(От этой образованщины она и впитывала заказ, как желательно изображать
меня: авторитарным Командором, и именно так выписывала.) Ещё весной 1978 О.
К. рвалась опять зачем-то со мной встречаться, даже приехать в Вермонт, ещё
какие-то переговоры (или иметь лишнюю встречу для "живого описания"?). Я
опять не ответил.
И наконец, вот, книга вышла. На самом верху, где надо бы писать автора, -
моя фамилия, крупно, чтобы привлечь. И обещающий заголовок - "Солженицын и
Секретный Круг"!* По срокам выхода книга Карлайл совпала с
англо-американским изданием загубленного ею 3-го тома "Архипелага", так что
рецензенты, а многие из них ленивы и неразборчивы, объединяли эти книги на
равной основе. (Пять лет провредив назреванию американского издания
"Архипелага", О. К. теперь посильно повредила ему ещё при выходе.) И суть
рецензий открывалась уже не в узниках "Архипелага", но в том, что
чувствовала и как страдала эта тонкая женщина, которая сделала из
незаметного русского автора коротких рассказов - мнимо-титаническую фигуру
для Запада, потративши вместе с мужем 7 (уже) лет своей жизни, тяжёлой
работы, для лучших переводов и устройства его книг, - и взамен испытала
такую неблагодарность. Книга Карлайл имела, как говорится, "хорошую прессу"
в Штатах, крупные американские издания поддержали и внедряли её версию.
Рецензенты всё же призывали простить неуравновешенному, бешеному автору
"Архипелага" его паранойю (так прямо и выражались - паранойю, это
американская пресса допускает, это не оскорбление), - ведь вот Карлайл
простила, и "книга её написана без горечи".
Но с хорошо рассчитанным ядом, накопительным от страницы к странице.
Нарастающе представлен я: честолюбивым, властолюбивым, взбалмошным,
неоправданно часто и круто меняющим свои решения (в таких десято-зеркальных
изломах сюда достигает наша тамошняя изломистая борьба: "мир интриг",
"русские шарады"). Настолько одержимым, необузданным, фанатичным,
подозрительным, что и вполне на грани паранойи. "Страшный человек", "он
воспитан в той же системе ценностей, как и его враги", "ловкий зэк выходит
на поверхность", "авторитарная фигура", "для него человеческие связи -
ничтожные помехи", - вероятно, не всё это состроила она сама, но уже
отпечатывается лик, который будет стандартно тиражировать западная пресса.
О. К. присочиняет и вовсе не бывшие в Москве между нами встречи, а уж бывшие
наполняет вольными сочинениями, благо не было свидетелей и никто никогда не
проверит: дерёт из "Телёнка", уже известного всему миру, и вкладывает мне в
уста, будто всё это я ей рассказывал доверчиво уже тогда, раньше всех. А уж
цюрихская встреча вовсе сведена к карикатуре, и так как надо ей скрыть, о
чём мы говорили на самом деле, - она опять крадёт из "Телёнка" такое, чего я
при встрече с ней ещё и не знал (сожжение одежды в Лефортове), или "жена
упаковывает архивы" - бессмыслица: их, наоборот, надо было расчленить и
тайно разослать, этого О. К. не смекнуть. А уж об истории "Архипелага"
кривит, как ей выгодно. То якобы я "велел все дела по "Архипелагу" держать
вне сферы Хееба" - невозможная бессмыслица, у Хееба отначала доверенность
полная, на все дела. То будто О. К. предлагала передать все дела по
"Архипелагу" Хеебу, а мы не брали, - ещё один бред. То будто
"отредактированную [Карлайлами] версию не хотели видеть", - напротив,
Карлайл упрямо её не давала, и отказала Хеебу в Нью-Йорке.
А когда книга О. К. вышла - она к тому же перекрылась грохотом вокруг
Гарвардской речи, для неё очень выгодным, - и Карлайл, как эксперт по
России, кинулась тут же публично кусать и ту мою речь, что она произносилась
и не для Запада вовсе, а для моих "националистических единомышленников" в
России, каких-то "руситов". И перепечатывала из газеты в газету, даже и в
"Ле Монд дипломатик", вбо куда. "Русские массы всегда были антисемитские",
писала внучка русского писателя, и почему-то "в случае войны могут признать
Солженицына за нового Ленина"*.
Но доктор Хееб! - мне предстояло ещё узнавать и узнавать его.
Весной 1973 я ему писал: "Хочу надеяться, что моё письмо остановило вас от
дальнейшего ненужного путешествия (в Нью-Йорк, к Карлайл), которое ослабило
бы нашу позицию: Вы, как всегда, принимаете наиболее тактичные правильные
решения, не устаю восхищаться Вами:" И выражаю надежду, уже не первое лето,
что он всё же оставит себе возможность наступающим летом - отдохнуть. (Он и
не предполагал лишаться её.) И перехожу на: "Дорогой Фри!"
Настолько не понимал я тогда ни уровня, ни энергии его деятельности. Хотя
Никита Струве в "левой" переписке как-то намекнул мне - но ненастойчиво, как
он всегда, - что "Юра" (юрист), как ему кажется, растерялся и не
справляется. Затем даже и Бетта замечала, что Хееб вял в поиске новых
издательств и переводчиков; что он "хороший адвокат, но не организатор".
Однако мы в Москве - продолжали считать Хееба орлом, любуясь его солидной
фотографией.
А задачи, связанные со мной, были Хеебу, увы, не по силам, совсем и не в
профиле его прежней практики.
Схватило ГБ "Архипелаг" в августе 1973 - в вихре катастрофы пишу (по левой)
Хеебу: "Я понимаю, что ввожу Вас в круг несвойственных Вам обязанностей, но
хочу просить Вас все дела с "Архипелагом" ближайшие полтора года вести
самому, не назначать промежуточного посредника: от этого издания зависят
судьбы сотен людей, а может быть и более значительные события, - и
невозможно доверить чужим людям, втянутым в издательскую рутину и коммерцию.
Держите всё дело в своих руках и не стесняйтесь в расходах по штатам: В
наступившее тяжёлое время я очень рассчитываю на Вашу мудрость, твёрдость,
достоинство и выдержку". И очень сочувствую: "как я много нагружаю на Вас.
Понимаю, что когда Вы брались защищать мои интересы - Вы не могли себе
представить, чтобы столько функций и задач сгустились бы так во времени и
настойчиво бы требовали Вашей энергии. Но исключительность ситуации
позволяет мне просить Вас и надеяться, что Вы найдёте силы выдержать"...
Предполагаю в нём "душевную заинтересованность в деле". - "Все Ваши
распоряжения и решения, о которых мне стало известно, я одобряю. А которых и
не знаю - не сомневаюсь, что одобрил бы. Всегда благодарен судьбе и
посреднику, помогшему мне заручиться именно Вашей помощью. И Вас не должны
сдерживать финансовые соображения. Перед началом штормового периода - крепко
обнимаю Вас! Всегда на Вас надеюсь!.."
И в конце декабря 1973 - грянул "Архипелаг" по-русски! И в цюрихскую контору
Хееба со всего мира звонили, писали, стучали издательства и корреспонденты -
а он как раз на эти рождественские две недели наметил уехать отдыхать в
южную итальянскую Швейцарию. Так и поступил. Над моей головой в Союзе уже
гремели грозы - он отдыхал и не спешил вернуться открывать "Архипелагу"
мировую дорогу.
Потом он заседал в новой своей конторе под звоны телефонов, при ворохах
нахлынувших писем ко мне. За огромным письменным столом он особенно подавлял
внушительностью: эта крупность, эта трубка во рту, эти медленные величавые
движения, - очевидно, необычайно сведущ, необычайно много знает. И - мы
объяснялись по-немецки, не без усилий, и он часами передавал мне все эти
милые, но пустопорожние поздравления и просьбы о встрече.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73