Но из окон, с крыльца и
продолговатой веранды во все стороны виделась эта успокоительная близкая
замкнутость. Тут уже не было ни проезжих машин, ни прохожих туристов, до
домика бауэра метров четыреста, - действительно попал я в одиночество, да
горно-осеннее, очень плодотворное. Старинные резные оконца, старинная
мебель, из близкого леска таскал себе дровишки, по вечерам накалял кафельную
печку, базельское радио (частотная модуляция) полно классической музыки, то
вышагивал, вышагивал по 15-шаговой веранде, а спать подымался в нетопленую
спальню с открытыми окнами. И постепенно совершилось отключение, успокоение,
поворот на свою тему.
Поворот - но не так легко снова войти уверенно в работу. Стал перечитывать
свой, уже немалый, "Дневник романа о Семнадцатом". Сколько же теперь находил
и оброненных намерений, невыполненного. Исторический роман, да такого охвата
событий, - тут нет готовой науки. Теперь - и уже напечатанный "Август
Четырнадцатого" стал казаться мне сильно неполным. Главное, чего там нет:
как прорезался по России 1905 год, но и как после него Россия стала, до
1914, бурно расцветать, Столыпин. И революционеров я почти обошёл в военном
этом Узле, - а нужны они! Сказывался, болел и шов между "Октябрём
Шестнадцатого" и пропущенным "Августом Пятнадцатого". И "Октябрь" сам - ох,
не кончен, нет, ещё переписывать многое. А семь лет работы - прошло. Так что
ж, вообще мне не справиться? Невыполнимая задача? Но ведь только ею я и
живу. А я-то думал: сразу начинать третий Узел - "Март Семнадцатого", ещё
более неведомая стихия, по темпу революции и всю методику написания надо
менять, всю динамику.
Думал, думал над этим, топтался, - решил пока взяться за личные сюжеты - да
протянуть эти линии до Шестого-Седьмого-Восьмого Узлов? Так и сделал.
Постепенно стал из кризиса выходить - и даже награждён был "лавинными
днями", как я их называю (в прошлом, в Жуковке, их много было), они больше
всего и вытягивают работу: по неизвестной причине в какой-то день, прямо с
утра, вдруг начинают прикатывать мысли, мысли, догадки, да какие
обещательные, да как повелительно! - только успевай, пока не ускользнула,
записывать, записывать, одну, другую, третью, и так возбуждаешься, за столом
не усидеть, начинаешь ходить, ходить, а мысли, картины, сцены всё
прикатывают и прикатывают - ох, успеть бы хоть бегло, не дописывая слов,
занести на бумагу.
Но именно в те три месяца, что я прожил в Хольцнахте, внешний мир часто
дёргал меня и разжигал. Каждый раз, как я шёл к бауэру позвонить Але в
Цюрих, - почти всегда узнавалось какое-нибудь беспокойство, требующее
решений, мер, шагов.
То - волна газетных клевет. Клеветы какие-то новые, "дружественные".
Итальянский сенатор Лонго (с которым рукопожались в сенатском зале перед
фотоаппаратом) напечатал большой рассказ о якобы состоявшейся потом со мной
40-минутной беседе с глазу на глаз, где я излагал ему свои взгляды на
положение мировое и в Италии. То западногерманская газета "Националь
цайтунг" напечатала на целую страницу большое "интервью" со мной, не назвав
только: даты интервью, места его и фамилии интервьюера. А шли развёрнутые
вопросы и ответы, и было это - довольно честное переложение сути моих
американских речей. Но почему же, мерзавцы, в форме придуманного интервью?
повысить цену своей газете? И такое же "дружественно измышленное" интервью в
итальянском журнале "Культура ди Дестра". Разбой! С живым обращаются как с
мёртвым! Вот это - свобода прессы! Да этих правых опасайся не меньше, чем
левых, кожу сдерут. Выхода нет, печатать опровержение. [17]*.
А тем временем не дремлют и левые. Благородный "Монд", очевидно, слишком
тяготясь, как они этого Солженицына уже продвигали, печатает сенсационное
сообщение, что я - еду в Чили, на двухлетие празднования режима Пиночета.
Интересно, на что рассчитывают? Ведь как будто интеллигентский орган, должны
бы понимать: если это ложь - легко опровергнуть, будет стыдно? Нисколько.
Главное: подкинуть не проверяя сообщение, чтобы изо всех левых подворотен
зубами потрепали "реакционный шаг Солженицына". Ах, он опровергает? - ну,
пожалуйста, напечатаем, мелко-незаметно. А может, кто опровержения не
прочтёт - так в памяти и останется. (И - осталось, и много лет меня печатно
корили этой сочинённой "поездкой к Пиночету".)
Нет, резкие выступления, подобные моим американским, - они
небеспоследственны. Они вызывают целые вихри сочувствия или (больше)
ненависти, которые ещё долго клубятся и меня же цепляют, и меня же опять
затягивают. О, в политику только встрянь.
То - австрийский союз писателей после моих выступлений желает слышать меня у
себя и спорить со мной на симпозиуме (и австрийский канцлер Бруно Крайский
тоже сам желает спорить), защищать идеалы социализма. Аля отвечает, что я не
могу приехать, что я полностью ушёл в работу, и при этом как-то
обмолвливается, что и связь со мной затруднена (имея в виду, что позвонить
мне в Хольцнахт нельзя, телефона нет), - в австрийских газетах радостные
заголовки: "Солженицын - в тяжёлой депрессии, никого не в состоянии видеть,
даже жену", американское же агентство подхватило на весь мир. И Але со всех
концов Европы звонят тревожно: "В депрессии?.. Ужас какой!" А на Лубянке-то,
небось, как рады! Отзываюсь репликой, Аля шлёт её в дружественную нам "Нойе
Цюрхер цайтунг". Та от себя добавляет, иронизирует: "Какие странности:
писатель - не принимает посетителей, не читает писем и - вершина
странностей! - не хочет поехать на конгресс Пен-клуба в Вену! Писатель
сконцентрировался на своей писательской работе и для своей работы нуждается
в тишине - это могли бы понять даже в кругах Пен-клуба".
Тут - ищут контакта, хотят со мною тайной встречи какие-то официальные
китайцы, находящиеся в Швейцарии. Клюнули, ясно! - я для них находка, молот
против советской верхушки. Но - нет, я вам не слуга, в ваших марксистских
спорах разбирайтесь сами. Через посредника ответил, что на встречу не пойду.
А тем временем "Телёнок" скоро выходит на немецком. И, дождавшись достаточно
близкого срока, пресловутый "Штерн" делает выпад. Французское издание они
уже упустили остановить, сколько-то месяцев прошло невозвратно, да, может,
там и не стремились, - но в своей Германии "Штерн" не хочет быть
опозоренным! Он ведёт линию, которую легко использует КГБ, - однако при этом
хочет числиться германским патриотом. И он уже кусался с "Квик" из-за
подобных обвинений, и очень успешно, его судов боятся в Западной Германии. И
за мои слова он уже наскакивал на "Ди Цайт". (Кстати: вообще в западных
странах очень характерна напористая наглость, с какой обвинённые в связях с
ГБ используют западную юридическую систему: она легко позволяет ходить ни в
чём не виновным, а письменных доказательств обычно и не бывает, а ещё когда
в тылу прочная поддержка: сколько угодно денег, не боятся никаких забот и
беспокойств.) И вот, когда в издательстве "Люхтерханд" набор "Телёнка" уже
готов и начинает печататься тираж, - 2 сентября адвокаты "Штерна" подают в
гамбургский суд требование остановить "Телёнка" из-за клеветы. Одновременно
ими пишется бумага - издательству "Люхтерханд", издательству "Сёй" в Париж и
мне в Цюрих (а я уже в Хольцнахте для спокойной там работы):
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73