.. - Павел криво усмехнулся. - Что ты тут
поделаешь... человек, это, брат, историческая необходимость!.. - Семен
не понимал слов Павла, но ему показалось, что лоб у Павла стал как-то
выпуклей, а губы вяло обвисли. Павел разглядывал жучка, ползшего у него
по ладони. - Устал я, что ли, - не знаю. Вот теперь, на просторе-то и
глупо как-то кажется. Думать всегда на просторе нужно, в лесу напри-
мер... Да и чорт его разберет, человека!..
Только последнее "думать надо на просторе" и понял Семен; оба теперь
думали о разном. Обступавший их можжевел воплощал в себе, казалось, суть
их молчанья. Можжевел - дерево скрытное, колкое, не допускающее в себя,
замкнутое, строгое к жизни, самое мудрое из наших дерев: голубые и розо-
вые кольца свои кладет скупо, неторопливо, и в каждом кольце запах по-
коя, молчания, знания. Травы в этом темном можжевеловом месте почти не
было. Не нарушаемый человеком, он рос здесь высоко и густо, прозрачно,
синих оттенков. На дне глубоких рек, где верхнее теченье уже не задевает
низа, такая же безмолвная синева.
Они просидели на полусгнивших тех деревьях еще долго. В высотах звон-
кая кукушка вела свой непостижимый счет. Солнечный луч, который, пробив-
шись сверху, бил в начале разговора в лицо Павлу, теперь уполз далеко и
сидел на колкой можжевеловой хвое. Павел, все еще глядя на жучка, спро-
сил у Семена о причинах, толкнувших того на столь большой размах. Семен
бестолково повторил все то, что говорил накануне барсукам. Волнуясь, он
копал ямку обломком палки, но прежнего недоверия к Павлу как будто уже
не оставалось в нем. Когда кончил, ямка в лесном прахе и свидетельство-
вала о Семеновом волненьи.
- Много ты тут наворочал, - заговорил Павел, рассеянно закидывая Се-
менову ямку носком сапога. - Я тебя не уговаривать, конечно, пришел, а
уж если зарубил, то и выслушай...
Ямка все заполнялась, скоро она совсем сравнялась с землей, а травин-
ка, засыпанная случайно и торчавшая теперь, как будто убеждала даже, что
никогда и не было здесь ямки, а травинка так от века и росла. Потом го-
ворил Семен и опять раскидал ямку, а Павел снова ее засыпал, и ни тот,
ни другой не замечали. Они поднялись вдруг, словно по уговору и постояли
так с минуту, несогласные. Искусственный каблук Павла пришелся как раз
на ямку, только что засыпанную им же.
- А помнишь, Паша, как мы с тобой в подвале плакали вместе?.. -
грустно сказал Семен, подымая брови, и отшвырнул далеко обломок палки.
- Что это мне все грибной дух мерещится? - будто и не слышал Павел,
идя рядом с Семеном из леса. - Да, вот я и говорю, - продолжал он, - все
равно к нам придете... и не потому только, что мы вам землю стережем!
Не-ет, без нас деревне дороги нету, сам увидишь! И ты не мной осужон...
ты самой жизнью осужон. И я прямо тебе говорю, я твою горсточку разомну!
Мы строим, ну, сказать бы, процесс природы, а ты нам мешаешь... А вот и
грибы! Ты говорил, что нет грибов, - и Павел наклонился над пнем.
- Это поганки... - вскользь заметил Семен и встряхнулся. До опушки
они шли молча. - Ну, я свою лошадь там, в овражке привязал! - развязно
сказал он, стыдясь перед братом, что приехал не один, нарушив условье.
- И я там же поставил... - и покосился на Семена.
... Они подошли к скату оврага, тут стоял орешник, и оба сразу нас-
мешливо переглянулись. Павел приехал тоже не один. Но не это удивило
обоих. Верховой Павла, малый в кубанке с красным дном, сидел на Семено-
вой подводе, рядом с барсуками, и что-то оживленно рассказывал, сильно
напирая на слова, обозначающие степень размаха, размах чувства. Оба, Ба-
рыков и Супонев, слушали с почтительным вниманием. Все они дружелюбно
курили, и не было, казалось, никакой причины завтра же, быть может, схо-
диться на последнюю схватку.
- Вот видишь, как обернулось-то... - неловко сказал Павел.
- А что, Павел! Вот нас с тобой не было, посмотри как беседуют-то
ладно! - подтолкнул брата Семен.
Павел дернул плечами.
- А ты послушай, о чем они беседуют! - холодно возразил он.
Судя по обрывкам, высокий в кубанке повествовал об усмирении како-
го-то дезертирского бунта.
- Митька!! - закричал во всю грудь Семен, выйдя из-за куста. Подводу
сюда!.. Чорт...
Внизу произошло замешательство. Барыков потушил в пальцах недокурен-
ную папироску и окурок сунул себе куда-то в волоса. Рослый в кубанке за-
суетился у лошадей.
- ... и скажи своему Антону, - крикнул Семен, влезая в подводу,
что-де крепколобы барсуки, нейдут на уговор!
- Ладно, - засмеялся Павел уже верхом на лошади, - скажу!.. - Хромая
нога Павла не мешала ему ладно сидеть в седле.
XXII. Глава из отрывков.
Барыков, чувствовавший себя виноватым, ударил по лошадям.
- Семен Савельич, - обратился Барыков, когда отъехали от оврага верс-
ты на две, - на-ко, пригодится там тебе... в обиходе! - и протягивал Се-
мену наган, - кобур, вишь, у него расстегнут был! Ну, вот, и смутило ме-
ня...
- Это у высокого, что ли?.. - усмехнулся Семен своим повеселевшим
мыслям и всю дорогу вертел в руках уворованный у кубанца наган.
Дорога шла опушкой. На четвертой версте, где огибала дорога лесной
мысок, услышал Семен равномерное поскрипыванье луба и лыка за поворотом.
И почти одновременно увидел шедших навстречу подводе людей с лубяными
котомками за плечами. Их было больше двадцати, бородачи из двадцать
третьей, вся двадцать третья целиком. Татарченок, единственный моло-
денький среди них, шел с ними молча, как и все.
- Куда?.. - испуганно закричал Семен, соскакивая с подводы.
Бородачи в тяжелых сермягах стояли полукругом, глядели в желто-крас-
ный растрескавшийся прах дороги - песок с глиной, - вытирали рукавами
потные лица. Было почти нечем дышать, парило. По небу, какому-то черно-
му, замедленно плыли легкие облачка, похожие на белые лепестки. Но ниж-
ние поверхности их были плоски и сизы.
- Замиренье, сказывают!.. - вздохнул русый бородач, тот самый, кото-
рый накануне со чрезмерной готовностью поддерживал Семена.
- Землицу-т отвоевали, а пахать некому... - не сразу прибавил его
приятель и, вскинув грустные глаза на Семенову руку, все еще державшую
наган, прибавил тихо: - Ты штуку-те эту спрячь... еще выстрелит!..
- Что ж, землячки, - заговорил Семен, со смущением пряча наган в со-
лому подводы. - Зарубить зарубили, а отрубать кум наедет? - он искал
глазами какой-нибудь пары глаз и нашел: татарченок не мигая глядел в Се-
мена.
- Моя село, Саруй, кончал бунтовать... - буйно вскричал татарченок и
как-то сразу померк.
- Да вот и Половинкин тоже, - укоряюще переступил с ноги на ногу бо-
родач. - Он мне весь дом перерыл, из огорода весь овощ повыкидал... Я и
пришел сюда... отседа, думал, достану. А ты его без никакой пользы от-
пускаешь! Закон-справедливости, Семен Савельич, в тебе нету. Обидел ты
меня, ох как обидел, страшно сказать... А уж я ль тебе не служил!?
- Ты не мне, Прокофий, служил, - оборвал его Семен. - Дело мирское. А
уходить в такую пору нехорошо!
- Это уж конешно, обчество! - недовольно согласился Прокофий и встал
боком. - А только мы не нанимались!..
- Нехорошо-о! - передразнил крепкий, плечистый, в высокой шляпе, и
горько покачал головой - Это мы-те нехорошо? Крапивный у тебе лист за-
место языка, Семен Савельич!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
поделаешь... человек, это, брат, историческая необходимость!.. - Семен
не понимал слов Павла, но ему показалось, что лоб у Павла стал как-то
выпуклей, а губы вяло обвисли. Павел разглядывал жучка, ползшего у него
по ладони. - Устал я, что ли, - не знаю. Вот теперь, на просторе-то и
глупо как-то кажется. Думать всегда на просторе нужно, в лесу напри-
мер... Да и чорт его разберет, человека!..
Только последнее "думать надо на просторе" и понял Семен; оба теперь
думали о разном. Обступавший их можжевел воплощал в себе, казалось, суть
их молчанья. Можжевел - дерево скрытное, колкое, не допускающее в себя,
замкнутое, строгое к жизни, самое мудрое из наших дерев: голубые и розо-
вые кольца свои кладет скупо, неторопливо, и в каждом кольце запах по-
коя, молчания, знания. Травы в этом темном можжевеловом месте почти не
было. Не нарушаемый человеком, он рос здесь высоко и густо, прозрачно,
синих оттенков. На дне глубоких рек, где верхнее теченье уже не задевает
низа, такая же безмолвная синева.
Они просидели на полусгнивших тех деревьях еще долго. В высотах звон-
кая кукушка вела свой непостижимый счет. Солнечный луч, который, пробив-
шись сверху, бил в начале разговора в лицо Павлу, теперь уполз далеко и
сидел на колкой можжевеловой хвое. Павел, все еще глядя на жучка, спро-
сил у Семена о причинах, толкнувших того на столь большой размах. Семен
бестолково повторил все то, что говорил накануне барсукам. Волнуясь, он
копал ямку обломком палки, но прежнего недоверия к Павлу как будто уже
не оставалось в нем. Когда кончил, ямка в лесном прахе и свидетельство-
вала о Семеновом волненьи.
- Много ты тут наворочал, - заговорил Павел, рассеянно закидывая Се-
менову ямку носком сапога. - Я тебя не уговаривать, конечно, пришел, а
уж если зарубил, то и выслушай...
Ямка все заполнялась, скоро она совсем сравнялась с землей, а травин-
ка, засыпанная случайно и торчавшая теперь, как будто убеждала даже, что
никогда и не было здесь ямки, а травинка так от века и росла. Потом го-
ворил Семен и опять раскидал ямку, а Павел снова ее засыпал, и ни тот,
ни другой не замечали. Они поднялись вдруг, словно по уговору и постояли
так с минуту, несогласные. Искусственный каблук Павла пришелся как раз
на ямку, только что засыпанную им же.
- А помнишь, Паша, как мы с тобой в подвале плакали вместе?.. -
грустно сказал Семен, подымая брови, и отшвырнул далеко обломок палки.
- Что это мне все грибной дух мерещится? - будто и не слышал Павел,
идя рядом с Семеном из леса. - Да, вот я и говорю, - продолжал он, - все
равно к нам придете... и не потому только, что мы вам землю стережем!
Не-ет, без нас деревне дороги нету, сам увидишь! И ты не мной осужон...
ты самой жизнью осужон. И я прямо тебе говорю, я твою горсточку разомну!
Мы строим, ну, сказать бы, процесс природы, а ты нам мешаешь... А вот и
грибы! Ты говорил, что нет грибов, - и Павел наклонился над пнем.
- Это поганки... - вскользь заметил Семен и встряхнулся. До опушки
они шли молча. - Ну, я свою лошадь там, в овражке привязал! - развязно
сказал он, стыдясь перед братом, что приехал не один, нарушив условье.
- И я там же поставил... - и покосился на Семена.
... Они подошли к скату оврага, тут стоял орешник, и оба сразу нас-
мешливо переглянулись. Павел приехал тоже не один. Но не это удивило
обоих. Верховой Павла, малый в кубанке с красным дном, сидел на Семено-
вой подводе, рядом с барсуками, и что-то оживленно рассказывал, сильно
напирая на слова, обозначающие степень размаха, размах чувства. Оба, Ба-
рыков и Супонев, слушали с почтительным вниманием. Все они дружелюбно
курили, и не было, казалось, никакой причины завтра же, быть может, схо-
диться на последнюю схватку.
- Вот видишь, как обернулось-то... - неловко сказал Павел.
- А что, Павел! Вот нас с тобой не было, посмотри как беседуют-то
ладно! - подтолкнул брата Семен.
Павел дернул плечами.
- А ты послушай, о чем они беседуют! - холодно возразил он.
Судя по обрывкам, высокий в кубанке повествовал об усмирении како-
го-то дезертирского бунта.
- Митька!! - закричал во всю грудь Семен, выйдя из-за куста. Подводу
сюда!.. Чорт...
Внизу произошло замешательство. Барыков потушил в пальцах недокурен-
ную папироску и окурок сунул себе куда-то в волоса. Рослый в кубанке за-
суетился у лошадей.
- ... и скажи своему Антону, - крикнул Семен, влезая в подводу,
что-де крепколобы барсуки, нейдут на уговор!
- Ладно, - засмеялся Павел уже верхом на лошади, - скажу!.. - Хромая
нога Павла не мешала ему ладно сидеть в седле.
XXII. Глава из отрывков.
Барыков, чувствовавший себя виноватым, ударил по лошадям.
- Семен Савельич, - обратился Барыков, когда отъехали от оврага верс-
ты на две, - на-ко, пригодится там тебе... в обиходе! - и протягивал Се-
мену наган, - кобур, вишь, у него расстегнут был! Ну, вот, и смутило ме-
ня...
- Это у высокого, что ли?.. - усмехнулся Семен своим повеселевшим
мыслям и всю дорогу вертел в руках уворованный у кубанца наган.
Дорога шла опушкой. На четвертой версте, где огибала дорога лесной
мысок, услышал Семен равномерное поскрипыванье луба и лыка за поворотом.
И почти одновременно увидел шедших навстречу подводе людей с лубяными
котомками за плечами. Их было больше двадцати, бородачи из двадцать
третьей, вся двадцать третья целиком. Татарченок, единственный моло-
денький среди них, шел с ними молча, как и все.
- Куда?.. - испуганно закричал Семен, соскакивая с подводы.
Бородачи в тяжелых сермягах стояли полукругом, глядели в желто-крас-
ный растрескавшийся прах дороги - песок с глиной, - вытирали рукавами
потные лица. Было почти нечем дышать, парило. По небу, какому-то черно-
му, замедленно плыли легкие облачка, похожие на белые лепестки. Но ниж-
ние поверхности их были плоски и сизы.
- Замиренье, сказывают!.. - вздохнул русый бородач, тот самый, кото-
рый накануне со чрезмерной готовностью поддерживал Семена.
- Землицу-т отвоевали, а пахать некому... - не сразу прибавил его
приятель и, вскинув грустные глаза на Семенову руку, все еще державшую
наган, прибавил тихо: - Ты штуку-те эту спрячь... еще выстрелит!..
- Что ж, землячки, - заговорил Семен, со смущением пряча наган в со-
лому подводы. - Зарубить зарубили, а отрубать кум наедет? - он искал
глазами какой-нибудь пары глаз и нашел: татарченок не мигая глядел в Се-
мена.
- Моя село, Саруй, кончал бунтовать... - буйно вскричал татарченок и
как-то сразу померк.
- Да вот и Половинкин тоже, - укоряюще переступил с ноги на ногу бо-
родач. - Он мне весь дом перерыл, из огорода весь овощ повыкидал... Я и
пришел сюда... отседа, думал, достану. А ты его без никакой пользы от-
пускаешь! Закон-справедливости, Семен Савельич, в тебе нету. Обидел ты
меня, ох как обидел, страшно сказать... А уж я ль тебе не служил!?
- Ты не мне, Прокофий, служил, - оборвал его Семен. - Дело мирское. А
уходить в такую пору нехорошо!
- Это уж конешно, обчество! - недовольно согласился Прокофий и встал
боком. - А только мы не нанимались!..
- Нехорошо-о! - передразнил крепкий, плечистый, в высокой шляпе, и
горько покачал головой - Это мы-те нехорошо? Крапивный у тебе лист за-
место языка, Семен Савельич!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92