Брыкин озлился и насильственно заулыбался:
- Должно, шарик у меня не работает. Ты прости, дядя Афанас, а только
речь твоя мне не по разуму! И куда ты клонишь - не пойму. А лес мне ну-
жен, так и знай... перерубы все подгнивают. Опасный ты, дядя Афанас, че-
ловек!
И он крупным, нарочитым шагом дошел до исполкомского крыльца. Испол-
комский дом, когда-то Сигнибедовский, рублен был на старозаветный манер,
неистовствовала пестрота раскраски. У крыльца стояли, привязаны, две ло-
шади, правая - статная кобылка под седлом. "Не вернуться ли?.." - тоск-
ливо мелькнуло последнее соображение. Но, ощутив на спине у себя насмеш-
ливый взгляд Афанаса Чигунова, Егор Иваныч, грохая сапогами, поднялся на
крыльцо и с остервенением распахнул вторую, в сенях, дверь.
Его охватила духота тесной каморки. Вокруг стола, за которым бойко
поскрипывал пером семнадцатилетний парнишка, председателев сын, стояли
мужики. Их было шестеро. И у всех шестерых на лицах было написано озабо-
ченное непониманье, даже виноватость. У одного из них как-то особенно
понуро выглядывал грязный клок из дырки на штанах.
Окна были закрыты. В мутное стекло, густо засиженное разным насеко-
мым, гудливо билась озверевшая синяя муха. Она искала выхода, но выхода
ей отсюда не было. Отсутствовал здесь обычный избяной дух, и воздух, ка-
кой-то серо-желтый, пахнул чем-то махорочным, солдатским.
Егор Иваныч прошел мимо и уже без прежней решимости взялся за скобку
следующей двери.
- Вам куда, товарищ?.. - сорвался с места председателев сын, второпях
бросая ручку на стол и изобразив возможную строгость на безусом своем
лице.
- Да я, Васятка, к папаше твоему... Хочу вот леса попросить, не даст
ли, - откровенно признался Брыкин и стал какого-то палевого оттенка.
- Тут Васяток нет, тут общественное место, - бесстрастно отразил Ва-
сятка. - И папаш тут тоже никаких не имеется! И вообще, товарищ... - он
не договорил, охваченный пожаром нестерпимого смущенья.
- Ну, уж прости дурака, - съязвил Брыкин, манерно кланяясь в пояс. -
Не знаю уж, каким тебя благородием и свеличать! Люди, сам знаешь, тем-
ные!.. В отдалении живем! - Брыкин так смешно подергал всем туловищем,
словно вытряхивал себя из себя самого, что мужики, все шестеро разом,
засмеялись лениво и добродушно.
- Я тебе не благородие, Егор Иваныч... как мы все обитаем землю, тру-
довой одним словом... - путался Васятка. - И потом, эта дверь в цейгауз
ведет, а к председателю вот сюда! - и он сам отворил перед Брыкиным
дверь.
- Садись уж, записывай... трудовой! Сенокос ведь! - сказал один, с
дыркой на штанах.
- Ты нам вот зимой поболтаешь, дремоту разогнать! - прибавил беззлоб-
но другой.
Егор Иваныч слышал это, но уже не смеялся вместе с мужиками. Он про-
лез в дверную щель как-то боком и остановился посреди комнаты.
Здесь было покойно, просторно и хорошо. За открытым окном стояли яб-
лони в цвету, - Сигнибедов был хозяйственен. Отраженное в глянцевой зе-
лени яблонь солнце было так сильно, что и на лицах людей, и на всех нем-
ногих предметах здесь смутно и приятно поблескивал прохладный зеленова-
тый отлив. Эта зеленоватость и придавала комнате какую-то необычную чис-
тоту, вначале даже непонятную для глаза. Впечатление чинности создава-
лось огромной и плохой литографией Ленина, висевшей в красном углу.
У левого окна, закрывшись газетой, сидел большой размерами человек в
гладких военных сапогах. Лица его не видел Брыкин, зато виден был толс-
тый перстень на крупном пальце, придерживавшем газетный лист. Брыкин не
обратил на него особенного внимания, более привлеченный другим. Этот
другой, военный комиссар соседней волости, разморясь от жары и изнемогая
от зевоты, забавно ловил мух на собственном колене. При появлении Брыки-
на он как раз бросил обескрыленную муху под лавку и, встав, закурил па-
пиросу, торчавшую у него за ухом, в запасе.
- Ну, я поехал, Матвей Максимыч, - сказал он, вытискивая сквозь зубы
струйку дыма. - Я к тебе вечерком заеду, жара спадет... В Попузине-т все
Петр Васильич сидит?
- Петр... - сказал председатель и рассеянно позевнул.
- Ну вот, я тогда к Петру Васильичу поеду...
Сам председатель был бос и сидел за столом, на котором поверх вороха
газет лежала крохотная восьмушка серой бумаги. В нее и вписывал Лызлов
тугие свои соображения, тыча время от времени пером в чернильный пузы-
рек. Пузырек этот, засоренный мухами, давно иссяк и напрасно тщился ныне
дать хоть каплю чернильной влаги пересохшему председателеву перу. Тер-
пенье Матвея Лызлова было неистощимо: он стряхивал с пера черную пакост-
ную тину прямо в угол и с прежней настойчивостью лез в пузырек. Писал он
медленно, водя по бумаге с нарочитой осторожностью, точно боялся нелов-
ким нажимом порвать бумагу или проломить стол и даже самый исполкомский
пол. Дыхание он задерживал, так что порой прорывался из его мощной груди
тоненький приглушенный свист. Было чудно и хорошо наблюдать за ним, как
он дрожащей от силы рукой преодолевает восьмушку бумаги. Даже и Егор
Иваныч, остановясь перед столом, почуял какую-то непреодолимость в пас-
тушьем сыне. Он подождал, пока Лызлов не дописал до конца.
- Чего тебе? - спросил Лызлов, тяжело дыша разинутым ртом на печать,
чтоб отчетливей приложилась к бумаге.
- Да вот, лесу бы мне, Матвей Максимыч. Пятерику бы штучки три... -
заторопился Брыкин. - Разрешенье бы!
- Лесу, - задумчиво сказал Матвей Лызлов. - Откуда же я его дам тебе,
лесу?..
- Да из лесу! Ясно дело, не из речки же... - кинул Брыкин, вытирая
пот с лица. - Я сам и съезжу!
- Из лесу... - повторил председатель, так нажимая на печать, что
где-то в полу хрустнуло. - Ну вот... - видимо, и Лызлова одолевала сол-
нечная истома. - Пущу я тебя в лес, а ты там уйму нарубишь. А ведь мне
отчет давать. Спросят, где вот с этого пня лесина?..
- Да мне хоть сухостойного... Вон у школы гарбушинник-то гниет. Его и
дай! А мне и не пилить, - уныло вздохнул Егор Иваныч, кивая куда-то за
окно. - А то бы я и сам срубил... Лес-то что трава прет!
- Сколько же тебе лесу? - спросил председатель, пряча печать в карман
широченных, жухлого цвета, штанов.
- Вот там жердей для сушила, мелочи, скажем... Пятеричку тоже лесин
пяток... - осмелев, начал перечислять Брыкин, но Лызлов не дослушал.
- Заявление напиши, - определил Лызлов. - На какой тебе расход лес,
занятье свое укажи и кто ты такой, я тебя не знаю!.. Одним словом, там
тебе Васятка расскажет.
- Неужто ж забыли вы меня, Матвей Максимыч? - обидчиво поершился Егор
Иваныч. - Брыкина, Ивана Гаврилыча, сынок я! Как вы пастушонком, извиня-
юсь, с отцом своим бегали, мамынька наша, извиняюсь, все шутили, что в
печку вас спать положит. Мамынька нам и сказывали... - очевидно, память
у Брыкина была крепче председателевой.
- Ладно уж... Поговаривают о тебе! - нахмурился Лызлов, уткнувшись в
новую восьмушку бумаги.
Брыкин, как близко ни касался его Лызловский намек, не дослушал. Че-
ловек, сидевший за газетой, опустил газетный лист, и в нем узнал Брыкин
Сергея Остифеича. Они встретились глазами, и Половинкин, внезапно сму-
тясь, вновь укрылся за газетой. Впрочем, от Брыкина не так-то легко мож-
но было отделаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92