По кораблю там и здесь раздавались предсмертные вопли: это ловили сверхсрочных унтер-офицеров и кондукторов и убивали их.
400
После ранения в Ревеле вице-адмирала Герасимова Непенин телеграфировал в Думу, просил послать в Ревель самого Керенского для уговоров.
Но и здесь, на рейде в Гельсингфорсе, что-то начиналось. Днём произошла матросская манифестация в районе минной обороны. Непенин ездил туда, успокоил.
Отдал распоряжение по всем кораблям не увольнять матросов на берег.
День, начавшийся таким радостным всплеском, тёк мучительно. Откуда-то возник слух, что на кораблях будут беспорядки. Да почему же бы? Не помогло прямодушие адмирала, ежедневное открытие матросам всех происшествий? Не помогло, а скорей повредило: теперь, всё зная, на баках выражались открыто и резко.
Рассказывали офицеры с разных кораблей, что ощущают исподлобное накопление матросского недоброжелательства.
Но почти ничего явного за день не произошло. Команды на кораблях занимались. Блистающе солнечный прошёл день. Но так затемнилось на душе, но такая тревога обняла, что в сумерках капитан Ренгартен, весь на вьющихся нервах, сказал князю Черкасскому:
– Миша, мне кажется, мы идём к гибели. Нас может спасти только чудо.
– Ну, не так уж! Ну, не преувеличивай! – отстаивал Черкасский.
Шестнадцать часов назад они встречали этот благословенный день с шампанским – и чего угодно ожидали, но не такого поворота во вне и в себе. Тогда, возбуждённой ночью, нельзя было представить, что впадут к вечеру в такую тоску. Сейчас нельзя было представить, почему они могли так радоваться минувшей ночью.
Преодолевая томленье, надумали составить новый приказ по всем командам: разъяснить сегодняшнее новое положение. Которого и сами не понимали.
Но не кончили. Смутные предчувствия оказались верны.
Едва стемнело – «Павел I» поднял красный огонь и развернул орудийную башню на стоящего рядом «Андрея Первозванного».
И после колебания «Андрей» тоже поднял боевой красный фонарь.
Крупные жесты кораблей, такие грозно-выразительные на морских расстояниях.
И капитан «Андрея» успел по телефону: мятеж!!
На обоих кораблях слышались ружейно-револьверные выстрелы.
С кем же могла быть перестрелка, если не с офицерами?
В воздух?
И кажется слышалось «ура».
И тогда в колонне 2-й бригады, линкоров, стоящая рядом с теми двумя «Слава» тоже подняла красный фонарь.
Как раз на линкорах команды ещё не знают хорошо своих офицеров, не свычены, не были в боях.
И отзываясь издали, из колонны 1-й бригады, дредноутов, подняли красные фонари «Севастополь» и «Полтава».
А «Петропавловск» и «Гангут» не подняли.
Одинокие зловещие красные глаза смотрели друг на друга через темноту. Что они значили?
Радиосообщений не было, и с «Кречета» можно было только гадать: что там происходит, неотвратимое?
Если бунтуют команды – что ж офицеры? Куда деваться офицерам на восставшем корабле?
Стрельба… «Ура»…
Когда Непенину доложили о бунте, он налился жаром. Поколебался, примерился:
– Какой из дредноутов может открыть огонь по «Павлу»?
Но и тотчас же сам себя осадил:
– Нет, крови проливать не буду.
Что же творилось? Пришло сюда…
Каменеющий Непенин велел построить на палубе, под мятелью, команду «Кречета».
И перед этим малым строем произнёс речь – тяжёлым голосом, со всей своей открытостью. Что он хотел – во всём напрямую, откровенно, – но какие-то мерзавцы мутят команды. Что он любит Россию, и служит только ей, и вместе с народом присоединился к народному правительству – чего ещё? – а поднимать мятеж, стоя против немцев, могут только негодяи.
– Да кто б там ни был! – сорвалось у него. – Пусть страной управляет хоть чёрт! Но мы должны стоять против немцев и защищать Россию! Я – всё сказал, я – весь тут, перед вами. Кто за меня – останься на месте, кто против – два шага из строя!
Кто-то крикнул:
– Ура адмиралу!
И другие:
– Ура-а-а адмиралу! -
и строй рассыпался, кинулись к Непенину, подхватили, стали качать.
Когда успокоились, Непенин обратился:
– А есть среди вас охотники, кто умеет говорить? Кто пойдёт по кораблям разъяснить? Два шага вперёд.
В этот раз ступанули многие. Все были увлечены. Непенин сказал:
– Разделитесь по пятеро. Идите по кораблям. Повторите всё, что я сказал. И скажите, что после вас следом приду я сам!
А между тем с какого-то корабля доносился стук пулемёта.
Неужели – расстреливали? Свои – своих?…
Везде кипело, убивалось – в темноте, неведомо, под этими красными огнями с клотиков.
С разных судов неслось толпяное «ура».
Стрельба прекратилась.
Перебили, кого хотели?…
Крики росли и перебрасывались с корабля на корабль.
Ещё только вышли на берег посланцы с «Кречета» – как с других кораблей валили толпы, и все сюда – к «Кречету».
Вот оно! Где-то во Пскове мог отречься царь, где-то в Петрограде могло властвовать Временное! правительство, – здесь, в мартовской ночи и вьюге, на тёмном ледяном море, уже принявшем первые офицерские трупы, в пустынности рейда, при красных фонарях и тонких лучиках вдоль мачт, – был свой закон, свой суд, своя революция края и гибели.
Подходящие матросы собрались в большую толпу перед «Кречетом». На митинг.
Только стрельным огнём можно было задержать их на сходнях, и то недолго.
Но не только не хотел проливать крови Непенин, а было ему всего обиднее, что он первый из крупных военачальников был готов к этой революции ещё до её начала, опережал её ход своею поддержкой, – и теперь со своими офицерами должен был ожидать расправы от собственных матросов?
Освещая фонарями судна толпу на берегу в чёрных бушлатах и бескозырках, адмирал послал пригласить на «Кречет» по пять депутатов от каждого корабля.
Крики в толпе усилились: слать ли депутатов? и кого?
Тем временем линкоры сигналили дредноутам – арестовать офицеров!
Команда «Кречета» просила разрешения поднять и им красный огонь.
И адмирал – разрешил…
Пополз, пополз наверх красный фонарь. Адмиральское судно присоединялось к мятежу!
И от минной дивизии слышна была стрельба.
Всё начавший «Павел I» теперь дал радио: «Ораторы, в воздух не говорить, немец услышит!»
Пришли депутаты на «Кречет». Выстроились на командной палубе, и адмирал говорил с ними.
Его штабным декабристам жалко было на него смотреть – так он устал, так травился, с таким трудом сдерживался от гнева. Старался вести хладнокровные переговоры, узнать, чего ж они хотят? – и депутаты объясняли один за другим: чтоб говорили матросу «вы» и относились с уважением; чтоб на улице дозволяли матросу курить…
Только-то?…
И из-за этого сейчас на линкорах убивали офицеров и кондукторов и выбрасывали за борт?
Непенина разрывал гнев к чёрному тупому строю. И, сбитый, плотный, круглоголовый, он, воспаляясь, стал кричать:
– Офицеров убили – сволочи!!! И сволочи зажгли красные огни! И из трусости подняли стрельбу в воздух! А я – презираю трусость! И ничего не боюсь! И я вызываю мой флот стоять против немцев! – а революция в Петрограде сделалась и без нас!
Стояли депутаты смирно. Хорошо стояли. Слушали.
Тут как раз поднесли, и уместно было прочесть вслух, длинную социалистическую телеграмму Керенского, в конце призывавшую подчиняться Непенину, поскольку он признал Временное правительство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302