Вся работа штаба, бумаги штаба и весь персонал его командования – подлегли под угрозу внезапного врыва толпы, разоружения и разгрома.
А из жалкой Ставки никаких директив. Алексеев молчал.
Болдырев понимал, что ниоткуда со стороны помощь не придёт. Но как вывернуться самим?
В тревоге, если не в дрожи, штаб провёл ночь. Но обошлось, не ворвались.
А утром узнали, что за ночь пропаганда против офицеров уже покатилась по боевым частям, по всему фронту. Заколебалась земля подо всем Северным фронтом. Стали сочинять циркулярную телеграмму в штабы армий, мёртвому припарка.
Пока сочиняли – в штаб прибежали сказать, что в городе мятежные солдаты арестовали генерала Ушакова, начальника псковского гарнизона, и с ним сколько-то офицеров! И будто – генерала Ушакова потащили топить в реке Великой.
И – так же могли ворваться сейчас к ним и арестовать их всех!
Данилов – мешком. И Рузский – мёртвый, руки совсем обвисли. И – надо было спасать начальника гарнизона, и – не мог он приказать действовать против революционной толпы! И – некому приказать.
Но даже – и много минут размышления не было им дано. Новое известие принесли: воинские части самочинно выходят на парад на городскую площадь! И туда же валит толпа гражданских.
Закачался и весь древний Псков! Что же делать? Такого – и вовсе нельзя допустить, но что делать?
А Болдырев – ощутил задор, и решимость, и догадку. Даже – и не спросил своих генералов, и не объяснил, только рукой успел махнуть и кинулся вон. И в открытом автомобиле покатил на назначенную площадь.
У Болдырева был могучий голос, природный дар. Голос – это не меньше, чем мускулы. Бывают положения, когда голос больше всего и выручает человека. В революцию.
Гудела и кишела площадь. В солнце и в лёгком морозце, по двум сторонам бездействующего трамвайного пути самовольно строились части гарнизона. Из них только кадеты, юнкера школы прапорщиков и полевые жандармы имели обычный воинский вид, всё остальное было – бесформенное, не в строгих шеренгах и рядах, сборище в шинелях, а ещё с краю к этой каше пристроились гимназисты и реалисты.
И – пестрели тысячи красных пятен от ленточек, от лоскутов. И там и сям торчали в воздух красные флаги. И даже ополченцы бородатые на простых палках подняли красные тряпки. (Где ж этого красного все награбили и нарвали!)
И – все головы обратились к автомобилю, так он кстати появился, будто принимать парад! – неизвестно, кто и принимал бы его. А генерал Болдырев в идущем открытом автомобиле поднялся в рост – и стал громко здороваться.
Войска отвечали довольно стройно, от этого ещё не отвыкли. Болдырев, на ходу сочиняя, стал колокольно-густо поздравлять войска со свержением самодержавия, наступлением свободы, установлением нового государственного строя. Слышал в ответ – «ура» и «ура». Выкрикивал несомненные лозунги, вроде «да здравствует Россия!» и «да здравствует русская армия!», – и слышал в ответ ревущее и единое. Крикни он дальше в наступленье на немцев или на грабёж тылов – толпа была, кажется, готова. Голос его – до звука все слышали округ. Тогда он выкрикнул надежду, довольно бессмысленную, что охрану порядка во время парада примет на себя население, – и услышал совсем уже бешеное «ура».
И тогда он остановился в центре и рискнул удивиться: почему пришли кто с оружием, кто без? Как же их показывать Главнокомандующему?
Войска охотно стали расходиться по казармам, потом с оружие-м стягиваться и строиться вновь. За это время и в этом движении, перемешивании, переталкивании – энергия благодетельно разряжалась.
А Болдырев успел съездить к Рузскому – предупредить, убедить и позвать.
Затем стал форменно командовать упорядоченным парадом – а хлипкий Рузский шатко принимал его.
И в наступившей потом тишине голосом вялым, слабым, не доходящим в глубину, стал произносить о счастливом, свободном новом строе, о необходимости дружной спокойной работы и даже о вреде питья денатурата.
*****
Восторгом святого восстанья
Опять зажигается мир.
Обещан за пламя страданья
Народу торжественный пир!
(Ф. Сологуб)
438
Только тот умеет и смеет командовать, кто умеет прежде подчиняться. Мудрая иерархия всего мира составлена так: ты звено между старшим и младшим, и только тогда ты можешь вести, если ты ведом. И чем в человеке сильнее воля, тем радостней он отдаётся мировой иерархии сил. А мякоти нуждаются в иллюзии независимости.
И чем крупнее кусок бытия, тем больше он нуждается в иерархии и единстве власти. Вся Вселенная – прежде всего. (Хорошо ощущаешь законы вселенной – в Ледовитом океане, в гребной шлюпке с поморами, при свежем ветре между льдинами, посеверней Новосибирских островов, откуда устье Лены – недостижимый плацдарм цивилизации.) И такой кусок, как Россия, – из первых.
И потому адмирал Колчак так уверенно предложил Николаю Николаевичу – всероссийскую диктатуру. Россия не может болтаться во сто и в двести направлений. Если трон опрокинулся и поплыл – должны другие твёрдые руки взять страну.
Задержало морское волненье, по пути меняли миноносцы, по расчётам – только утром вчера мог достичь великого князя посланец Колчака. И не раньше вчерашнего полудня можно было получить телеграмму согласия.
Но раньше того пришло отречение Михаила. Оно достигло Севастополя с таким казусом. На ленте пропечатал ось: «А сейчас передадим вам манифест Михаила Александровича», – и тут же прервалась линия. И основательно прервалась: ни через полчаса, ни через час не починили её.
И – напряглось сомнение, надежда. Может быть, это – не перерыв линии, но изменилось в Ставке? или с самим Михаилом? Что можно было предположить о непереданном манифесте? Что-то очень важное новое!
Но – никак не повтор отречения, которое притекло, когда линию исправили.
И вот – Россия осталась совсем без царя, вообще без Верховной власти! Власть передавалась – никому…
Так прав был Колчак, угадал положение, и нетвёрдость, неготовность Михаила, когда погнал гонца.
Но тем более всё ещё можно спасти, объявив диктатуру великого Князя! Республика? – может быть и не плохой строй, мы его не испытали, никто не знаем. Но республика, введенная на полном разгоне войны, – это крах.
Однако ответ из Тифлиса не шёл, не шёл.
А по исправленной линии, косвенным путём, через Ставку, рассылались приказы того же великого князя – и уже как Верховного Главнокомандующего.
… Неисповедимо назначенный, он осеняет себя крестным знамением и призывает чудо-богатырей… Повелевает всем начальникам и чинам армии и флота спокойно ожидать изъявления воли русского народа…
То есть Учредительного Собрания.
То есть это уже и был ответ Колчаку.
Только к вечеру вчера пришла прямая телеграмма из Тифлиса, но не от великого князя, куда там, – от герцога Лейхтенбергского. Лейтенант докладывал своему адмиралу, что не может возвратиться в Севастополь, так как Верховный Главнокомандующий повелел ему следовать с ним в Ставку.
Это и был уже последний выразительный ответ.
Да так и предчувствовал Колчак в великом князе: под латами рыцаря – слабую душу.
Упущенный шаг. Пожалеем…
Великие князья… И сколько же их.
Но не жалел, что посылал. Всякий путь надежды должен быть испытан. Всякий тупик должен быть доказан.
Оставалось – подчиниться новому правительству?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302
А из жалкой Ставки никаких директив. Алексеев молчал.
Болдырев понимал, что ниоткуда со стороны помощь не придёт. Но как вывернуться самим?
В тревоге, если не в дрожи, штаб провёл ночь. Но обошлось, не ворвались.
А утром узнали, что за ночь пропаганда против офицеров уже покатилась по боевым частям, по всему фронту. Заколебалась земля подо всем Северным фронтом. Стали сочинять циркулярную телеграмму в штабы армий, мёртвому припарка.
Пока сочиняли – в штаб прибежали сказать, что в городе мятежные солдаты арестовали генерала Ушакова, начальника псковского гарнизона, и с ним сколько-то офицеров! И будто – генерала Ушакова потащили топить в реке Великой.
И – так же могли ворваться сейчас к ним и арестовать их всех!
Данилов – мешком. И Рузский – мёртвый, руки совсем обвисли. И – надо было спасать начальника гарнизона, и – не мог он приказать действовать против революционной толпы! И – некому приказать.
Но даже – и много минут размышления не было им дано. Новое известие принесли: воинские части самочинно выходят на парад на городскую площадь! И туда же валит толпа гражданских.
Закачался и весь древний Псков! Что же делать? Такого – и вовсе нельзя допустить, но что делать?
А Болдырев – ощутил задор, и решимость, и догадку. Даже – и не спросил своих генералов, и не объяснил, только рукой успел махнуть и кинулся вон. И в открытом автомобиле покатил на назначенную площадь.
У Болдырева был могучий голос, природный дар. Голос – это не меньше, чем мускулы. Бывают положения, когда голос больше всего и выручает человека. В революцию.
Гудела и кишела площадь. В солнце и в лёгком морозце, по двум сторонам бездействующего трамвайного пути самовольно строились части гарнизона. Из них только кадеты, юнкера школы прапорщиков и полевые жандармы имели обычный воинский вид, всё остальное было – бесформенное, не в строгих шеренгах и рядах, сборище в шинелях, а ещё с краю к этой каше пристроились гимназисты и реалисты.
И – пестрели тысячи красных пятен от ленточек, от лоскутов. И там и сям торчали в воздух красные флаги. И даже ополченцы бородатые на простых палках подняли красные тряпки. (Где ж этого красного все награбили и нарвали!)
И – все головы обратились к автомобилю, так он кстати появился, будто принимать парад! – неизвестно, кто и принимал бы его. А генерал Болдырев в идущем открытом автомобиле поднялся в рост – и стал громко здороваться.
Войска отвечали довольно стройно, от этого ещё не отвыкли. Болдырев, на ходу сочиняя, стал колокольно-густо поздравлять войска со свержением самодержавия, наступлением свободы, установлением нового государственного строя. Слышал в ответ – «ура» и «ура». Выкрикивал несомненные лозунги, вроде «да здравствует Россия!» и «да здравствует русская армия!», – и слышал в ответ ревущее и единое. Крикни он дальше в наступленье на немцев или на грабёж тылов – толпа была, кажется, готова. Голос его – до звука все слышали округ. Тогда он выкрикнул надежду, довольно бессмысленную, что охрану порядка во время парада примет на себя население, – и услышал совсем уже бешеное «ура».
И тогда он остановился в центре и рискнул удивиться: почему пришли кто с оружием, кто без? Как же их показывать Главнокомандующему?
Войска охотно стали расходиться по казармам, потом с оружие-м стягиваться и строиться вновь. За это время и в этом движении, перемешивании, переталкивании – энергия благодетельно разряжалась.
А Болдырев успел съездить к Рузскому – предупредить, убедить и позвать.
Затем стал форменно командовать упорядоченным парадом – а хлипкий Рузский шатко принимал его.
И в наступившей потом тишине голосом вялым, слабым, не доходящим в глубину, стал произносить о счастливом, свободном новом строе, о необходимости дружной спокойной работы и даже о вреде питья денатурата.
*****
Восторгом святого восстанья
Опять зажигается мир.
Обещан за пламя страданья
Народу торжественный пир!
(Ф. Сологуб)
438
Только тот умеет и смеет командовать, кто умеет прежде подчиняться. Мудрая иерархия всего мира составлена так: ты звено между старшим и младшим, и только тогда ты можешь вести, если ты ведом. И чем в человеке сильнее воля, тем радостней он отдаётся мировой иерархии сил. А мякоти нуждаются в иллюзии независимости.
И чем крупнее кусок бытия, тем больше он нуждается в иерархии и единстве власти. Вся Вселенная – прежде всего. (Хорошо ощущаешь законы вселенной – в Ледовитом океане, в гребной шлюпке с поморами, при свежем ветре между льдинами, посеверней Новосибирских островов, откуда устье Лены – недостижимый плацдарм цивилизации.) И такой кусок, как Россия, – из первых.
И потому адмирал Колчак так уверенно предложил Николаю Николаевичу – всероссийскую диктатуру. Россия не может болтаться во сто и в двести направлений. Если трон опрокинулся и поплыл – должны другие твёрдые руки взять страну.
Задержало морское волненье, по пути меняли миноносцы, по расчётам – только утром вчера мог достичь великого князя посланец Колчака. И не раньше вчерашнего полудня можно было получить телеграмму согласия.
Но раньше того пришло отречение Михаила. Оно достигло Севастополя с таким казусом. На ленте пропечатал ось: «А сейчас передадим вам манифест Михаила Александровича», – и тут же прервалась линия. И основательно прервалась: ни через полчаса, ни через час не починили её.
И – напряглось сомнение, надежда. Может быть, это – не перерыв линии, но изменилось в Ставке? или с самим Михаилом? Что можно было предположить о непереданном манифесте? Что-то очень важное новое!
Но – никак не повтор отречения, которое притекло, когда линию исправили.
И вот – Россия осталась совсем без царя, вообще без Верховной власти! Власть передавалась – никому…
Так прав был Колчак, угадал положение, и нетвёрдость, неготовность Михаила, когда погнал гонца.
Но тем более всё ещё можно спасти, объявив диктатуру великого Князя! Республика? – может быть и не плохой строй, мы его не испытали, никто не знаем. Но республика, введенная на полном разгоне войны, – это крах.
Однако ответ из Тифлиса не шёл, не шёл.
А по исправленной линии, косвенным путём, через Ставку, рассылались приказы того же великого князя – и уже как Верховного Главнокомандующего.
… Неисповедимо назначенный, он осеняет себя крестным знамением и призывает чудо-богатырей… Повелевает всем начальникам и чинам армии и флота спокойно ожидать изъявления воли русского народа…
То есть Учредительного Собрания.
То есть это уже и был ответ Колчаку.
Только к вечеру вчера пришла прямая телеграмма из Тифлиса, но не от великого князя, куда там, – от герцога Лейхтенбергского. Лейтенант докладывал своему адмиралу, что не может возвратиться в Севастополь, так как Верховный Главнокомандующий повелел ему следовать с ним в Ставку.
Это и был уже последний выразительный ответ.
Да так и предчувствовал Колчак в великом князе: под латами рыцаря – слабую душу.
Упущенный шаг. Пожалеем…
Великие князья… И сколько же их.
Но не жалел, что посылал. Всякий путь надежды должен быть испытан. Всякий тупик должен быть доказан.
Оставалось – подчиниться новому правительству?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302