То был как бы резерв для
замещения руководящих должностей. Здесь все друг друга знали
хорошо, даже очень хорошо, здесь никогда не ошибались
относительно способностей, характера и достижений друг друга. И
именно потому, что здесь, среди этих репетиторов Игpы и
кандидатов на высшие должности, каждый обладал талантами выше
среднего уровня, каждый но своим успехам, знаниям был лучшим из
лучших, именно поэтому всякая черта и оттенок характера,
предопределявшие будущего повелителя, человека, которому
сопутствует успех, играли особенно большую роль и за ними
неотступно и пристально следили. Избыток или недостаток
честолюбия, небольшие плюсы или минусы - в манерах, росте,
внешности, наличие или отсутствие личного обаяния,
преимущество, выражающееся в большем влиянии на молодежь и на
Коллегию или просто в любезности, - все имело здесь вес и
могло оказаться решающим в борьбе конкурентов. И если
Тегуляриус входил в этот круг только как аутсайдер, некий
гость, которого терпели, не подпуская близко, ибо у него не
было никаких данных вождя и повелителя, то Иозеф Кнехт был
полноправным членом самого узкого кружка. Должно быть, какая-то
особая свежесть и юношеская привлекательность, кажущаяся
недоступность страстям, бескорыстие и в то же время что-то от
ребяческой безответственности, какое-то целомудрие влекли к
нему молодежь, завоевывали поклонников. Вышестоящих же к нему
притягивала другая сторона этого целомудрия: почти полное
отсутствие тщеславия и карьеризма.
В самое последнее время воздействие его личности сперва по
нисходящей, а затем медленно, но верно и по восходящей линии,
было осознано и самим молодым человеком, и когда он с этой
позиции пробудившегося вглядывался назад, он видел обе линии
как бы проходящими через всю его жизнь и определяющими ее,
начиная с самого детства: с одной стороны, это была искательная
дружба, которой его дарили товарищи и младшие школьники, с
другой - благосклонное внимание начальства. Бывали, правда, и
исключения, как, например, в случае с директором Цбинденом, но
зато и такие отличия, как благоволение Магистра музыки, а
теперь, совсем недавно, господина Дюбуа и даже самого Магистра
Игры. Это было очень заметно, и все же Кнехт раньше никогда
ничего не замечал, не хотел замечать. Скорей всего, то и был
предназначенный ему путь: словно бы само собой, безо всяких
усилий с его стороны, повсюду попадать в избранные, в элиту,
окружать себя обожающими друзьями и высокопоставленными
покровителями, но это был путь, не позволяющий останавливаться
у подножия иерархии, а приказывавший неустанно подниматься к
вершине, к свету, осеняющему ее. Нет, ему не суждено оставаться
ни субалтерном, ни вольным ученым, он призван повелевать. И как
раз то, что он это заметил позднее, чем другие, находящиеся в
равном с ним положении, и придавало ему то неуловимое
очарование, ту самую ноту целомудрия. Но почему он заметил это
так поздно, испытав при этом такое неприятное чувство? Да
потому, что повелевать не было его потребностью, не доставляло
ему никакого удовлетворения, потому что сам он жаждал
созерцательной жизни, а не активной, и был бы весьма доволен,
если бы ему удалось еще несколько лет оставаться никем не
замеченным студентом, любознательным и благоговейным
паломником, посещающим святыни прошлого, соборы музыки, сады и
леса мифологии, языков и идей. Теперь же, видя, что его
неумолимо толкают к vita activa{2_4_03}, on гораздо острей, чем
прежде, ощутил всю напряженность конкурентной борьбы честолюбий
в своем кругу, почувствовал, что его целомудрию грозит
опасность, что ему более не удастся его сохранить. И тогда он
понял, что все предначертанное и указанное, хотя и нежеланное,
он должен теперь желать и признавать, иначе ему не избавиться
от ощущения пленничества и тоски по утраченной свободе
последних десяти лет, а так как он внутренне еще не был готов
для этого, то воспринял своевременное расставание с Вальдцелем,
с Провинцией и путешествие в "мир" как некое спасение.
Монастырь Мариафельс за многие столетия своего
существования стал неотделим от истории Западной Европы, вместе
с ней пережил и выстрадал ее; видывал он периоды расцвета и
упадка, нового подъема и нового хирения, в иные времена и он
блистал и славился в самых различных областях. Некогда оплот
схоластической премудрости и искусства диспута, и ныне еще
числивший среди своих богатств огромную библиотеку по
средневековой теологии, он после целой полосы прозябания и
инертности вновь обрел прежний блеск, на сей раз, благодаря
своему вниманию к музыке, знаменитому своему хору и сочиненным
святыми отцами и ими же исполняемым мессам и ораториям; с тех
пор в Мариафельсе хранили прекрасные музыкальные традиции, а
также и полдюжины ларцов орехового дерева, набитых рукописными
нотами, и лучший орган во всей стране. Затем настал
политический период, после него также сохранились некоторые
традиции и обычаи. Во времена жестокого одичания, порожденного
войнами, Мариафельс не раз был как бы островком разума и
успокоения, где лучшие умы враждующих сторон осторожно
прощупывали друг друга, изыскивая пути примирения, а однажды -
то был последний взлет в его истории - Мариафельс стал местом,
где был заключен мир, на некоторое время утоливший тоску
измученных народов. Когда затем наступили новые времена и была
основана Касталия, монастырь занял выжидательную и даже
отрицательную позицию, по всей вероятности, предварительно
запросив Рим. Ходатайство Воспитательной Коллегии о разрешении
для одного из ученых изучать схоластическую литературу в
библиотеке монастыря было вежливо отклонено, как и приглашение
прислать представителя на съезд историков музыки. Только с
правлением аббата Пия, который, правда, уже в пожилом возрасте,
живо заинтересовался Игрой, было положено начало некоему
общению и обмену, и с тех пор установились если не очень живые,
то, во всяком случае, дружественные отношения. Происходил обмен
книгами, представители обеих сторон принимались как желанные
гости. Покровитель Кнехта, Магистр музыки, в свои молодые годы
несколько лет провел в Мариафельсе, переписывая редкие ноты,
играл на знаменитом органе. Иозеф знал об этом и заранее
радовался возможности побывать в таком месте, о котором
Досточтимый рассказывал ему с видимым удовольствием.
Вопреки ожиданиям Кнехта, его встретили весьма учтиво,
даже с почетом, что не могло не смутить его. Все же Касталия
впервые присылала в монастырь, причем без ограничения срока,
учителя Игры и к тому же человека из элиты. Господин Дюбуа
наставлял его, чтобы он, особенно первое время, вел себя не как
Иозеф Кнехт, а только как представитель Касталии и на всякие
любезности и, напротив, некоторый холодок реагировал бы не
более как посланник. Это и помогло Кнехту преодолеть
первоначальную скованность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
замещения руководящих должностей. Здесь все друг друга знали
хорошо, даже очень хорошо, здесь никогда не ошибались
относительно способностей, характера и достижений друг друга. И
именно потому, что здесь, среди этих репетиторов Игpы и
кандидатов на высшие должности, каждый обладал талантами выше
среднего уровня, каждый но своим успехам, знаниям был лучшим из
лучших, именно поэтому всякая черта и оттенок характера,
предопределявшие будущего повелителя, человека, которому
сопутствует успех, играли особенно большую роль и за ними
неотступно и пристально следили. Избыток или недостаток
честолюбия, небольшие плюсы или минусы - в манерах, росте,
внешности, наличие или отсутствие личного обаяния,
преимущество, выражающееся в большем влиянии на молодежь и на
Коллегию или просто в любезности, - все имело здесь вес и
могло оказаться решающим в борьбе конкурентов. И если
Тегуляриус входил в этот круг только как аутсайдер, некий
гость, которого терпели, не подпуская близко, ибо у него не
было никаких данных вождя и повелителя, то Иозеф Кнехт был
полноправным членом самого узкого кружка. Должно быть, какая-то
особая свежесть и юношеская привлекательность, кажущаяся
недоступность страстям, бескорыстие и в то же время что-то от
ребяческой безответственности, какое-то целомудрие влекли к
нему молодежь, завоевывали поклонников. Вышестоящих же к нему
притягивала другая сторона этого целомудрия: почти полное
отсутствие тщеславия и карьеризма.
В самое последнее время воздействие его личности сперва по
нисходящей, а затем медленно, но верно и по восходящей линии,
было осознано и самим молодым человеком, и когда он с этой
позиции пробудившегося вглядывался назад, он видел обе линии
как бы проходящими через всю его жизнь и определяющими ее,
начиная с самого детства: с одной стороны, это была искательная
дружба, которой его дарили товарищи и младшие школьники, с
другой - благосклонное внимание начальства. Бывали, правда, и
исключения, как, например, в случае с директором Цбинденом, но
зато и такие отличия, как благоволение Магистра музыки, а
теперь, совсем недавно, господина Дюбуа и даже самого Магистра
Игры. Это было очень заметно, и все же Кнехт раньше никогда
ничего не замечал, не хотел замечать. Скорей всего, то и был
предназначенный ему путь: словно бы само собой, безо всяких
усилий с его стороны, повсюду попадать в избранные, в элиту,
окружать себя обожающими друзьями и высокопоставленными
покровителями, но это был путь, не позволяющий останавливаться
у подножия иерархии, а приказывавший неустанно подниматься к
вершине, к свету, осеняющему ее. Нет, ему не суждено оставаться
ни субалтерном, ни вольным ученым, он призван повелевать. И как
раз то, что он это заметил позднее, чем другие, находящиеся в
равном с ним положении, и придавало ему то неуловимое
очарование, ту самую ноту целомудрия. Но почему он заметил это
так поздно, испытав при этом такое неприятное чувство? Да
потому, что повелевать не было его потребностью, не доставляло
ему никакого удовлетворения, потому что сам он жаждал
созерцательной жизни, а не активной, и был бы весьма доволен,
если бы ему удалось еще несколько лет оставаться никем не
замеченным студентом, любознательным и благоговейным
паломником, посещающим святыни прошлого, соборы музыки, сады и
леса мифологии, языков и идей. Теперь же, видя, что его
неумолимо толкают к vita activa{2_4_03}, on гораздо острей, чем
прежде, ощутил всю напряженность конкурентной борьбы честолюбий
в своем кругу, почувствовал, что его целомудрию грозит
опасность, что ему более не удастся его сохранить. И тогда он
понял, что все предначертанное и указанное, хотя и нежеланное,
он должен теперь желать и признавать, иначе ему не избавиться
от ощущения пленничества и тоски по утраченной свободе
последних десяти лет, а так как он внутренне еще не был готов
для этого, то воспринял своевременное расставание с Вальдцелем,
с Провинцией и путешествие в "мир" как некое спасение.
Монастырь Мариафельс за многие столетия своего
существования стал неотделим от истории Западной Европы, вместе
с ней пережил и выстрадал ее; видывал он периоды расцвета и
упадка, нового подъема и нового хирения, в иные времена и он
блистал и славился в самых различных областях. Некогда оплот
схоластической премудрости и искусства диспута, и ныне еще
числивший среди своих богатств огромную библиотеку по
средневековой теологии, он после целой полосы прозябания и
инертности вновь обрел прежний блеск, на сей раз, благодаря
своему вниманию к музыке, знаменитому своему хору и сочиненным
святыми отцами и ими же исполняемым мессам и ораториям; с тех
пор в Мариафельсе хранили прекрасные музыкальные традиции, а
также и полдюжины ларцов орехового дерева, набитых рукописными
нотами, и лучший орган во всей стране. Затем настал
политический период, после него также сохранились некоторые
традиции и обычаи. Во времена жестокого одичания, порожденного
войнами, Мариафельс не раз был как бы островком разума и
успокоения, где лучшие умы враждующих сторон осторожно
прощупывали друг друга, изыскивая пути примирения, а однажды -
то был последний взлет в его истории - Мариафельс стал местом,
где был заключен мир, на некоторое время утоливший тоску
измученных народов. Когда затем наступили новые времена и была
основана Касталия, монастырь занял выжидательную и даже
отрицательную позицию, по всей вероятности, предварительно
запросив Рим. Ходатайство Воспитательной Коллегии о разрешении
для одного из ученых изучать схоластическую литературу в
библиотеке монастыря было вежливо отклонено, как и приглашение
прислать представителя на съезд историков музыки. Только с
правлением аббата Пия, который, правда, уже в пожилом возрасте,
живо заинтересовался Игрой, было положено начало некоему
общению и обмену, и с тех пор установились если не очень живые,
то, во всяком случае, дружественные отношения. Происходил обмен
книгами, представители обеих сторон принимались как желанные
гости. Покровитель Кнехта, Магистр музыки, в свои молодые годы
несколько лет провел в Мариафельсе, переписывая редкие ноты,
играл на знаменитом органе. Иозеф знал об этом и заранее
радовался возможности побывать в таком месте, о котором
Досточтимый рассказывал ему с видимым удовольствием.
Вопреки ожиданиям Кнехта, его встретили весьма учтиво,
даже с почетом, что не могло не смутить его. Все же Касталия
впервые присылала в монастырь, причем без ограничения срока,
учителя Игры и к тому же человека из элиты. Господин Дюбуа
наставлял его, чтобы он, особенно первое время, вел себя не как
Иозеф Кнехт, а только как представитель Касталии и на всякие
любезности и, напротив, некоторый холодок реагировал бы не
более как посланник. Это и помогло Кнехту преодолеть
первоначальную скованность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167