было бы для меня, а со мною и для многих других, высшей
и благороднейшей целью. Ты можешь встретить ее и в некоторых
отцах нашего Ордена. Эта ясность - не блажь и не
самоуслаждение, она высшее познание и любовь, приятие любой
действительности, бодрствование на краю всех бездн и пропастей,
добродетель святых и рыцарей, она неразрушима, и с годами, с
приближением смерти только возрастает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
до чего ты вдруг стал ко мне заботлив! В последний раз, когда я
был в Вальдцеле на каникулярных курсах и встретил с вашей
стороны столько вежливости и презрения, когда вы столь
высокомерно отвергли мои дружеские чувства, я вернулся домой с
твердым решением раз и навсегда вытравить из себя все
касталийское. С той поры я отказался от Игры, от медитации,
даже музыка надолго мне опротивела. Вместо этого я нашел себе
новых товарищей, преподавших мне полный курс мирских
увеселений. Мы бражничали и распутничали, мы испробовали все
доступные способы самоодурманивания, мы оплевывали и осмеивали
все благопристойное, благообразное, имеющее касательство к
идеалам. Такое неистовство, естественно, длилось не так уж
долго, но достаточно, чтобы стереть с меня последний налет
касталийского духа. И когда я спустя годы в связи с одним
случаем понял наконец, что хватил через край и что кое-какие
приемы медитации мне бы очень пригодились, я был уже слишком
горд, чтобы начинать сызнова.
- Слишком горд? - тихо спросил Кнехт.
- Да, слишком горд. Я за это время успел окунуться в
мирскую жизнь и стать мирянином. Я уже не хотел ничем
отличаться от мирян, не хотел иной жизни, нежели их жизнь,
полная страстей, ребяческая, жестокая, необузданная, мятущаяся
между счастьем и страхом жизнь; я с презрением отверг
возможность создать для себя облегченное, привилегированное
бытие с помощью ваших средств.
Магистр бросил на него пронзительный взгляд:
- И ты мог выдержать такую жизнь много лет подряд? И не
испытал никаких других средств, чтобы совладать с нею?
- О да, - признался Плинио, - я пытался и пытаюсь
применить эти средства еще сейчас. Бывают дни, когда я опять
напиваюсь, и большей частью я не могу уснуть без кое-каких
одуряющих средств.
На мгновение Кнехт, будто внезапно утомясь, закрыл глаза,
потом снова впился взглядом в лицо друга. Молча смотрел он ему
в лицо, сначала испытующе и серьезно, затем все приветливее,
дружелюбнее и веселее. Дезиньори заметил, что никогда еще не
встречал человеческих глаз, которые были бы одновременно столь
проницательными и столь полными доброты, столь невинными и
взыскующими, столь ясно благожелательными и всеведущими. Он
признавался, что взор этот вначале смущал и раздражал его, но
постепенно успокоил и в конце концов покорил своей мягкой
силой. Все же он еще сделал попытку защищаться.
- Ты сказал, - заметил он, - что знаешь средство
сделать меня счастливей и радостней. Но тебе и в голову не
пришло спросить, хочу ли я этого.
- Ну, - засмеялся Кнехт, - если мы можем сделать
человека более счастливым и радостным, мы в любом случае
обязаны добиться этого, не ожидая, когда нас об этом попросят.
Да и как ты можешь не стремиться к этому, не желать этого! Для
того ты и здесь, для того и сидим мы опять друг против друга,
для того ты и вернулся к нам. Ты ненавидишь Касталию, ты
презираешь ее, ты слишком гордишься своей обмирщенностью и
своей скорбью, чтобы решиться облегчить свое положение
посредством разума и медитации - и все-таки тайное и
неодолимое стремление к нам и к нашей ясности вело и влекло
тебя все эти годы, покуда в конце концов не принудило тебя
вернуться и еще раз попытать счастье у нас. И я заверяю тебя:
на сей раз ты явился в самое время, в такое время, когда я и
сам очень томился, ожидая, что меня позовут из вашего мира, что
откроется передо мной дверь в него. Но об этом в следующий раз!
Ты мне кое-что доверил, друг, и я благодарен тебе за это; ты
увидишь, что и я должен кое в чем тебе исповедаться. Уже
поздно, завтра рано утром ты уезжаешь, пеня снова ждет трудный
день, нам пора спать. Но подари мне еще четверть часа.
Он встал, подошел к окну и поднял глаза вверх, туда, где
между бегущими тучами тянулись просветы чистого ночного неба,
усыпанного звездами. Так как он не сразу повернулся, гость тоже
встал и шагнул к окну. Магистр стоял, глядя вверх, ритмическими
глотками вдыхая прохладный воздух осенней ночи. Он указал руной
на небо:
- Взгляни, - сказал он, - на эти облака с просветами
неба! Поначалу кажется, что глубина там, где темнее всего, но
тотчас же начинаешь понимать, что этот мрак и рыхлость - всего
только облака, а мировое пространство со своими глубинами
начинается у берегов и фьордов этих облачных гор, уходя в
бесконечность, где торжественно светят звезды, для нас, людей,
являющие высочайший символ ясности и порядка. Глубина вселенной
и ее тайны не там, где тучи и мрак, глубина в прозрачном и
радостном. Прошу тебя, перед сном посмотри немного на эти бухты
и проливы со множеством звезд и не отгоняй мыслей или мечтаний,
которые при этом посетят тебя.
Странное, трепетное чувство, непонятно - муки или
счастья, шевельнулось в сердце Плинио. Такими же словами,
вспомнил он, его когда-то, в незапамятные времена, на
прекрасной, светлой заре его юности, в первые годы ученья в
Вальдцеле, призывали к начальным медитационным упражнениям.
- И позволь заметить еще одно, - тихим голосом снова
заговорил Магистр Игры. - Я хотел бы сказать тебе несколько
слов о ясности, о ясности звезд и духа, а равным образом о
нашей касталийской ясности. У тебя недоброе отношение к
ясности, надо полагать потому, что тебе суждено было идти путем
скорби, и теперь всякая бодрость и хорошее расположение духа, в
особенности же наши, касталийские, кажутся тебе проявлением
немощи и ребячливости, а равно и трусости, бегством от ужасов и
бездн жизни в ясный, упорядоченный мир пустых форм и формул,
пустых абстракций и причуд. Но, печальный мой друг, пусть и
вправду наблюдается у нас это бегство от жизни, пусть нет
недостатка в трусливых, боязливых, жонглирующих пустыми
формулами касталийцах, пусть они у нас даже в большинстве - у
истинной ясности, будь то ясность небес или ясность духа, это
не отнимет ни ценности, ни блеска. Рыцарям поверхностного
благодушия и ложной ясности противостоят люди и поколения
людей, чья ясность - не игра в видимость, а серьезна для них и
глубока. Одного такого я знал: это наш бывший Магистр музыки,
ты его время от времени встречал в Вальдцеле; этот человек в
последние годы своей жизни в такой мере обладал добродетелью
ясности, что весь лучился ею, как солнце лучится светом,
одаривая всякого своей благожелательностью и жизнерадостностью,
своим добрым расположением духа, верой и доверием; и все, кто
проникновенно воспринимал это сияние и вбирал его в себя,
излучали его дальше на других. И меня тоже осиял его свет, и
мне он уделил толику своей ясности и внутреннего блистания, так
же, как нашему Ферромонте и некоторым другим. Достигнуть такой
ясности было бы для меня, а со мною и для многих других, высшей
и благороднейшей целью. Ты можешь встретить ее и в некоторых
отцах нашего Ордена. Эта ясность - не блажь и не
самоуслаждение, она высшее познание и любовь, приятие любой
действительности, бодрствование на краю всех бездн и пропастей,
добродетель святых и рыцарей, она неразрушима, и с годами, с
приближением смерти только возрастает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167