Чмелев сам встретил их - Петра Грохотова, Матвея Лызлова и продкомис-
сара. Он почтительно и хлопотливо усаживал их за стол, покрикивал жене
подавать скорее. Гости расселись. Матвей Лызлов поглаживал русую, круг-
лую бороду, ею заросло у него все лицо. Петр Грохотов писал что-то в за-
писную книжку. Продкомиссар с неприметным любопытством приглядывался к
хозяину.
Пантелей Чмелев и в самым деле стоил продкомиссарова вниманья. Не-
большой ростом, он таил под наружным тщедушием своим какую-то тихую,
внутреннюю силу, видную только через глаза. Она блестела оттуда то ко-
роткой вспышкой ума, то какой-то чудесной добротой, то, вдруг, волей.
Был Чмелев порывист до суетливости, но в суетливость свою вносил он ос-
мысленность, суетливостью своею он не тяготился.
Казалось бы: владеть Пантелею Чмелеву при его трезвости большой, де-
вять на девять, избой с обширными холостыми пристройками, а в четверть
избы печь, а в печи всякие мужиковские яства. Да и ходить бы ему не пло-
ше покойного Григорья Бабинцова, который на сход иначе и не выходил,
кроме как в жилетке. Не везло Чмелеву; нещадней, чем других, мочалила
его жизнь. А ущербы посещали его хозяйство не вследствие какой-нибудь
нестройности - у Пантелея глаз щуркий и зоркий, - а по недогаданным при-
чинам, которые как майский снег. Как снег! - вымокало в мокрые весны
вчетверо против других, градом выбило втрое, случалась ползучая дрянь -
пожирала вдесятеро, словно слаще было на Чмелевских полосах. Так и всег-
да с незадачливым мужиком: сторожит его и в темную непогодную ночь и в
погожий полдень хитрый, несытый враг.
Этот Чмелев, растеряв двух сыновей на войне, остался жить вместе с
женой и глупой Марфушкой. Марфуша Дубовый Язык приходилась ему дальней
сестрой. И оттого, что не оставалось Чмелеву утехи в жизни, стал ее ис-
кать в хозяйстве своем Чмелев и нашел. Кроме того происходила в те годы
революция. Перетасованы были карты наново, пошла новая игра по небывалым
правилам: некозырные хлопы побивали заправских королей.
- Это теперь мы оправимся, вот как накипь сымем... - говорил за обе-
дом Чмелев, в ответ на продкомиссарский вопрос, как живут. - Суди сам,
друг! У нас до девятьсот пятого один самовар на деревню приходился, а
теперь коли уж нет самовара, так значит пропили! Тут еще кооперация...
опять же наука! Все это предоставлено. Вот как Свинулина погромили, кни-
жек я наменял у мужиков, на курево хотели, да бумага толстая. Очень дос-
тойные книжки. Ну, скажи, на всякий предмет есть своя книжка. Очень ув-
лекательно есть! Например, сказать, по нашему делу, по хозяйству. Да и
не по нашему, вот скажем: похождения капитанской дочки! Очень подробно
про все! Бабы-те мои ругаются, - добавил он улыбчатым доверчивым шопот-
ком, - очень на книгу злы, городская затея, времени отымает много... А
как я гляжу, нам без города никуда. Вот ты намедни говорил, что без
гвоздя да без ситцу не проживем. Я тогда, конешное дело, промолчал. А
только это не так. И мы ходим, штаны-те не гашником назад надеваем. Куз-
нецы-т да ткачихи и у нас есть. Город нам из других причин нужен. Эвон,
третевось слышу, баба махонького моего поучает: в мышу, говорит, костей
нет. Он, говорит, не имеет кости, потому и может в любую щель вобраться.
Растянется на аршин и лезет. Вот откуда вам итти надо! Заместо старшего
брата вы нам нужны. И потом, конечно, понять нужно мужика... Без поня-
тия, так лучше уж воду толочь!
Окончив речь, Чмелев стал со смущеньем передвигать вещи на столе -
тарелку с хлебом, солонку, ложки. Продкомиссар слушал, не пропуская ни
слова, Петр Грохотов зевал, Матвей Лызлов посмеивался.
- Вот так-то заговорит иной раз, так и заснешь под него... - загово-
рил Матвей Лызлов. - А правду говорит. Ты, Пантелей, лучше вот скажи,
как ты советским-то сделался. Он до этого любопытен, - тронул он продко-
миссара за рукав, - все расспрашивал меня вчера... Вот ему это любопытно
узнать. Пускай в городу расскажет!
Продкомиссаровы длинные руки лежали на краю стола и пощипывали бах-
ромку розовой скатерки, нарочно для гостей вынутой из сундука.
- В самом деле, расскажите... - попросил продкомиссар. - Я и вообще
очень рад, что познакомился с вами. Только вот в этом пункте я с вами
несогласен. Сперва, по моему, нужно вековую кожуру снять, предрассудки,
я хочу сказать, а там уж и дальше ехать. У вас-то как будто наоборот вы-
ходит?..
- А вот я и скажу, - прищурился Чмелев, разглаживая шитье скатертки
ладонью. - Вот и у меня причина была, и невелика, а затронула!
И как бы смутясь внимательного взгляда продкомиссара, принялся сурово
сцарапывать давнишнюю грязцу со своих обмоток Чмелев. Младший Пантелеев
сын умер уже в Ворах и одно только оставил в наследство отцу: эти серые
крепкие обмотки. Чмелев накручивал их прямо поверх мужиковских онучей,
отчего получались у него ноги невиданной толстоты. Поэтому всегда он
помнил о сыне.
Из Пантелеева рассказа выходило приблизительно следующее. Прошлым го-
дом ездил Чмелев в уезд, - поездка долгая, в два конца - неделя, потому
что летняя дорога обводила вкруг всего Кривоносова болота. Кривоносово -
потому, что и сюда достигали передние разбродные шайки Пугача, - руково-
дил их Кривонос. Он и скрывался в этом болоте, когда двинулись царские
войска брать Пугача. - И когда ехал там Чмелев, подсадил к себе по доро-
ге человека, встреченного под вечер. Видно, что человек хороший, в ис-
полкомах подводы не требовал из-за страдного времени, значит - со-
чувствующий мужику. Его, так и шедшего от поля до поля, и подобрал Чме-
лев.
- Садись, подвезу, - сказал Чмелев.
- А что ж, и сяду, - отвечал тот.
- Как звать-то? Ишь борода-т черная какая!
- А звать меня Григорьем, - отвечает.
Ночные пути не коротки, а часы вкруг Кривоносова болота долгие. Раз-
говорились оба. Лежал Григорий в телеге на спине, на сене, и, глядя на
ночное лунное небо, полное к тому же звезд, принялся рассказывать про
всякое: какие в небе звезды, какие им числа, из чего сделаны и как до
них люди докинулись умом. Рассказывал Григорий не спеша, голосом тихим,
посасывая самодельную трубку. А Чмелев, хоть и молчал, слушал со всей
остротой мужиковского слуха, и, хоть была ночь, вдруг стало жарко Чмеле-
ву от Григорьевых слов.
- Очень дерзко насчет каждой звезды говорил. Я уж потом-то и понял,
кажная наука дерзкая!.. Тут я и решился спросить. А правда ли, спрашиваю
как бы ненароком, что до христова рожденья вот не было звезд показано? А
как родился, так и явлена первая... Нам деды сказывали.
И уже ждал Чмелев, что загрохочет Григорий над мужиковской темнотой,
над вредной глупостью Пантелеевых дедов, а Григорий не засмеялся. Тем же
ровным толком объяснил он так, как сам понимал: ходят звезды по большому
мраку... всегда ходили и всегда будут ходить, нигде им не поставлен
срок.
- Я и говорю, что-де может врешь ты?..
А Григорий вынул из сумки трубку, раздвинул ее и предложил Пантелею
самому взглянуть, хотя бы на луну. Остановил подводу, Чмелев посмотрел и
тяжело охнул.
- Словно понимаешь, в сердце оборвалось что. Гляжу, а луна-те рябая!
Батюшки мои, думаю... да как же так?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92