Да такая анархия – не приведёт ли к реставрации старого порядка? И всё это обрушится на Совет? Только одно выручало:
– Мы Приказ №1 сегодня разъяснили. Мы издали Приказ №2.
– А – какой, разрешите узнать? – уже требовал капитан.
Чхеидзе кивнул, и Капелинский невоенным голосом прочёл вслух.
И офицеры попятились в изумлении.
– Что, опять не так? – исполкомовцы почувствовали неладное. И засуетились:
– Товарищи! Так задержать и изучить Приказ №2!
– Как его задержать, когда он уже передан с искровой?
– А – зачем же он передан? Он же только к Петрограду относится!
Вот, пропустили… Не сообразили…
– Так товарищи, надо сейчас же передать новую телеграмму, разъясняющую те оба приказа!
– Но это надо ещё составить…
– Но вот идёт наша делегация к Гучкову, пусть там…
Да, что-то не то… Да, надо как-то согласовать с военным министром…
И – задержать пока Приказ №2!
И – одного человека послать во Псков с разъяснениями!
Да разве только во Псков?…
Надолго сбилось обсуждение. Объявляли перерыв, отпускали делегацию. А собрались опять – нет, так просто от военных вопросов не отделаться.
А в Кронштадте? Там продолжается как бы непрерывный мятеж. Не только подрывают комиссара Временного правительства, но и авторитет Совета.
Кто это там баламутит? (На большевиков.)
Командировать и туда!
Да во все воинские части, ко всем воинским властям надо постепенно посылать своих комиссаров, так чтобы везде было око и зуб Исполнительного Комитета.
Да как мы можем работать, когда у нас Военная комиссия – не своя, не доверенная? Надо менять её состав: выводить оттуда офицеров-реакционеров, а вводить офицеров-республиканцев, вот образовавшихся. Да и просто солдат.
Но подпирал вопрос о представительстве в Исполнительном Комитете некоторых социалистических групп. Это вопрос был конфликтный, чреватый обидами, его надо было деликатно разобрать. Каждая малейшая группировка, возникающая или пробуждённая, хотела иметь своих представителей в Исполнительном Комитете. Но и Комитет не может дальше раздуваться, всем подряд дать согласие невозможно. Но в некоторых случаях неполитично отказать. Выслушивали претензии, повели прения. Большевики напирали дать по одному месту латышской и польско-литовской социал-демократии. (А от них Стучка и Козловский, оба большевики.) Разгадали манёвр, держались: в Петрограде, при чём тут польско-литовская? Вот добавили ещё одно место народным социалистам. И дали по одному совещательному голосу сионистам-социалистам, и социалистам-территориалистам Поалей-Цион. Еврейским же социалистам-серповцам, после долгих прений, отказали даже и в совещательном голосе. Не нашлось защитников у анархистов, и анархистов-коммунистов, – и этим группам тоже отказали.
Нервный Гиммер, подрагивая кадычком, требовал обсудить предварительный проект обращения к международному пролетариату. Но это обещало затянуться, и сложно, уже охотников не было, зевали. На завтра.
А ещё вопросы финансовые, и докладывал о них заунывный Брамсон. Но слушали его с оживлением.
Во-первых, известно, что комитет Веры Фигнер очень успешно собирает деньги на помощь вернувшимся политическим заключённым, жертвуют многие богачи, собралось уже полмиллиона рублей. И странно было бы, чтобы такая колоссальная сумма находилась бы в руках частного комитета, а не под руководством Исполнительного Комитета.
Надо предпринять шаги. Поручили.
Во-вторых: надо подумать, товарищи, и о членах Исполнительного Комитета. Ведь многие из нас покинули всякие занятия, свою основную работу, и целыми днями сидят здесь. Стало быть они – мы все – должны состоять в штате и получать содержание, это естественно и законно. А кроме того у Исполнительного Комитета уже немалый подсобный штат-секретарей, машинисток, экспедиторов, и по комиссиям, – и что-то же надо всем кушать?
Возникло некоторое разномыслие. Одни считали, что Временное правительство должно принять Совет депутатов в постоянный государственный штат. Другие возражали, что, по диким буржуазным представлениям, Совет рабочих депутатов является учреждением частным и не может содержаться государством.
– Но в таком случае затребовать от него ассигнования в качестве ссуды?
– Ссуды? – пискливо хохотал маленький ртутный Кротовский. – Неужели мы должны им отдавать? Мы их держим в руках, мы им диктуем условия – и мы у них берём ссуду? Что за чепуха? Только безвозвратно!
Его поддержали: ссуда – это нехорошо, это внесло бы подчинённый элемент в наши отношения с правительством.
Постановили: затребовать от Временного правительства безвозмездно на содержание Совета рабочих депутатов – сколько?
Кто-то предложил 200 тысяч – над ним только рассмеялись.
Тогда 500 тысяч?
Капелинский вкрадчиво предложил: не меньше миллиона.
Что миллион? На сколько может хватить миллиона?
Шехтер предложил: два миллиона.
Подумали, переглянулись – вроде как ещё мало?
Сформировалось: пять миллионов!
Но Нахамкис, вовсе не садясь, у него привычка появилась такая – при его здоровом росте ещё стоять за чьей-нибудь спиной, как гора, отвесил спокойно, густо:
– Десять миллионов.
Все даже ошелоумили от такой цифры, даже и непонятно, зачем столько.
– Вы не представляете размаха нашей будущей работы, – одной рукой крупно развернул Нахамкис.
А… что… может быть? Зачем – это прояснится со временем. А Временное правительство пока держится очень любезно.
Хорошо: десять миллионов!
Записали.
А вот ещё благоприятное обстоятельство: сообщают, что в Ораниенбауме нашими людьми взято под охрану много золота, серебра и прочих драгоценностей. Так вот и отлично. Довести до сведения Временного правительства: можем передать им это золото, но только по получении требуемых ассигнований.
470
Теперь на ужин приходили как с боёв – ещё распалённые, не отговорившись. А после боя мужчины бывают всегда особенно голодны. Да ещё сколько их каждый день привалит! Уже по опыту предыдущих дней Сусанна велела кухарке готовить втрое, и горничная в кружевной накрахмаленной наколке еле справлялась носить к столу.
И сама Сусанна эти дни бывала в городе, и был же у неё под рукой неизменный телефон, – но уж самое наипоследнее узнать и порадоваться можно было только от вечерней компании мужа. И сын Марк так уже втравлялся в эту яркость и остроту, что не исчезал допоздна в своих студенческих компаниях, а тоже тянулся сюда послушать, очень восприимчивый.
Приходили обычно гурьбой, пешком (в эти беспокойные дни Давид не выводил автомобиля из гаража), – шумно разговаривая уже на лестнице, и в дверях, и в прихожей, кроме мужа – то Мандельштам, то ещё два-три адвоката, ещё два-три журналиста: журналисты ходили на такие ужины оттачивать в разговорах свои сегодняшние ночные статьи. И Ардов, украшение «Утра России», известный остроумец и парадоксалисту на высокой ноте договаривал:
– Да, господа, мы теперь обречены победить в этой войне! Проиграть эту войну мы теперь никак не смеем – это значило бы опять подпасть под реакцию. Ни пораженчество, ни пассивное оборончество уже стали немыслимы. Совершив революцию, мы подписали свою судьбу!
– Мы подписали свою судьбу, – возразил Давид, – ещё в Четырнадцатом году, когда приняли войну и, значит, обязаны были вести её как честные люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302