За эти годы ему досталось. Да как всем нам.
Тогда осенью передавал Воротынцев Крымову приглашение от Гучкова и, кажется, тот ездил в Петроград. И теперь, когда всё так рухнуло со внезапной стороны, сотрясение неуложимое…
– Та-а-ак вот…
Однако Крымов, туша дремучая, не так уж был сотрясён.
– Ну, что-о ж, – причмокивал. – Ну, что-о ж…
Откуда – куда?
О Петрограде смолчал. Был в Москве. И Киев повидал. К себе в Девятую.
А Крымов – в Яссы, в штаб фронта.
Так вместе поедем? Через два часа поезд.
Но из Крымова так просто слова не вытащишь, это надо посидеть, в куриться.
– Ну, пошли, – буркнул Крымов.
Сохранялось между ними ещё от Пруссии «ты».
А в зальце, занявши удобный угол, у отдельного столика сидел всё тот же рослый Евстафий, и тут же стоял походный не чемодан, но сундучок. Любил Крымов с удобством ездить. В таком сундучке сподручно и провизию уложить, и бутылку поставить, не разольётся.
Евстафий поднялся, отчеканил полковнику честь, осклабился. Узнал.
Буфетец в Унгенах был так себе, но чего-нибудь горяченького послал Крымов принести, а остальное из сундучка.
Кроме тяжести дремала в Крымове – медленность, как будто так он чувствовал, что ничего быстрей матушки-земли делать не надо. Сел попрочней на железнодорожный дубовый диван, достал из кармана большой портсигар с листовым уссурийским табаком и стал сворачивать свою кривую цыгарку.
И Воротынцев вместо своей папиросы тоже попросился свернуть медвежью. Но – прямую. Для цыгарки у него был и фронтовой мундштучок: в столичной поездке он его закладывал в чемодан, а подъезжая к Пруту опять достал в карман кителя.
В табаке этом оказалась замечательная сладкая крепость.
Офицеры всегда говорили «Государь», только интеллигенты «царь». Да вот и Крымов, но не как интеллигент, а на правах Ильи Муромца, что ли. Он – как и не на службе императорской, своя отдельная стихия. Судил сожалительно, как о слабом, как и не о старшем:
– А что ж царю было делать, если не отрекаться? За гриву не удержался – на хвосте не удержишься.
– Ну, не на хвосте! Вся реальная военная сила у него была.
Неподвижным сощуром смотрел Крымов куда-то мимо. Ещё затянулся. Выпустил. Присудил:
– Ежели колесо соскочило – значит плохо было насажено.
– А Михаил?! Как Михаил мог?!
– Вот Михаил, скажи, да… – почмокивал Крымов. И рассердился: – Да что ж они наследника между пальцев упустили? Ведь наши казаки просто плачут. Теперь что ж, всю дорогу развалили, как мост взорвали.
– Ах, был бы Гурка в Ставке в эти дни!
Крымов повёл густыми бровями:
– Вот почему-то ж не Гурку назначили. А выбирать – свобода у них была.
Потянул, подымил:
– И чего во Псков закатился?
На путаную поездку царя не было разумного ответа. Даже и не попробовал обратиться за поддержкой к армии.
Неспешлив Крымов на речь, не щедр. И только теперь дошло до его новости:
– А граф наш Келлер, Фёдор Артёмыч, сегодня саблю сломал.
– Как?
И о своём корпусном командире говорил Крымов тоже чуть не снисходительно, как будто всему был хозяин сам. Но – и одобрительно:
– Провёл один полк под «Боже, царя храни» и объявил: «Никому, кроме Государя императора, служить не могу!» И – сломал.
Даже вздрогнул Воротынцев. Позавидуешь!
Граф Келлер – такого второго генерала в русской кавалерии нет! Что он выделывал с 3-м корпусом. И как всё умел красиво! Уж если выезжал – то со стягом Нерукотворного Спаса. И с сорока казаками. И у каждого – по четыре георгиевских креста. (А у самого – обе ноги раздробленные.)
– И кому ж теперь корпус?
Ещё подремал насупленно Крымов, дотянул свою козью ножку, погасил:
– Да мне хотят.
И только сейчас! Не выказывая ни гордости, ни смущения, корпус так корпус.
– Вот и вызывают в штаб.
Во-от в какой момент ехал Крымов!
– А кому ж Уссурийскую? – Воротынцев хорошо знал этот больной отрыв офицера от своей природнённой части.
– Кому ж. Врангелю, Петру.
Врангелю? Учились в Академии вместе. Стремительный ум, высоченный рост. Не остался служить по генштабу, – сразу в строй.
Евстафий с буфетной девкой накинули скатерть, доставили честный малороссийский навороченный овощами и заправленный салом борщ. Крымов с Воротынцевым сняли фуражки, пересели есть. Выпили по рюмке, сундучного.
У Крымова – поредели волосы. Всё та же крутая голова, крутое лицо, выражение грозное. А выдаётся чем-то, что покачнулась прежняя сила.
У Воротынцева болело теперь не только сегодняшнее, но отзывалось в прошлогоднем осеннем. И не удержался спросить: а как же тогда с Гучковым? чем у них кончилось?
Да, зимой в Петрограде разговаривал Крымов и с Гучковым отдельно, и с ними со всеми, у Родзянки на квартире. Так уже и выговаривали вслух – «переворот», но Родзянко запретил: я присягал, не в моём доме! А думцы вкруговую все решали: губит царь Россию, щадить его нечего.
И по открытой речи Крымова – теперь явно увидел Воротынцев, до чего ж он сам повернулся с той осени.
– И я, Алексан Михалыч, почти ведь так думал… А потом увидел…
Крымов-то и был фигура для такого дела, да! Какой же генерал решится дивизию самовольно снять с фронта и хоть судите меня, а были бы кони кормлены! Как дивизию вывел из войны, так мог бы и…
Но…
– Что Гучков тогда предлагал – не наше это дело. Он по разгону борьбы смешал свой план уже с кадетским, больше для Англии.
Но уж Крымов если двинулся – его тоже легко не переостановишь:
– Обещал я ему. В конце февраля. И отпуск так приготовил. Но пока прособирался, а у них там что – уже?… Вот те на. Так теперь Гучков сам в правительстве – чего к нему и ехать? Там уже сами справились.
Спра-вились? О, если бы.
– Алексан Михалыч! Но ведь самый разгар войны. А немец дремать не будет и времени на устройство не даст.
– А что? – урчал Крымов. – Чем их правительство хуже другого? Вот Гучков сейчас за дело возьмётся, поразгонит разную бездарь из армии… Я думаю – как раз сейчас можно многое направить…
– Если бы! Алексан Михалыч, если бы! Но как бы – трикрат не упущено! Там, в Петрограде, говорят, офицеров всех разоружают, а то убивают.
– Ну! Ну! – не верил. – Сам-то не был, откуда знаешь?
– В Москве офицеры рассказывали, прямо с поезда!
– Вздо-о-ор. Офицеры тут при чём? Манифестации? Два дня попоцелуются, разойдутся, начнётся работа. Ерунда-а.
Да, тут можно крепко сидеть, на железнодорожном диване. И действительно, кто ни глазом этого ещё не видел – как можно поверить?
Да Воротынцев и сам главного не видел. Но вспоминая свой кривой шат, брод по Москве, по Киеву:
– Там – ни на что не похожее, имей в виду. И все воинские команды перестают действовать, как если б у тебя руки отмякли. Сейчас вся сила наша осталась – только действующая армия, здесь. Конечно, если армия повернётся и только дунет – беспорядка этого как нет. Но отречение, и Михаил – лишают нас… Мы тоже стали как будто никто. Не законней этого правительства.
– Ерунда-а, – побуркивал Крымов. – Осво-оится и это правительство. Не в один день.
– Ты бы видел! Ты бы видел, как идут целые воинские части с красной простынёй на поклон в их бедлам!
– Два дня побегают – уложится.
Налупился Крымов борща и пока что опять закуривал кривую.
Но чем больше разогнана крупная масса – тем трудней её остановить. Как когда-то с Карпат катились.
– Пойми! – отговаривал Воротынцев. – Если всё вот так загремит – то это хуже, чем войну бы проиграть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302
Тогда осенью передавал Воротынцев Крымову приглашение от Гучкова и, кажется, тот ездил в Петроград. И теперь, когда всё так рухнуло со внезапной стороны, сотрясение неуложимое…
– Та-а-ак вот…
Однако Крымов, туша дремучая, не так уж был сотрясён.
– Ну, что-о ж, – причмокивал. – Ну, что-о ж…
Откуда – куда?
О Петрограде смолчал. Был в Москве. И Киев повидал. К себе в Девятую.
А Крымов – в Яссы, в штаб фронта.
Так вместе поедем? Через два часа поезд.
Но из Крымова так просто слова не вытащишь, это надо посидеть, в куриться.
– Ну, пошли, – буркнул Крымов.
Сохранялось между ними ещё от Пруссии «ты».
А в зальце, занявши удобный угол, у отдельного столика сидел всё тот же рослый Евстафий, и тут же стоял походный не чемодан, но сундучок. Любил Крымов с удобством ездить. В таком сундучке сподручно и провизию уложить, и бутылку поставить, не разольётся.
Евстафий поднялся, отчеканил полковнику честь, осклабился. Узнал.
Буфетец в Унгенах был так себе, но чего-нибудь горяченького послал Крымов принести, а остальное из сундучка.
Кроме тяжести дремала в Крымове – медленность, как будто так он чувствовал, что ничего быстрей матушки-земли делать не надо. Сел попрочней на железнодорожный дубовый диван, достал из кармана большой портсигар с листовым уссурийским табаком и стал сворачивать свою кривую цыгарку.
И Воротынцев вместо своей папиросы тоже попросился свернуть медвежью. Но – прямую. Для цыгарки у него был и фронтовой мундштучок: в столичной поездке он его закладывал в чемодан, а подъезжая к Пруту опять достал в карман кителя.
В табаке этом оказалась замечательная сладкая крепость.
Офицеры всегда говорили «Государь», только интеллигенты «царь». Да вот и Крымов, но не как интеллигент, а на правах Ильи Муромца, что ли. Он – как и не на службе императорской, своя отдельная стихия. Судил сожалительно, как о слабом, как и не о старшем:
– А что ж царю было делать, если не отрекаться? За гриву не удержался – на хвосте не удержишься.
– Ну, не на хвосте! Вся реальная военная сила у него была.
Неподвижным сощуром смотрел Крымов куда-то мимо. Ещё затянулся. Выпустил. Присудил:
– Ежели колесо соскочило – значит плохо было насажено.
– А Михаил?! Как Михаил мог?!
– Вот Михаил, скажи, да… – почмокивал Крымов. И рассердился: – Да что ж они наследника между пальцев упустили? Ведь наши казаки просто плачут. Теперь что ж, всю дорогу развалили, как мост взорвали.
– Ах, был бы Гурка в Ставке в эти дни!
Крымов повёл густыми бровями:
– Вот почему-то ж не Гурку назначили. А выбирать – свобода у них была.
Потянул, подымил:
– И чего во Псков закатился?
На путаную поездку царя не было разумного ответа. Даже и не попробовал обратиться за поддержкой к армии.
Неспешлив Крымов на речь, не щедр. И только теперь дошло до его новости:
– А граф наш Келлер, Фёдор Артёмыч, сегодня саблю сломал.
– Как?
И о своём корпусном командире говорил Крымов тоже чуть не снисходительно, как будто всему был хозяин сам. Но – и одобрительно:
– Провёл один полк под «Боже, царя храни» и объявил: «Никому, кроме Государя императора, служить не могу!» И – сломал.
Даже вздрогнул Воротынцев. Позавидуешь!
Граф Келлер – такого второго генерала в русской кавалерии нет! Что он выделывал с 3-м корпусом. И как всё умел красиво! Уж если выезжал – то со стягом Нерукотворного Спаса. И с сорока казаками. И у каждого – по четыре георгиевских креста. (А у самого – обе ноги раздробленные.)
– И кому ж теперь корпус?
Ещё подремал насупленно Крымов, дотянул свою козью ножку, погасил:
– Да мне хотят.
И только сейчас! Не выказывая ни гордости, ни смущения, корпус так корпус.
– Вот и вызывают в штаб.
Во-от в какой момент ехал Крымов!
– А кому ж Уссурийскую? – Воротынцев хорошо знал этот больной отрыв офицера от своей природнённой части.
– Кому ж. Врангелю, Петру.
Врангелю? Учились в Академии вместе. Стремительный ум, высоченный рост. Не остался служить по генштабу, – сразу в строй.
Евстафий с буфетной девкой накинули скатерть, доставили честный малороссийский навороченный овощами и заправленный салом борщ. Крымов с Воротынцевым сняли фуражки, пересели есть. Выпили по рюмке, сундучного.
У Крымова – поредели волосы. Всё та же крутая голова, крутое лицо, выражение грозное. А выдаётся чем-то, что покачнулась прежняя сила.
У Воротынцева болело теперь не только сегодняшнее, но отзывалось в прошлогоднем осеннем. И не удержался спросить: а как же тогда с Гучковым? чем у них кончилось?
Да, зимой в Петрограде разговаривал Крымов и с Гучковым отдельно, и с ними со всеми, у Родзянки на квартире. Так уже и выговаривали вслух – «переворот», но Родзянко запретил: я присягал, не в моём доме! А думцы вкруговую все решали: губит царь Россию, щадить его нечего.
И по открытой речи Крымова – теперь явно увидел Воротынцев, до чего ж он сам повернулся с той осени.
– И я, Алексан Михалыч, почти ведь так думал… А потом увидел…
Крымов-то и был фигура для такого дела, да! Какой же генерал решится дивизию самовольно снять с фронта и хоть судите меня, а были бы кони кормлены! Как дивизию вывел из войны, так мог бы и…
Но…
– Что Гучков тогда предлагал – не наше это дело. Он по разгону борьбы смешал свой план уже с кадетским, больше для Англии.
Но уж Крымов если двинулся – его тоже легко не переостановишь:
– Обещал я ему. В конце февраля. И отпуск так приготовил. Но пока прособирался, а у них там что – уже?… Вот те на. Так теперь Гучков сам в правительстве – чего к нему и ехать? Там уже сами справились.
Спра-вились? О, если бы.
– Алексан Михалыч! Но ведь самый разгар войны. А немец дремать не будет и времени на устройство не даст.
– А что? – урчал Крымов. – Чем их правительство хуже другого? Вот Гучков сейчас за дело возьмётся, поразгонит разную бездарь из армии… Я думаю – как раз сейчас можно многое направить…
– Если бы! Алексан Михалыч, если бы! Но как бы – трикрат не упущено! Там, в Петрограде, говорят, офицеров всех разоружают, а то убивают.
– Ну! Ну! – не верил. – Сам-то не был, откуда знаешь?
– В Москве офицеры рассказывали, прямо с поезда!
– Вздо-о-ор. Офицеры тут при чём? Манифестации? Два дня попоцелуются, разойдутся, начнётся работа. Ерунда-а.
Да, тут можно крепко сидеть, на железнодорожном диване. И действительно, кто ни глазом этого ещё не видел – как можно поверить?
Да Воротынцев и сам главного не видел. Но вспоминая свой кривой шат, брод по Москве, по Киеву:
– Там – ни на что не похожее, имей в виду. И все воинские команды перестают действовать, как если б у тебя руки отмякли. Сейчас вся сила наша осталась – только действующая армия, здесь. Конечно, если армия повернётся и только дунет – беспорядка этого как нет. Но отречение, и Михаил – лишают нас… Мы тоже стали как будто никто. Не законней этого правительства.
– Ерунда-а, – побуркивал Крымов. – Осво-оится и это правительство. Не в один день.
– Ты бы видел! Ты бы видел, как идут целые воинские части с красной простынёй на поклон в их бедлам!
– Два дня побегают – уложится.
Налупился Крымов борща и пока что опять закуривал кривую.
Но чем больше разогнана крупная масса – тем трудней её остановить. Как когда-то с Карпат катились.
– Пойми! – отговаривал Воротынцев. – Если всё вот так загремит – то это хуже, чем войну бы проиграть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302