Все реже и неохотнее молодые
люди из различных слоев касталийской элиты изъявляли
добровольное желание посвятить себя преподаванию в школах extra
rnuros{2_8_02}, все реже власти и отдельные люди в стране
обращались за советом в Касталию, чей голос в прежние времена
внимательно выслушивали даже в особо важных судебных процессах.
При сравнении уровня образования в Касталии и в остальной части
страны легко обнаруживалось, что они отнюдь не сближались, -
наоборот, бездна между ними роковым образом росла: чем
утонченней, дифференцированной, изощренней становилась
касталийская духовность, тем более склонен был внешний мир
предоставить Провинцию самой себе и расценивать ее уже не как
необходимость, не как хлеб насущный, а как чужеродное тело. Ею
слегка гордились, словно старинной реликвией, ее пока что не
хотели никому отдавать или лишиться, но предпочитали держаться
от нее на почтительном расстоянии и, не имея о ней точного
представления, приписывали ей образ мыслей, мораль и чувство
превосходства, не очень-то уместные в реальной и деятельной
жизни. Интерес сограждан к жизни Педагогической провинции, их
участие в ее установлениях и специально в Игре в бисер
ослабевали в той же мере, в какой ослабевало участие
касталийцев в жизни и судьбах страны. Кнехту давно стало ясно,
что именно тут кроется ошибка, и то, что он как Магистр Игры в
Селении имел дело исключительно с касталийцами и специалистами,
весьма его огорчало. Отсюда и его стремление посвящать свои
силы главным образом начальным курсам, его желание иметь
преимущественно юных учеников - чем они были моложе, тем
теснее Они еще были связаны с мировой и жизненной
целокупностью, тем менее они были вымуштрованы и замкнуты в
своей специальности. Нередко нападала на него жгучая тоска по
широкому миру, по людям, по наивной жизни - если таковая еще
существовала там, в Неведомом. Эту тоску и ощущение пустоты,
ощущение жизни в чересчур разреженном воздухе в той или иной
мере испытал почти каждый из нас, и даже Воспитательная
Коллегия знает об этих трудностях, во всяком случае, она всегда
вновь и вновь изыскивала средства для их преодоления и при
помощи усиленного культивирования телесных упражнений, и
посредством экспериментов с разнообразными ремеслами и садовыми
работами силилась справиться с бедой. Насколько мы можем
заметить, в правлении Ордена за последнее время намечается
тенденция к частичному свертыванию научной специализации там,
где она представляется гипертрофированной, чтобы за этот счет
усилить внимание к медитационной практике. Не надо быть
скептиком и пессимистом или отщепенцем орденского братства,
чтобы признать правоту Кнехта, который намного раньше нас
понял, что сложный и чувствительный организм нашей республики
дряхлеет и по многим причинам нуждается в обновлении.
Мы уже упоминали, что на второй год своего пребывания на
высоком посту Магистра Кнехт вновь обратился к занятиям
историей, причем, помимо истории Касталии, он посвящал свое
время главным образом изучению фундаментальных и более мелких
работ отца Иакова об ордене бенедиктинцев. Иногда ему удавалось
обменяться мнениями по интересующим его историческим проблемам
или обсудить новые вопросы с господином Дюбуа и одним филологом
из Койпергейма, который был бессменным секретарем на заседаниях
Верховной Коллегии, и такие беседы его всегда освежали и
радовали. В его повседневном окружении ему такая возможность не
представлялась, причем особенно ярко это нежелание близких к
нему людей заниматься историей проявлялось в особе его друга
Тегуляриуса. Среди прочих бумаг нам попался в руки листок с
записью одной из таких бесед, в которой Тегуляриус с пеной у
рта доказывал, что история есть для касталийцев предмет,
абсолютно недостойный изучения. Он допускал, что можно
остроумно и занимательно, а если угодной высокопатетически,
толковать о смысле и философии истории, это такая же забава,
как любая другая философия, и он ничего не имеет возразить,
если кто-нибудь находит это приятным. Но самый предмет, сам
объект этой забавы, сиречь история, есть нечто столь
отвратительное, одновременно банальное и сатанинское,
одновременно жуткое и скучное, что он просто не понимает, как
можно тратить на нее время. Ведь ее единственное содержание
оставляют человеческий эгоизм и вечно однообразная, вечно
переоценивающая себя и восславляющая себя борьба за власть, за
материальную, грубую, скотскую власть, то есть за то, что в
кругозоре касталийца вообще не существует или, во всяком
случае, не имеет ни малейшей цены. Мировая история, по его
словам, есть бесконечное, бездарное, нелюбопытное повествование
о том, как сильные подавляли слабых, и связывать подлинную,
единственно важную, надвременную историю духа с этой старой,
как мир, дурацкой дракой честолюбцев за власть и карьеристов за
место под солнцем или, тем паче, объяснять первую из последней
уже само по себе предательство по отношению к духу и заставляет
его вспомнить одну распространенную не то в девятнадцатом, не
то в двадцатом веке секту, о которой ему однажды рассказывали и
которая всерьез считала, будто жертвоприношения Древних
народов, вкупе с богами, с их храмами и мифами, суть наравне со
всеми прочими красивыми вещами следствие исчислимого недостатка
или избытка в пище или занятости, результат арифметического
несоответствия между заработной платой и ценами на хлеб, и
будто, стало быть, искусства и религии суть декорации, так
называемые идеологии, прикрывающие всецело поглощенное голодом
и жратвой человечество. Кнехта эта беседа привела в веселое
расположение духа, и он спросил, как бы вскользь, не полагает
ли его друг, что история духа, культуры, искусства также есть
история, все же стоящая в некоторой связи со всей прочей
историей. Нет, горячо воскликнул тот, именно это он отрицает.
Мировая история - это гонка во времени, погоня за выигрышем,
за властью, за богатством, в которой дело идет о том, у кого
хватит сил, удачи или низости не пропустить нужный момент.
Творения же духа, культуры, искусства являют собой полную
противоположность, они всякий раз суть освобождение от рабства
времени, прыжок человека из грязи своих инстинктов, из своей
инертности в другую плоскость, во вневременное, разрешенное от
времени, божественное, всецело внеистоpическoe и враждебное
истории бытие. Кнехт слушал его с удовольствием и поощрял те
дальнейшим, далеко не лишенным остроумия излияниям, а потом
сдержанно закончил их разговор замечанием:
- Преклоняюсь перед твоей любовью к духу и его деяниям!
Однако духовное творчество есть нечто, к чему не так легко
приобщиться, как думают некоторые. Беседа Платона или фраза из
хора Генриха Исаака, как и все, что мы называем духовным
деянием, или произведением искусства, или объективацией духа,
все это - последний итог, конечный результат борьбы за
облагораживание я освобождение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
люди из различных слоев касталийской элиты изъявляли
добровольное желание посвятить себя преподаванию в школах extra
rnuros{2_8_02}, все реже власти и отдельные люди в стране
обращались за советом в Касталию, чей голос в прежние времена
внимательно выслушивали даже в особо важных судебных процессах.
При сравнении уровня образования в Касталии и в остальной части
страны легко обнаруживалось, что они отнюдь не сближались, -
наоборот, бездна между ними роковым образом росла: чем
утонченней, дифференцированной, изощренней становилась
касталийская духовность, тем более склонен был внешний мир
предоставить Провинцию самой себе и расценивать ее уже не как
необходимость, не как хлеб насущный, а как чужеродное тело. Ею
слегка гордились, словно старинной реликвией, ее пока что не
хотели никому отдавать или лишиться, но предпочитали держаться
от нее на почтительном расстоянии и, не имея о ней точного
представления, приписывали ей образ мыслей, мораль и чувство
превосходства, не очень-то уместные в реальной и деятельной
жизни. Интерес сограждан к жизни Педагогической провинции, их
участие в ее установлениях и специально в Игре в бисер
ослабевали в той же мере, в какой ослабевало участие
касталийцев в жизни и судьбах страны. Кнехту давно стало ясно,
что именно тут кроется ошибка, и то, что он как Магистр Игры в
Селении имел дело исключительно с касталийцами и специалистами,
весьма его огорчало. Отсюда и его стремление посвящать свои
силы главным образом начальным курсам, его желание иметь
преимущественно юных учеников - чем они были моложе, тем
теснее Они еще были связаны с мировой и жизненной
целокупностью, тем менее они были вымуштрованы и замкнуты в
своей специальности. Нередко нападала на него жгучая тоска по
широкому миру, по людям, по наивной жизни - если таковая еще
существовала там, в Неведомом. Эту тоску и ощущение пустоты,
ощущение жизни в чересчур разреженном воздухе в той или иной
мере испытал почти каждый из нас, и даже Воспитательная
Коллегия знает об этих трудностях, во всяком случае, она всегда
вновь и вновь изыскивала средства для их преодоления и при
помощи усиленного культивирования телесных упражнений, и
посредством экспериментов с разнообразными ремеслами и садовыми
работами силилась справиться с бедой. Насколько мы можем
заметить, в правлении Ордена за последнее время намечается
тенденция к частичному свертыванию научной специализации там,
где она представляется гипертрофированной, чтобы за этот счет
усилить внимание к медитационной практике. Не надо быть
скептиком и пессимистом или отщепенцем орденского братства,
чтобы признать правоту Кнехта, который намного раньше нас
понял, что сложный и чувствительный организм нашей республики
дряхлеет и по многим причинам нуждается в обновлении.
Мы уже упоминали, что на второй год своего пребывания на
высоком посту Магистра Кнехт вновь обратился к занятиям
историей, причем, помимо истории Касталии, он посвящал свое
время главным образом изучению фундаментальных и более мелких
работ отца Иакова об ордене бенедиктинцев. Иногда ему удавалось
обменяться мнениями по интересующим его историческим проблемам
или обсудить новые вопросы с господином Дюбуа и одним филологом
из Койпергейма, который был бессменным секретарем на заседаниях
Верховной Коллегии, и такие беседы его всегда освежали и
радовали. В его повседневном окружении ему такая возможность не
представлялась, причем особенно ярко это нежелание близких к
нему людей заниматься историей проявлялось в особе его друга
Тегуляриуса. Среди прочих бумаг нам попался в руки листок с
записью одной из таких бесед, в которой Тегуляриус с пеной у
рта доказывал, что история есть для касталийцев предмет,
абсолютно недостойный изучения. Он допускал, что можно
остроумно и занимательно, а если угодной высокопатетически,
толковать о смысле и философии истории, это такая же забава,
как любая другая философия, и он ничего не имеет возразить,
если кто-нибудь находит это приятным. Но самый предмет, сам
объект этой забавы, сиречь история, есть нечто столь
отвратительное, одновременно банальное и сатанинское,
одновременно жуткое и скучное, что он просто не понимает, как
можно тратить на нее время. Ведь ее единственное содержание
оставляют человеческий эгоизм и вечно однообразная, вечно
переоценивающая себя и восславляющая себя борьба за власть, за
материальную, грубую, скотскую власть, то есть за то, что в
кругозоре касталийца вообще не существует или, во всяком
случае, не имеет ни малейшей цены. Мировая история, по его
словам, есть бесконечное, бездарное, нелюбопытное повествование
о том, как сильные подавляли слабых, и связывать подлинную,
единственно важную, надвременную историю духа с этой старой,
как мир, дурацкой дракой честолюбцев за власть и карьеристов за
место под солнцем или, тем паче, объяснять первую из последней
уже само по себе предательство по отношению к духу и заставляет
его вспомнить одну распространенную не то в девятнадцатом, не
то в двадцатом веке секту, о которой ему однажды рассказывали и
которая всерьез считала, будто жертвоприношения Древних
народов, вкупе с богами, с их храмами и мифами, суть наравне со
всеми прочими красивыми вещами следствие исчислимого недостатка
или избытка в пище или занятости, результат арифметического
несоответствия между заработной платой и ценами на хлеб, и
будто, стало быть, искусства и религии суть декорации, так
называемые идеологии, прикрывающие всецело поглощенное голодом
и жратвой человечество. Кнехта эта беседа привела в веселое
расположение духа, и он спросил, как бы вскользь, не полагает
ли его друг, что история духа, культуры, искусства также есть
история, все же стоящая в некоторой связи со всей прочей
историей. Нет, горячо воскликнул тот, именно это он отрицает.
Мировая история - это гонка во времени, погоня за выигрышем,
за властью, за богатством, в которой дело идет о том, у кого
хватит сил, удачи или низости не пропустить нужный момент.
Творения же духа, культуры, искусства являют собой полную
противоположность, они всякий раз суть освобождение от рабства
времени, прыжок человека из грязи своих инстинктов, из своей
инертности в другую плоскость, во вневременное, разрешенное от
времени, божественное, всецело внеистоpическoe и враждебное
истории бытие. Кнехт слушал его с удовольствием и поощрял те
дальнейшим, далеко не лишенным остроумия излияниям, а потом
сдержанно закончил их разговор замечанием:
- Преклоняюсь перед твоей любовью к духу и его деяниям!
Однако духовное творчество есть нечто, к чему не так легко
приобщиться, как думают некоторые. Беседа Платона или фраза из
хора Генриха Исаака, как и все, что мы называем духовным
деянием, или произведением искусства, или объективацией духа,
все это - последний итог, конечный результат борьбы за
облагораживание я освобождение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167