О, как давно он не плакал! Слезы бежали ручьем,
глаза уже ничего не видели, но смертельного удушья как не
бывало, а когда он пришел в себя, ощутил вкус соли на губах и
понял, что плачет, то на мгновение ему почудилось, будто бы
вновь стал ребенком, не ведающим зла. Иосиф улыбнулся, ему было
немного стыдно своих слез, затем он встал и снова двинулся в
путь. Толком он не знал, куда ведет его бегство и что с ним
будет; поистине он казался самому себе ребенком, в нем уже не
было борьбы и воли; он с облегчением чувствовал себя так, как
будто его вели, как будто далекий добрый голос звал и манил его
домой, как будто странствие его было возвращением. В конце
концов он устал, устал и его разум, который теперь смолк, или
успокоился, или ощутил свою бесполезность.
У водопоя, где Иосиф решая остановиться на ночь, он
приметил несколько развъюченных верблюдов; но в небольшой
группе путешественников оказались и две женщины, и Иосиф
ограничился молчаливым приветствуем, избегая вступать в
разговор. Однако после того как уже в сумерках он съел
несколько фиников, помолился и прилег, он невольно услышал
разговор между двумя путниками, старым и молодым: оба они
лежала совсем близко от него. Это была только часть диалога,
дольше путники говорили неразборчивым шепотом. Но и этот
отрывок привлек внимание Иосифа и заставил пролежать без сна
почти всю ночь.
- Ладно уж, - услышал он, как сказал старший, - и то
хорошо, что ты решил съездить к такому святому человеку
исповедаться. Отшельники - они не только хлеб жуют, они
кое-что смыслят и заклинания знают. Стоит такому сказать
словечко, и разъяренный лев поджимает хвост, разбойник, и
убирается восвояси. Да, да, они способны льва сделать ручным, а
одному из них - он был уж очень святой человек - его ручные
львы сами могилу выкопали, когда он номер, а потом ровненько
так засыпали; долго еще два льва после этих похорон день и ночь
возле могилы сидели, вроде как караул несли. Да и не только
львов они умеют приручать. Один такой святой взялся за римского
центуриона - зверь был, а не человек, распутник из
распутников, во всем Аскалоке такого поискать, а святой этот
так за него принялся, что солдат совсем сник, будто пес побитый
в свою конуру убрался. Никто его после этого и узнать не мог,
таким тихим и кротким он стал. Правда, нехорошо тут подучилось,
вскоре после этого он возьми да и умри.
- Святой?
- Да нет, центурион. Варрон звали его. После того как
отшельник обломал его как следует, солдат весь обмяк, два раза
с ним лихорадка приключалась, а три месяца спустя он помер. Что
ж, жалеть его не приходится; но как бы там ни было, а у меня из
головы не идет: должно быть, отшельник не только дьявола из
него изгнал, наверное, еще и слово какое на уме имел, чтоб
солдата поскорей в землю упрятать.
- Это ты про святого человека так говоришь? Никогда не
поверю!
- Хочешь верь, хочешь нет, дорогой мой. Но с того дня
центуриона этого как подменили, чтобы не сказать - околдовали,
три месяца прошло и...
Некоторое время оба молчали, затем снова послышался голос
молодого:
- Слыхал я про одного отшельника, где-то тут неподалеку
он должен быть, совсем один около затерянного родника живет, в
двух шагах от дороги на Газу, Иосиф зовут его, Иосиф Фамулус.
Много мне о нем говорили.
- Ну, а что говорили-то?
- Уж больно благочестив, а на женщин - так никогда и не
смотрит. Случись около его кельи пройти каравану, и если хоть
на одном верблюде сидит женщина, то как бы она ни была
закутана, отшельник повернется к ней спиной и тут же исчезнет в
своей келье. Многие к нему исповедоваться ходят, очень многие.
- Наверное, болтают больше, а то бы и я о нем прослышал.
Ну, а что ж он умеет, твой Фамулус?
- Исповеди слушать. Не будь в нем ничего благого или не
понимай он ничего, люди б не ходили к нему. Между прочим, о нем
говорят, будто он никогда и слова не скажет, не бранится, не
кричит, кар никаких не налагает, ласковый, говорят, человек,
даже робкий.
- А что же он тогда делает, если не бранит, не наказывает
и даже рта не открывает?
- Слушает тебя, чудно так вздыхает и крестится.
- Да брось ты! Тоже мне выдумал какого святого! Неужто ты
такой дурак, чтобы бегать за молчуном?
- А как же? Непременно надо найти его. Недалеко где-то он
обитает. Как стало смеркаться, я тут одного паломника приметил
возле водопоя, завтра утром спрошу его, он сам на отшельника
похож.
Старик совсем разошелся:
- Да брось ты этого святошу! Пусть себе в келье сидит!
Такие, что только сидят и слушают и вздыхают, да еще баб
боятся, - такие ничего не умеют и ничего не знают. Ты вот
лучше меня послушай, я тебя научу, к кому пойти. Правда,
далековато отсюда будет, за Аскалоном, зато уж всем отшельникам
отшельник, лучший, можно сказать, исповедник, какие есть на
свете. Дионом его зовут, Дионом Пугилем, а это значит -
кулачный боец, потому что он со всеми чертями дерется. Вот
придет к нему кто-нибудь, скажет свою исповедь, поведает обо
всем, что натворил, - Пугиль этот не станет вздыхать да охать,
и не молчит, а так набросится на тебя, такую задаст тебе
трепку, что своих не узнаешь. Одного, говорят, даже избил, а
других заставил всю ночь на коленях выстаивать, на камнях-то!
Да сверх того еще сорок грошей велит бедным раздать. Вот это
исповедник, скажу я тебе, диву дашься! Стоит ему посмотреть на
тебя - сразу оторопь берет, насквозь тебя видит. Нет, этот не
будет вздыхать, этот все может. И если ты сон потерял или
снится тебе всякая чертовщина, видения тебе являются - Пугиль
как рукой снимет! И говорю я тебе это не потому, что так старые
бабы болтают, а потому, что сам у него был. Да, сам, хоть и не
велика птица, а когда-то и я ходил к Диону - к ратоборцу, к
человеку божию. Пошел я к нему в сокрушении, совесть вся
изгажена, а ушел - чистый и светлый, как утренняя звезда; и
все это верно, как верно, что меня зовут Давидом. Запомни,
значит: Дион зовут его, Дион Пугиль. Вот к нему и ступай, и как
можно скорей; такого, как он, ты еще никогда не видывал.
Игемоны, старейшины, епископы и те к нему за советом ходят.
- Буду в тех местах, может, и заверну. Но раз уж я здесь
и тут поблизости где-то находится этот Фамулус, о котором я
слышал много хорошего...
- Хорошего, говоришь? На что он тебе сдался, этот
Фамулус?
- Понравилось мне, что он не ругает, не кидается на тебя,
словно зверь лютый, - вот и все. Я ведь не центурион
какой-нибудь и не епископ, я человек маленький, скорей даже
робкий, смолы там и серы всякой я много не вынесу; мне куда
приятней, чтобы со мной ласково обходились, такой уж я родился.
- Ишь чего захотел! Ласково чтобы с ним обходились! Вот
если после исповеди, когда ты освободился от грехов, кару,
какую положено, принял, очистился, стало быть, - это я еще
понимаю, чтоб тогда с тобой ласково обошлись, но не тогда же,
когда ты только что предстал перед духовником и судьей своим, а
сам весь загажен и воняешь, что твой шакал.
- Ладно уж. Чего ты шумишь, люди вон спать хотят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
глаза уже ничего не видели, но смертельного удушья как не
бывало, а когда он пришел в себя, ощутил вкус соли на губах и
понял, что плачет, то на мгновение ему почудилось, будто бы
вновь стал ребенком, не ведающим зла. Иосиф улыбнулся, ему было
немного стыдно своих слез, затем он встал и снова двинулся в
путь. Толком он не знал, куда ведет его бегство и что с ним
будет; поистине он казался самому себе ребенком, в нем уже не
было борьбы и воли; он с облегчением чувствовал себя так, как
будто его вели, как будто далекий добрый голос звал и манил его
домой, как будто странствие его было возвращением. В конце
концов он устал, устал и его разум, который теперь смолк, или
успокоился, или ощутил свою бесполезность.
У водопоя, где Иосиф решая остановиться на ночь, он
приметил несколько развъюченных верблюдов; но в небольшой
группе путешественников оказались и две женщины, и Иосиф
ограничился молчаливым приветствуем, избегая вступать в
разговор. Однако после того как уже в сумерках он съел
несколько фиников, помолился и прилег, он невольно услышал
разговор между двумя путниками, старым и молодым: оба они
лежала совсем близко от него. Это была только часть диалога,
дольше путники говорили неразборчивым шепотом. Но и этот
отрывок привлек внимание Иосифа и заставил пролежать без сна
почти всю ночь.
- Ладно уж, - услышал он, как сказал старший, - и то
хорошо, что ты решил съездить к такому святому человеку
исповедаться. Отшельники - они не только хлеб жуют, они
кое-что смыслят и заклинания знают. Стоит такому сказать
словечко, и разъяренный лев поджимает хвост, разбойник, и
убирается восвояси. Да, да, они способны льва сделать ручным, а
одному из них - он был уж очень святой человек - его ручные
львы сами могилу выкопали, когда он номер, а потом ровненько
так засыпали; долго еще два льва после этих похорон день и ночь
возле могилы сидели, вроде как караул несли. Да и не только
львов они умеют приручать. Один такой святой взялся за римского
центуриона - зверь был, а не человек, распутник из
распутников, во всем Аскалоке такого поискать, а святой этот
так за него принялся, что солдат совсем сник, будто пес побитый
в свою конуру убрался. Никто его после этого и узнать не мог,
таким тихим и кротким он стал. Правда, нехорошо тут подучилось,
вскоре после этого он возьми да и умри.
- Святой?
- Да нет, центурион. Варрон звали его. После того как
отшельник обломал его как следует, солдат весь обмяк, два раза
с ним лихорадка приключалась, а три месяца спустя он помер. Что
ж, жалеть его не приходится; но как бы там ни было, а у меня из
головы не идет: должно быть, отшельник не только дьявола из
него изгнал, наверное, еще и слово какое на уме имел, чтоб
солдата поскорей в землю упрятать.
- Это ты про святого человека так говоришь? Никогда не
поверю!
- Хочешь верь, хочешь нет, дорогой мой. Но с того дня
центуриона этого как подменили, чтобы не сказать - околдовали,
три месяца прошло и...
Некоторое время оба молчали, затем снова послышался голос
молодого:
- Слыхал я про одного отшельника, где-то тут неподалеку
он должен быть, совсем один около затерянного родника живет, в
двух шагах от дороги на Газу, Иосиф зовут его, Иосиф Фамулус.
Много мне о нем говорили.
- Ну, а что говорили-то?
- Уж больно благочестив, а на женщин - так никогда и не
смотрит. Случись около его кельи пройти каравану, и если хоть
на одном верблюде сидит женщина, то как бы она ни была
закутана, отшельник повернется к ней спиной и тут же исчезнет в
своей келье. Многие к нему исповедоваться ходят, очень многие.
- Наверное, болтают больше, а то бы и я о нем прослышал.
Ну, а что ж он умеет, твой Фамулус?
- Исповеди слушать. Не будь в нем ничего благого или не
понимай он ничего, люди б не ходили к нему. Между прочим, о нем
говорят, будто он никогда и слова не скажет, не бранится, не
кричит, кар никаких не налагает, ласковый, говорят, человек,
даже робкий.
- А что же он тогда делает, если не бранит, не наказывает
и даже рта не открывает?
- Слушает тебя, чудно так вздыхает и крестится.
- Да брось ты! Тоже мне выдумал какого святого! Неужто ты
такой дурак, чтобы бегать за молчуном?
- А как же? Непременно надо найти его. Недалеко где-то он
обитает. Как стало смеркаться, я тут одного паломника приметил
возле водопоя, завтра утром спрошу его, он сам на отшельника
похож.
Старик совсем разошелся:
- Да брось ты этого святошу! Пусть себе в келье сидит!
Такие, что только сидят и слушают и вздыхают, да еще баб
боятся, - такие ничего не умеют и ничего не знают. Ты вот
лучше меня послушай, я тебя научу, к кому пойти. Правда,
далековато отсюда будет, за Аскалоном, зато уж всем отшельникам
отшельник, лучший, можно сказать, исповедник, какие есть на
свете. Дионом его зовут, Дионом Пугилем, а это значит -
кулачный боец, потому что он со всеми чертями дерется. Вот
придет к нему кто-нибудь, скажет свою исповедь, поведает обо
всем, что натворил, - Пугиль этот не станет вздыхать да охать,
и не молчит, а так набросится на тебя, такую задаст тебе
трепку, что своих не узнаешь. Одного, говорят, даже избил, а
других заставил всю ночь на коленях выстаивать, на камнях-то!
Да сверх того еще сорок грошей велит бедным раздать. Вот это
исповедник, скажу я тебе, диву дашься! Стоит ему посмотреть на
тебя - сразу оторопь берет, насквозь тебя видит. Нет, этот не
будет вздыхать, этот все может. И если ты сон потерял или
снится тебе всякая чертовщина, видения тебе являются - Пугиль
как рукой снимет! И говорю я тебе это не потому, что так старые
бабы болтают, а потому, что сам у него был. Да, сам, хоть и не
велика птица, а когда-то и я ходил к Диону - к ратоборцу, к
человеку божию. Пошел я к нему в сокрушении, совесть вся
изгажена, а ушел - чистый и светлый, как утренняя звезда; и
все это верно, как верно, что меня зовут Давидом. Запомни,
значит: Дион зовут его, Дион Пугиль. Вот к нему и ступай, и как
можно скорей; такого, как он, ты еще никогда не видывал.
Игемоны, старейшины, епископы и те к нему за советом ходят.
- Буду в тех местах, может, и заверну. Но раз уж я здесь
и тут поблизости где-то находится этот Фамулус, о котором я
слышал много хорошего...
- Хорошего, говоришь? На что он тебе сдался, этот
Фамулус?
- Понравилось мне, что он не ругает, не кидается на тебя,
словно зверь лютый, - вот и все. Я ведь не центурион
какой-нибудь и не епископ, я человек маленький, скорей даже
робкий, смолы там и серы всякой я много не вынесу; мне куда
приятней, чтобы со мной ласково обходились, такой уж я родился.
- Ишь чего захотел! Ласково чтобы с ним обходились! Вот
если после исповеди, когда ты освободился от грехов, кару,
какую положено, принял, очистился, стало быть, - это я еще
понимаю, чтоб тогда с тобой ласково обошлись, но не тогда же,
когда ты только что предстал перед духовником и судьей своим, а
сам весь загажен и воняешь, что твой шакал.
- Ладно уж. Чего ты шумишь, люди вон спать хотят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167