https://www.dushevoi.ru/products/unitazy/uglovie/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Другой сосед, южный
князь Гайпали, состоял в дружбе с отцом Дасы и неоднократно
выказывал свою неприязнь к Нале; посему важной обязанностью
почиталось побывать у него в ближайшее время, поднести ему дары
и пригласить на следующую же охоту.
Госпожа Правати быстро освоилась со своим высоким
положением, и когда в богатых одеяниях, украшенная
драгоценностями, во всей красе она выступала рядом со своим
высокородным супругом, то казалась ничуть не менее благородного
происхождения. Счастлива, была их любовь и длилась многие годы,
и счастье придавало им некий блеск и сияние, как будто они были
любимцами богов, и народ уважал и любил их. А когда после
долгих напрасных ожиданий Правати родила наконец Дасе сына,
названного им в честь отца Раваной, счастье его стало полным, и
с тех пор все, чем он владел - земля, власть, дома,
хозяйственные постройки, скотные дворцы, самый скот, -
приобрело в его глазах еще большее значение и важность,
засверкало и повысилось в цене: все эти владения радовали его,
ибо они служили Правати, наряжали и украшали ее, но теперь они
стали еще прекрасней, еще радостней и важней, ибо
предназначались в наследство сыну, Раване, на них зиждилось его
будущее, счастье.
Если Правати больше всего радости доставляли празднества,
шествия, роскошь и богатство одежд, украшений, многолюдность
свиты, то Даса всем этим радостям предпочитал сад, где он велел
посадить редкие и дорогие деревья и цветы, завел попугаев и
других пестрых птиц, кормить их и болтать с ними стало
ежедневной привычкой. Радовали его и занятия науками,
благодарный ученик брахманов, он выучил много гимнов и речений,
овладел искусством читать и писать, стал держать при себе
писца, знавшего, как приготавливать пальмовый лист для письма,
и постепенно под заботливым попечительством была создана
небольшая библиотека. В ней-то среди книг, в небольшом роскошно
отделанном покое со стенами из благородного дерева, украшенными
резными фигурами, частью позолоченными и представлявшими жизнь
богов, он слушал споры приглашенных брахманов, лучших из лучших
ученых и мыслителей-жрецов о священных делах, о сотворении мира
и о майе великого Вищну, о святых Ведах, о силе
жертвоприношений и еще большем могуществе аскезы, благодаря
которому смертный человек делается способным нагонять страх
даже на богов. Брахманы, убедительнее всех выступавшие в
диспутах, щедро вознаграждались дарами, и кое-кто из них в
награду за победу в споре уводил с собой хорошую корову. Было
что-то смешное и трогательное в том, как ученые мужи, только
что цитировавшие стихи из Вед и мудро рассуждавшие о них,
превосходно разбиравшиеся в созвездиях, морях и океанах, гордые
и надутые, расходились по домам со своими наградами, а то и
затевали из-за них перебранку друг с другом.
Да и вообще радже Дасе, с его счастьем, богатством, садом,
книгами, все связанное с жизнью и человеческой природой время
от времени представлялось странным, сомнительным, одновременно
трогательным и смешным, как те мудрые тщеславные брахманы,
одновременно светлым и темным, желанным и презренным.
Наслаждался ли он цветком лотоса на прудах своего сада,
переливом красой в оперении павлинов, фазанов и удодов,
позолоченной резьбой на стенах дворца - все это иногда
представлялось ему то божественными как бы пронизанным теплом
вечной жизни, а иногда или даже одновременно он ощущал во всем
этом нечто ненастоящее, ненадежное, сомнительное, какую-то тягу
к бренности и исчезновению готовность к возврату в безобразное,
в хаос. Ведь и он сам, князь Даса, был царевичем, а стал
пастухом, убийцей и бродягой, а потом опять возвысился в
князья, не понимая, какие силы вели его по этой стезе, не ведая
ни завтрашнего, ни послезавтрашнего дня; так и вся обманчивая
игра жизни есть повсюду одновременно возвышенное и низкое,
вечное и тленное, великое и смешное. Даже она, многолюбимая,
даже прекрасная Правати порой на несколько мгновений казалась
ему лишенной всякого волшебства, смешной: слишком много на ее
руках было браслетов, слишком много гордыни и торжества во
взоре, тщания о достоинстве походки.
Но еще больше, чем сад и книги, Даса любил Равану, сыночка
своего, воплощение любви своей, цель жизни, предмет его ласки и
забот - нежного и красивого ребенка, принца крови, с глазами
лани, как у матери, склонного к задумчивости и мечтаниям, как
отец. Порой, когда малыш, сидя на ковре и чуть подняв брови,
глядел тихим, отсутствующим взглядом на драгоценный камень,
резную игрушку, или пестрое перышко, или, бегая по саду, вдруг
застывал перед каким-нибудь причудливым деревом, Дасе казалось,
что он похож на него. А как сильно он его любил, Даса понял
только, когда впервые вынужден был расстаться с ним на
неопределенное время.
Ко двору прибыл гонец из тех мест, где княжество Дасы
соседствовало с княжеством Говинды, и сообщил, что люди Говинды
напали на земли Дасы, угнали скот, нескольких жителей захватили
в плен и увели с собой! Даса тотчас же собрался, приказал
начальнику личной стражи и нескольким десяткам верховых
следовать за ним и пустился в погоню за разбойниками; но в тот
миг, когда перед отъездом он взял на руки и поцеловал сына,
любовь в сердце его разгорелась жгучей болью. И эта жгучая
боль, поразившая и озадачившая его с неожиданной силой, словно
напоминание, пришедшее из неведомых глубин, стала чем-то
осознанным и понятным в то время, когда он спешил к рубежам
своего княжества. В пути его занимали размышления о том, по
какой причине он так спешно и решительно скачет на коне в такую
даль, какая сила заставила его поступить именно так, а не
иначе. Он долго думал и наконец понял, что в глубине души ему
безразлично и не может причинить боли, угнал ли кто-нибудь на
границе скот и людей, что разбоя этого и попрания княжеских
прав было недостаточно, чтобы вспыхнул его гнев и вызвал бы
определенные поступки, и что для него было бы гораздо
естественней встретить известие о нападении сострадательной
усмешкой. Но тогда - и это он хорошо понимал - он совершил бы
тяжкую несправедливость по отношению к гонцу, доведшему себя до
полного изнеможения ради передачи этого известия, и не менее
несправедлив он был бы к тем людям, которых ограбили, к тем,
кого взяли в плен, вырвав из мирной жизни и угнав в рабство на
чужбину. Да и другим своим подданным, которых никто не обижал,
он нанес бы своим отказом от бранной мести обиду, они были бы
оскорблены, они никогда не смогли бы понять, как же это князь
не защитил их страну, и когда на него самого нападут, он не
сможет ожидать от них ни помощи, ни отмщения. И он понял, что
его долг - мчаться в те края и мстить. Но что такое долг? И
сколько у нас долгов, которыми мы так часто и без всякого
сожаления пренебрегаем? И почему же этот долг мести не был
одним из тех, которыми он мог бы пренебречь, и почему он сейчас
выполняет его не в полсилы, а ревностно и со страстью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
 Качество здесь в Москве 

 испанская плитка аре