- Эх... схлестнулись мы с вами, Анна Григорьевна, в непутный час! И
как вы этого не понимаете, что всякое на свете имеет свой конец. Конеш-
но, я всем люб, потому что я всем нужен. Я обчественный человек, служу
обчеству. Меня и то уж товарищи в уезде попрекают, бабник мол... Могут,
конешно, и накостылять. А какой я бабник? Конешно, есть у меня любо-
пытство к женщине, какая она, одним словом. - Сергей Остифеич потер себе
нос, словно стереть с него хотел истинные ощущения свои. - Липнут ко мне
бабы, ну прямо хоть усы сбривай! Ведь до чего доходит-то! Марфутка Дубо-
вая пристала намедни и ко мне, и к Петьке: возьмите меня, который-ни-
будь. Я, говорит, баба хорошая! Чуть не пристукнул я ее тогда... А на
вашем месте плюнул бы я на себя, то есть на меня. Гоняйся мол, хахаль,
за своими любами, а я мол выше тебя стою... у меня мол муж!
- Сам с ним спи, коли нравится, - злобно засмеялась Анна. - А брю-
хо-то свое куда я дену? В исполком отнесу? - она с хохотом лезла на не-
го, потерявшая скорбный облик матери, осатаневшая и опасная. - Ах ты
дрянь-дрянь! Что ж ты со мной, подлятник, делаешь, в омут гонишь?
- Пустите меня, Анна Григорьевна, к исполнению служебных обязаннос-
тей, - сказал в этом месте разговора Сергей Остифеич и, пооттолкнув,
прошел прочь. Но походка его была уже не прежняя, играющая, фельдфе-
бельская, а какая-то ускоренная иноходь.
С этого удара преломилась надвое Аннушкина душа. Перед мужем затишала
Анна, жадно ждала его окрика, гневного хозяйского рывка: гнев сулил про-
щенье. Егор молчал, уединяясь в работу, травя жену молчаньем.
Даже свекровь пожалела Анну, - оценила баба бабью же изменную тоску.
На задворки, после пригона скотины, пришла мать к сыну. Пилил с утра ка-
кие-то плашки Егор. Подойдя, мать почесала переносье.
- С чего это ты распилился тут в темноте? Лучше бы вон сковородник
насадил аль лопатку... Хлебы эвон нечем доставать.
Пуще, рывчей заходила пила в узкой Егоровой руке.
- Подержи вон тот край, - приказал сын, останавливаясь вытереть испа-
рину со лба. Слышалось в его голосе и неутолимое желание чьего-нибудь
сочувствия, и вместе с тем предостережение от него. - Вот допилю...
- Аннушка-те... - начала-было мать, коленом придавливая полунадпилен-
ный брус.
- А ты молчи!.. - визгнул сын, на всем ходу останавливая пилу, даже
скрипнула. - Вы, мамынька, коли не хотите со мной дружбу терять, вы со
мной об этом не заговаривайте. Чтоб это в последний раз! Тут, мамынька,
вся жизнь обижена. Вся кровь, мамынька, горит, а вы прикасаетесь...
- Да ведь как, Егора, молчать-те! В дому как в гробу. Да ведь и что
мне, разве ж я сужу? - испугалась она, увидя устрашающие глаза и дрожа-
щие губы сына.
Он допилил и, сложив разделанные брусья в угол, принялся остругивать
один из них. Мать стояла возле.
- Кто ж так делает?.. Сперва пилил, а потом стругаешь. Наоборот надо,
- заметила мать. Она помолчала, наблюдая сына, и, когда выискала мгно-
венье, торопливо заговорила, пригибаясь и заглядывая к нему в лицо. -
Егора, а Егора!.. Ты б ей хоть уж волосы нарвал, аль кулаком бы маленеч-
ко... Что ты ее молчаньем портишь? Не портил бы, не плохая ведь.
- Уйди! - закричал Егор и смаху ударил рубанком по самодельному верс-
таку. Со времени прихода мало поправился Брыкин на домашних хлебах,
только как-то припухла нездоровая вялая кожа его лица. Тем страшней было
его лицо в бешенстве.
Мрак повис над Брыкинским домом. Рос Аннин живот, шептались люди,
поспевали травы, подходил неостановимый уже удар. Вдобавок ко всему не
знал Егор Иваныч, кто стал ему поперек дороги к жене. У матери спросить
совестился. "Стороной дойду!" - думал Егор и все метался с топором и
гвоздем, растравляя себя сбивчивыми догадками. Пробовал через мужиков
добраться до жениной правды. Но слался Митрий на Авдея, а Авдей спихивал
на Евграфа - Евграф де сам видел. А Евграф молчал, как ушат с водой.
Видно было, что боялись мужики задеть кого-то. Все же одно время думал
Егор на Воровского председателя, Матвея Лызлова, пастушьего сына. Но и
тут не вышло: всего четыре месяца как женился вдовевший Матвей.
Только возле Троицы разрешилось Егорово недоуменье. Понадобился Егору
Иванычу матерьял для деревянного ремонта. Было бы ему в лес и ехать, как
все, но не решился. А вдруг накроют, - "кто ты таков есть, лесной вор?"
- "А я Егор Брыкин". - "А кто ты есть таков, Егор Брыкин?" - "А я есть
сын своих родителев". - "Ага, родителев сын? Значит дезертир. Кокошьте
его, товарищи!"
Рассудя это со здравым смыслом, отправился Брыкин за разрешеньем в
исполком. В исполкоме и ждала его правда.

V. У Егора Иваныча закружилась голова.

Жара стояла как в печи, и напрасно ошалелые от зноя куры искали уце-
левшей лужи, чтоб попить, помочить гребешок и опаленные лапки. Солнца
как будто даже и не было, средоточие жара находилось в самом воздухе.
Висела какая-то солнечная лень и тонкая желтая истома над Ворами.
Когда приближался к исполкому Брыкин, встретился ему на полдороге
Афанас Чигунов, шедший с косами. Он поглядел на Брыкина внимательно, но
не спросил, здоров ли, далеко ли зашагал.
- Вот к ним иду... Лесу хочу попросить для капитального ремонта, -
само собою сказалось у Брыкина, и он остановился по необъяснимому стрем-
лению задержать свой приход в исполком.
Афанас в ответ на это прикинул коротким взглядом Брыкина и остановил-
ся, уткнувшись глазами в рассохшуюся, цвета выметенного пола, землю.
- Как глядеть!.. Ясно, дерево не колосина, за пазухой незамеченно не
унесешь, - уклонился Чигунов и поковырял косьем ссохшийся катышок конс-
кого навоза. - А только... что ж тебе по доброй-то воле итти? - и он
кивнул головой, намекая на что-то, Егору давно известное.
- Да чего же мне и дома-то сидеть? - загорячился Егор Иваныч. - Что ж
я губитель какой или кулак там? В Красной армии был, а выйти из дому и
не позволено! Пулю в себе ношу! - добавил Брыкин робко, но места, где
пуля, уже не указал.
- Пуля дело не маленькое, гнет, одним словом, обремененного труда...
- лениво согласился Афанас, выковыривая из колесины навозного жучка. Ру-
сые волосы его, добела обожженные солнцем, свисали на лицо. Брыкину хо-
телось заглянуть ему в глаза, за скобку волос, знает ли, или только нап-
рашивается на бутылку угощенья. - Вот тоже сказать, и волк... - сказал
вдруг Чигунов, поднимая глаза.
- Какой волк?.. - нахмурился глупому слову Егор Иваныч. - К чему у
тебя волк?
- Волк-те? А вот у отца зарок был: не затрагивай волка попусту, а уж
бросился, так прямо в шею кусай.
Брыкин пристально глядел в Афанасово лицо. Лоб у Афанаса был большой
и тяжко висел над несоразмерно маленькой, какой-то бабьей, нижней частью
лица. Глаза высматривали из глазниц хитро и зорко, только они одни и
посмеивались. Брыкин догадался, о чем думал Афанас.
- У меня вот таким же манером... братишко недавно прибыл. С Андрюшкой
Подпрятовым... приятель тебе? Я к нему разом - пачпорт покажи. У него
тоже, пачпорт-те, вишь, берестяной, а бересто-т с березы еще не слупле-
но... А береза-т еще не выросла! Я им обоим и наказал: гуляй, говорю, в
лесах. Лес человеку очень, говорю, пользительно. Вырой себе ямку и живи
в ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92