Давите, давите, а правительству важно только, чтоб армия ему подчинялась и шла бы в бой. Для обмана простачков они какие угодно заявления сделают и от завоеваний откажутся, лишь бы каждый солдат оставался на своём посту, как и призывает товарищ Каменев. Значит, «долой войну» по Каменеву бессодержательно, а содержательно – подкреплять собой спину буржуазии?
До сих пор Шляпников нёс одним дыханием, сильно разгорячился. Но на этой «содержательности» Каменев ему сразу тихим голосом и подставил:
– А что же именно содержательного вы нам предлагаете? Как же содержательно понять вашу тактику?
– А то, что недостаточен переход власти в руки либерально-монархической буржуазии. Она должна переходить к пролетариату.
– Нет, но насчёт войны, – глаза Каменева сжимались, будто он готовился рассмеяться. – Бросай окопы, и пусть туда немец заходит? Бросай винтовку, и пусть он её подбирает?
– Нет, такой глупости мы не предлагаем! – обошёл Шляпников. – Это обывательские сплетни. Это так «Правду» поносят.
– А – что же? Содержательно – что же? – щурился Каменев.
Чёрт его знает, это действительно было ещё не продумано, не известно, что именно делать. Да ведь и обстановка небывалая. Постепенно нащупается. Не мог он сейчас точно сказать, но чутьём трезвого человека чувствовал, что лозунг – самый сильный, он будоражит солдатское сознание и облегчает агитацию. Что призвать не воевать – это сильней, чем призвать воевать.
– А – вступать с немецкими солдатами в беседы, разъяснять им мировую революционную обстановку. Чтоб они против войны повели борьбу снизу. В общем, объяснять, что мы братья.
– А на каком языке объяснять? – Каменев ехидно.
– Ну, найдётся кто-нибудь. У австрийцев – и славяне, по-нашему понимают.
– А если он в беседу не вступит? – спросил угрюмо бровастый Муранов. – А если он нашего штыком в живот?
Да уж кто из них в переделках бывал больше Шляпникова, вам бы так, господа думские лидеры.
– Так надо с умом. Сперва перекрикнуться. А как – вы предлагаете содержательно? Что вот Манифест опубликовали – так он по воздуху к немецким солдатам перелетит? На немецкую революцию надеяться – так надо ж и нам не воевать. А что вы предлагаете практического?
Теперь Каменеву что-то приходилось ответить:
– Переговоры социалистических верхов.
– Так это само собой, никто вам не мешает. А братание в траншеях – само. Тогда и верхушки будут переговариваться поживей.
Тут – и Хахарев и Шутко тоже голосов поддали. И Шмидт косой помычал. (По Временному правительству в ПК колебались, но против войны – дружней.)
А Сталин сидел в сторонке тихо, благоразумно, папиросы искуривал. Да он – не вредный, он даже, может, – и не против. Из троих он меньше всех был замешан в правдинском перевороте, и у Шляпникова не было к нему упрёка.
Каменев только что не смеялся открыто. Он понял, что Шляпников сам не понимает, что такое «долой войну», и не может предложить разумного способа поведения. А Шляпников горячился, всем чутьём ловя, что поведение такое есть, только не мог он его, действительно, назвать точными словами. Шутко и Хахарев вступили в обсуждение, какие могут быть на фронте случаи. Залуцкий высказывался как бы в рассеянности. Молотов ни мычал, ни телился.
Бурно было, покрикивали, призывали к порядку. Во всё обсуждение мешался ещё Лурье как свежий человек из Европы и всё может рассказать про обстановку в Германии. Слушали его, но не вытекало ясно: так будет в Германии революция или нет, И опять спорили: что делать нашему солдату на фронте?
Горячились, только не Каменев. Он выслушивал с запрокинутой головой, через пенсне, и всё как старое, ничего нового:
– Что мировую войну может кончить только мировая пролетарская революция – это большевизм всегда утверждал, это так. Но пока её нет – мы против дезорганизации военных сил революции.
– А так вы её никогда и не дождётесь! – кричал Шляпников.
Спорили с ним люди безо всякой практической хватки, безо всякого подпольного опыта. Он же – глубоко знал, что говорит – дело, он сам бы сейчас в окопе не растерялся, но доказать этому интеллигенту не мог. Конечно, в социалистических книгах такие случаи не предусматривались.
– Да, – в потеху кланялся он Каменеву, – мы не знатоки. Мы не знаем! Укажите нам такую форму борьбы, которая не дезорганизовала бы армию. А вы не указываете, но предлагаете – вообще не бороться.
– От вашей борьбы, – указывал Каменев, – только травят «Правду».
– Ну и что ж?! Травля на «Правду» нам вполне годится. Мы эту травлю хорошо используем для укрепления нашей партии в рабочих кварталах. По сравнению с меньшевиками. Собираем резолюции в защиту «Правды»! А сейчас добились от Исполкома, что и милиция будет защищать продажу «Правды». А ещё на «Русскую волю» в суд подадим, поручили Козловскому и Соколову. А свёртывать наше политическое знамя мы не можем! Буржуазия оправится от февральских дней и перейдёт в контрнаступление на пролетариат! А вы предлагаете их тем временем поддерживать!
Спор разгорался шумно, но и весело. Весело было Шляпникову, что ни в чём он не побит, а на всё находит ответ не худший.
В подобных случаях, при таком неразумном упорстве противника, Ленин всегда бесстрашно шёл на раскол! Но Шляпников не мог взять на себя раскола: не имел права допустить его в таком слабом положении партии.
И первый призвал:
– Где же, товарищи, наша большевицкая дисциплина?
Напоминание подействовало. Что они знали все крепко: что именно дисциплиной они выделялись изо всех партий. Не избежать было и сейчас, в этой комнате, найти общее решение.
Тем более, что Муранов что-то потерял спесь, почти уже и не спорил.
А Сталин – и с начала не спорил.
А Политикус и Кривобоков охотно кинулись заглаживать.
И Каменев, поняв, что остаётся в меньшинстве, согласился впредь на умеренно-революционную позицию.
Зато надо было и Шляпникову согласиться, что все трое они остаются в редакции.
Уже к полуночи на том поладили – и тут допустили Лурье с его жалобой на Петроградское телеграфное агентство, что оно скрывает размах нашей революции от Европы.
Постановили дружно: написать разоблачительную статью и поддержать реквизицию агентства Советом депутатов.
Туда ему, так ему.
Уже и к полночи – а стояли ещё два предложения о слиянии: с межрайонщиками и с меньшевиками-интернационалистами.
Межрайонщики – ребята боевые, вполне наши, и Шляпников был – за. Но теперь новоприбывшие своим правым курсом будут этому слиянию мешать. Межрайонщики и не захотят, пожалуй.
А насчёт меков-интернационалистов – так надо погодить. Угар объединенчества – тоже ни к чему. (Это ещё добавится двадцать таких Каменевых – все заумные, шаткие, небоевые.)
Но по позднему часу решили перенести обсуждение на пятницу или на субботу.
Вышли – трамваи давно не ходят, блюдут свой 8-часовой день. А автомобиля тоже нет ни одного. У Шляпникова, как У члена Исполкома и выборгского комиссара, был – но он одолжил его вчера товарищам из ПК.
Так и расходились в разные стороны, под ясным, но уже и не морозным небом, по опустевшему пустынному городу. Пошёл Шляпников ночевать на Выборгскую.
Что изменилось в городе? Не то чтобы света меньше – да и меньше (часть фонарей разбита, часть окон плотно зашторена), но безлюдней. Автомобили если проносятся – то без прежнего шика, а по будним революционным делам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289
До сих пор Шляпников нёс одним дыханием, сильно разгорячился. Но на этой «содержательности» Каменев ему сразу тихим голосом и подставил:
– А что же именно содержательного вы нам предлагаете? Как же содержательно понять вашу тактику?
– А то, что недостаточен переход власти в руки либерально-монархической буржуазии. Она должна переходить к пролетариату.
– Нет, но насчёт войны, – глаза Каменева сжимались, будто он готовился рассмеяться. – Бросай окопы, и пусть туда немец заходит? Бросай винтовку, и пусть он её подбирает?
– Нет, такой глупости мы не предлагаем! – обошёл Шляпников. – Это обывательские сплетни. Это так «Правду» поносят.
– А – что же? Содержательно – что же? – щурился Каменев.
Чёрт его знает, это действительно было ещё не продумано, не известно, что именно делать. Да ведь и обстановка небывалая. Постепенно нащупается. Не мог он сейчас точно сказать, но чутьём трезвого человека чувствовал, что лозунг – самый сильный, он будоражит солдатское сознание и облегчает агитацию. Что призвать не воевать – это сильней, чем призвать воевать.
– А – вступать с немецкими солдатами в беседы, разъяснять им мировую революционную обстановку. Чтоб они против войны повели борьбу снизу. В общем, объяснять, что мы братья.
– А на каком языке объяснять? – Каменев ехидно.
– Ну, найдётся кто-нибудь. У австрийцев – и славяне, по-нашему понимают.
– А если он в беседу не вступит? – спросил угрюмо бровастый Муранов. – А если он нашего штыком в живот?
Да уж кто из них в переделках бывал больше Шляпникова, вам бы так, господа думские лидеры.
– Так надо с умом. Сперва перекрикнуться. А как – вы предлагаете содержательно? Что вот Манифест опубликовали – так он по воздуху к немецким солдатам перелетит? На немецкую революцию надеяться – так надо ж и нам не воевать. А что вы предлагаете практического?
Теперь Каменеву что-то приходилось ответить:
– Переговоры социалистических верхов.
– Так это само собой, никто вам не мешает. А братание в траншеях – само. Тогда и верхушки будут переговариваться поживей.
Тут – и Хахарев и Шутко тоже голосов поддали. И Шмидт косой помычал. (По Временному правительству в ПК колебались, но против войны – дружней.)
А Сталин сидел в сторонке тихо, благоразумно, папиросы искуривал. Да он – не вредный, он даже, может, – и не против. Из троих он меньше всех был замешан в правдинском перевороте, и у Шляпникова не было к нему упрёка.
Каменев только что не смеялся открыто. Он понял, что Шляпников сам не понимает, что такое «долой войну», и не может предложить разумного способа поведения. А Шляпников горячился, всем чутьём ловя, что поведение такое есть, только не мог он его, действительно, назвать точными словами. Шутко и Хахарев вступили в обсуждение, какие могут быть на фронте случаи. Залуцкий высказывался как бы в рассеянности. Молотов ни мычал, ни телился.
Бурно было, покрикивали, призывали к порядку. Во всё обсуждение мешался ещё Лурье как свежий человек из Европы и всё может рассказать про обстановку в Германии. Слушали его, но не вытекало ясно: так будет в Германии революция или нет, И опять спорили: что делать нашему солдату на фронте?
Горячились, только не Каменев. Он выслушивал с запрокинутой головой, через пенсне, и всё как старое, ничего нового:
– Что мировую войну может кончить только мировая пролетарская революция – это большевизм всегда утверждал, это так. Но пока её нет – мы против дезорганизации военных сил революции.
– А так вы её никогда и не дождётесь! – кричал Шляпников.
Спорили с ним люди безо всякой практической хватки, безо всякого подпольного опыта. Он же – глубоко знал, что говорит – дело, он сам бы сейчас в окопе не растерялся, но доказать этому интеллигенту не мог. Конечно, в социалистических книгах такие случаи не предусматривались.
– Да, – в потеху кланялся он Каменеву, – мы не знатоки. Мы не знаем! Укажите нам такую форму борьбы, которая не дезорганизовала бы армию. А вы не указываете, но предлагаете – вообще не бороться.
– От вашей борьбы, – указывал Каменев, – только травят «Правду».
– Ну и что ж?! Травля на «Правду» нам вполне годится. Мы эту травлю хорошо используем для укрепления нашей партии в рабочих кварталах. По сравнению с меньшевиками. Собираем резолюции в защиту «Правды»! А сейчас добились от Исполкома, что и милиция будет защищать продажу «Правды». А ещё на «Русскую волю» в суд подадим, поручили Козловскому и Соколову. А свёртывать наше политическое знамя мы не можем! Буржуазия оправится от февральских дней и перейдёт в контрнаступление на пролетариат! А вы предлагаете их тем временем поддерживать!
Спор разгорался шумно, но и весело. Весело было Шляпникову, что ни в чём он не побит, а на всё находит ответ не худший.
В подобных случаях, при таком неразумном упорстве противника, Ленин всегда бесстрашно шёл на раскол! Но Шляпников не мог взять на себя раскола: не имел права допустить его в таком слабом положении партии.
И первый призвал:
– Где же, товарищи, наша большевицкая дисциплина?
Напоминание подействовало. Что они знали все крепко: что именно дисциплиной они выделялись изо всех партий. Не избежать было и сейчас, в этой комнате, найти общее решение.
Тем более, что Муранов что-то потерял спесь, почти уже и не спорил.
А Сталин – и с начала не спорил.
А Политикус и Кривобоков охотно кинулись заглаживать.
И Каменев, поняв, что остаётся в меньшинстве, согласился впредь на умеренно-революционную позицию.
Зато надо было и Шляпникову согласиться, что все трое они остаются в редакции.
Уже к полуночи на том поладили – и тут допустили Лурье с его жалобой на Петроградское телеграфное агентство, что оно скрывает размах нашей революции от Европы.
Постановили дружно: написать разоблачительную статью и поддержать реквизицию агентства Советом депутатов.
Туда ему, так ему.
Уже и к полночи – а стояли ещё два предложения о слиянии: с межрайонщиками и с меньшевиками-интернационалистами.
Межрайонщики – ребята боевые, вполне наши, и Шляпников был – за. Но теперь новоприбывшие своим правым курсом будут этому слиянию мешать. Межрайонщики и не захотят, пожалуй.
А насчёт меков-интернационалистов – так надо погодить. Угар объединенчества – тоже ни к чему. (Это ещё добавится двадцать таких Каменевых – все заумные, шаткие, небоевые.)
Но по позднему часу решили перенести обсуждение на пятницу или на субботу.
Вышли – трамваи давно не ходят, блюдут свой 8-часовой день. А автомобиля тоже нет ни одного. У Шляпникова, как У члена Исполкома и выборгского комиссара, был – но он одолжил его вчера товарищам из ПК.
Так и расходились в разные стороны, под ясным, но уже и не морозным небом, по опустевшему пустынному городу. Пошёл Шляпников ночевать на Выборгскую.
Что изменилось в городе? Не то чтобы света меньше – да и меньше (часть фонарей разбита, часть окон плотно зашторена), но безлюдней. Автомобили если проносятся – то без прежнего шика, а по будним революционным делам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289