А тут – стали бояться своих же солдат, и впервые вкладывали заряженные. Вы поймите этот вид нынешнего боя: столкнуться не с противником, а с бунтом собственных солдат. Если простая смена частей на позиции стала рискованной операцией. Если солдаты один раз узнали, что можно не подчиниться, – то как командовать? А уступать – тогда конец всему, станет не армия, а вооружённая толпа, страшнее для своей страны, чем для противника.
– Но надо смело вступать в комитеты, – не сдавался Тройский, – и направить их. Офицерство должно вступить в союз с лучшей частью солдатской массы!
Зоркий полковник налетел через стол со встречным:
– А вы – знаете эту лучшую часть? Где комитеты создались – кто в них? Фельдшеры, ветеринары да писари! – вот кого солдаты выбирают. В лучшем случае – прапорщики запаса да врачи, окопная интеллигенция. Они-то солдат и будоражат. И вот им мы должны уступить власть? А где комитеты уже ввелись – есть ли успокоение? Да никакого, только хуже.
– Но может быть, – мягкие ладони сжимал в примирение спорящих доброжелательный тамбовский помещик, – тогда помогут делу отдельные офицерские комитеты?
– А чем может заниматься отдельный офицерский комитет? Если солдатской массой будет заведовать солдатский комитет, а боевая и строевая жизнь ещё пока у командования, – что остаётся офицерскому? Разбирать внутренние офицерские дрязги?
– Но что же иное? Но что же тогда? – покидая тарелку, вилку, нож, всем огкидом в стульную спинку выразил разочарование Тройский. – Если вы вообще не берётесь сотрудничать с комитетами, то что же можно делать?
Савицкий подлокотил голову, тёр по темени:
– Эх, господа. А неужели вы не могли спросить армию, прежде чем совершать революцию? Как же штатские люди могли не посчитаться с нами?
– Так вышло само, господин генерал. Не поверите: мы проснулись – и не узнали Петрограда.
Начальник штаба пересек режущими глазами:
– А зачем вообще был нужен переворот? Что особенно плохого было раньше?
Это прозвучало как бы неприлично. Демидов вежливо промолчал. Тройский тоже сперва. Но пауза затянулась, и он сказал тихо, глядя в тарелку:
– Господа, к старому возврата всё равно нет. Хорошо или дурно, – надо примириться.
– Хорошо, а вот пишут: в Петрограде в руках Совета рабочих депутатов – тысяча двести пулемётов. Значит – нам, на фронте, пулемётов не дождаться? И почему в руках Совета рабочих?
Да видите, объясняли гости, запасных пулемётных полков, как вы знаете, во всей армии всего два, и оба перешли на сторону революции. И для её поддержки оба желают сохранить свои боевые силы в Петрограде.
– Желают! А что же правительство?
Правительство? Правительство… Депутаты переглянулись, Тройский профортепьянил пальцами по скатерти и улыбнулся с тонкой остротою:
– Между нами, господа, Временное правительство – как хороши, как свежи были розы…
И – замерли те расплывшиеся контуры.
– А Государственная Дума?!
А Государственная Дума? Да вот, все мы в разъездах…
– … Вот, например, с присягой курбет: Совет рабочих депутатов опротестовал присягу, и она теперь, кажется, будет остановлена.
– Как? Как? – совершенно изумились офицеры. – А которые части уже присягнули?
– Которые присягнули, – перебирал Павел Павлович удолженными пальцами, как бы отряхая прах между них, – те возможно будут переприсягать, а возможно и так останется.
Вот это так! сотни тысяч солдат поднимали руку, крестились, подписывались, – а какой-то дрянной советик из шантрапы отменил её?…
Но и: что тогда остаётся от всякой присяги вообще? Армия без присяги?
Но, кажется, депутаты не слишком были отяжелены этим злоповоротом присяги: кажется, они уже понимали, что стольких сразу неприятностей не перенести, если не относиться к ним легче. Не посидеть, не посмаковать старого винца.
Савицкий сердито выдул сквозь усы:
– И вы думаете, в таком настроении можно наступать? Значит, кампании 17-го года нам уже и не взять.
Да что вы? Да что вы?! – огорчились депутаты. – А в Петрограде, наоборот, самые лучшие надежды!…
– А почему, вы думаете, солдаты так рады перевороту? Надеются: новое правительство быстро кончит войну – и по домам.
Да откуда ж это взяли? – изумлялись депутаты. – Да кто ж такое обещал? Это поразительно!
– А зачем же иначе переворот? Этого вы солдату не объясните. Если продолжать войну – зачем переворот? Всё, что солдат мог, – он давал его императорскому величеству и без переворота.
Уж не обижал до конца, не напомнил: ваше «горе тем, кто баламутит Россию» – не к вам ли первым и относится?…
Депутаты подавлены были выставленной им безнадёжностью.
– Так это всё потому, господа, – разводя, растопорщивая все десять острых пальцев, жаловался Павел Павлович, – это всё потому… Не в революции беда, а в том, что у русского солдата нет сознания родины. Если б они любили родину – они не поняли бы событий так извращённо.
– Нет, – возразил коллеге Игорь Платонович. – Родину, Русь – они понимают. Или во всяком случае понимали раньше. Ведь спасали ж её от татар, от поляков – сами, никакой интеллигенции ещё не было.
– Вы, господа, в своих речах как-то странно сочетаете: «за родину» и «за революцию». А вы, Павел Павлович, революцию даже выставляли вместо родины. Да как вы можете их ставить рядом? Родина – это святыня и наша вечность. Революция – временная острая болезнь, умопомешательство, она не может даже года продержаться, – как вы можете их сопоставить?
Добрый Игорь Платонович, уже подхмелевший, кивал, кивал, согласительно. Да он, душка, так всё и думал, как они? Это он по должности депутата?… Ему, может, и самому жалко прошлого быта, своего где-нибудь запущенного поместья и соловья на сиреневом кусте?
Чего-то нет, чего-то жаль,
Куда-то сердце мчится вдаль…
596
(по социалистическим газетам, 11-14 марта)
КАЮЩИЕСЯ ДВОРЯНЕ. 10 марта на заседании совета объединённых дворянских обществ 22 губерний единогласно принята резолюция: «… совершился великий переворот… В эти трудные и великие для России дни все русские люди, отложив всякие разногласия, должны сплотиться вокруг Временного правительства как единой ныне законной власти… призываем всё русское дворянство признать эту власть и содействовать ей… Пусть же дворянство, положив упование на милость Божию, своим бескорыстным трудом…»
… Без бояр, без дворян оказался наш царь,
Кто поддержит тебя, сиротина?
Кто опорой тебе будет в новой судьбе?
Кто заменит тебе дворянина?…
… Он разрушит вконец твой роскошный дворец
И оставит лишь пепел от трона,
И отнимет в бою он порфиру твою,
И порежет её на знамёна.
… Фабрикантов-купцов, твоих верных сынов
Точно пыль он развеет по полю…
ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА РАБОЧЕГО КЛАССА… Соглашение о введении 8-часового рабочего дня. То, о чём товарищи рабочие мечтали, на что готовились отдать многие годы упорной борьбы, – достигнуто одним нажимом революционной воли, одним ударом революционного меча. Как бы мог рабочий участвовать в политической жизни, если б ему пришлось отдать всё своё время станку? Теперь – распространить победу петроградских рабочих на всю Россию. Если Петроград окажется единственным городом, где введено ограничение рабочего дня, – он станет притягательным пунктом для рабочих из провинции: масса пролетариев нахлынет в столицу и создаст конкуренцию на рабочем рынке, это приведёт к понижению заработной платы и другим вредным последствиям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289
– Но надо смело вступать в комитеты, – не сдавался Тройский, – и направить их. Офицерство должно вступить в союз с лучшей частью солдатской массы!
Зоркий полковник налетел через стол со встречным:
– А вы – знаете эту лучшую часть? Где комитеты создались – кто в них? Фельдшеры, ветеринары да писари! – вот кого солдаты выбирают. В лучшем случае – прапорщики запаса да врачи, окопная интеллигенция. Они-то солдат и будоражат. И вот им мы должны уступить власть? А где комитеты уже ввелись – есть ли успокоение? Да никакого, только хуже.
– Но может быть, – мягкие ладони сжимал в примирение спорящих доброжелательный тамбовский помещик, – тогда помогут делу отдельные офицерские комитеты?
– А чем может заниматься отдельный офицерский комитет? Если солдатской массой будет заведовать солдатский комитет, а боевая и строевая жизнь ещё пока у командования, – что остаётся офицерскому? Разбирать внутренние офицерские дрязги?
– Но что же иное? Но что же тогда? – покидая тарелку, вилку, нож, всем огкидом в стульную спинку выразил разочарование Тройский. – Если вы вообще не берётесь сотрудничать с комитетами, то что же можно делать?
Савицкий подлокотил голову, тёр по темени:
– Эх, господа. А неужели вы не могли спросить армию, прежде чем совершать революцию? Как же штатские люди могли не посчитаться с нами?
– Так вышло само, господин генерал. Не поверите: мы проснулись – и не узнали Петрограда.
Начальник штаба пересек режущими глазами:
– А зачем вообще был нужен переворот? Что особенно плохого было раньше?
Это прозвучало как бы неприлично. Демидов вежливо промолчал. Тройский тоже сперва. Но пауза затянулась, и он сказал тихо, глядя в тарелку:
– Господа, к старому возврата всё равно нет. Хорошо или дурно, – надо примириться.
– Хорошо, а вот пишут: в Петрограде в руках Совета рабочих депутатов – тысяча двести пулемётов. Значит – нам, на фронте, пулемётов не дождаться? И почему в руках Совета рабочих?
Да видите, объясняли гости, запасных пулемётных полков, как вы знаете, во всей армии всего два, и оба перешли на сторону революции. И для её поддержки оба желают сохранить свои боевые силы в Петрограде.
– Желают! А что же правительство?
Правительство? Правительство… Депутаты переглянулись, Тройский профортепьянил пальцами по скатерти и улыбнулся с тонкой остротою:
– Между нами, господа, Временное правительство – как хороши, как свежи были розы…
И – замерли те расплывшиеся контуры.
– А Государственная Дума?!
А Государственная Дума? Да вот, все мы в разъездах…
– … Вот, например, с присягой курбет: Совет рабочих депутатов опротестовал присягу, и она теперь, кажется, будет остановлена.
– Как? Как? – совершенно изумились офицеры. – А которые части уже присягнули?
– Которые присягнули, – перебирал Павел Павлович удолженными пальцами, как бы отряхая прах между них, – те возможно будут переприсягать, а возможно и так останется.
Вот это так! сотни тысяч солдат поднимали руку, крестились, подписывались, – а какой-то дрянной советик из шантрапы отменил её?…
Но и: что тогда остаётся от всякой присяги вообще? Армия без присяги?
Но, кажется, депутаты не слишком были отяжелены этим злоповоротом присяги: кажется, они уже понимали, что стольких сразу неприятностей не перенести, если не относиться к ним легче. Не посидеть, не посмаковать старого винца.
Савицкий сердито выдул сквозь усы:
– И вы думаете, в таком настроении можно наступать? Значит, кампании 17-го года нам уже и не взять.
Да что вы? Да что вы?! – огорчились депутаты. – А в Петрограде, наоборот, самые лучшие надежды!…
– А почему, вы думаете, солдаты так рады перевороту? Надеются: новое правительство быстро кончит войну – и по домам.
Да откуда ж это взяли? – изумлялись депутаты. – Да кто ж такое обещал? Это поразительно!
– А зачем же иначе переворот? Этого вы солдату не объясните. Если продолжать войну – зачем переворот? Всё, что солдат мог, – он давал его императорскому величеству и без переворота.
Уж не обижал до конца, не напомнил: ваше «горе тем, кто баламутит Россию» – не к вам ли первым и относится?…
Депутаты подавлены были выставленной им безнадёжностью.
– Так это всё потому, господа, – разводя, растопорщивая все десять острых пальцев, жаловался Павел Павлович, – это всё потому… Не в революции беда, а в том, что у русского солдата нет сознания родины. Если б они любили родину – они не поняли бы событий так извращённо.
– Нет, – возразил коллеге Игорь Платонович. – Родину, Русь – они понимают. Или во всяком случае понимали раньше. Ведь спасали ж её от татар, от поляков – сами, никакой интеллигенции ещё не было.
– Вы, господа, в своих речах как-то странно сочетаете: «за родину» и «за революцию». А вы, Павел Павлович, революцию даже выставляли вместо родины. Да как вы можете их ставить рядом? Родина – это святыня и наша вечность. Революция – временная острая болезнь, умопомешательство, она не может даже года продержаться, – как вы можете их сопоставить?
Добрый Игорь Платонович, уже подхмелевший, кивал, кивал, согласительно. Да он, душка, так всё и думал, как они? Это он по должности депутата?… Ему, может, и самому жалко прошлого быта, своего где-нибудь запущенного поместья и соловья на сиреневом кусте?
Чего-то нет, чего-то жаль,
Куда-то сердце мчится вдаль…
596
(по социалистическим газетам, 11-14 марта)
КАЮЩИЕСЯ ДВОРЯНЕ. 10 марта на заседании совета объединённых дворянских обществ 22 губерний единогласно принята резолюция: «… совершился великий переворот… В эти трудные и великие для России дни все русские люди, отложив всякие разногласия, должны сплотиться вокруг Временного правительства как единой ныне законной власти… призываем всё русское дворянство признать эту власть и содействовать ей… Пусть же дворянство, положив упование на милость Божию, своим бескорыстным трудом…»
… Без бояр, без дворян оказался наш царь,
Кто поддержит тебя, сиротина?
Кто опорой тебе будет в новой судьбе?
Кто заменит тебе дворянина?…
… Он разрушит вконец твой роскошный дворец
И оставит лишь пепел от трона,
И отнимет в бою он порфиру твою,
И порежет её на знамёна.
… Фабрикантов-купцов, твоих верных сынов
Точно пыль он развеет по полю…
ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА РАБОЧЕГО КЛАССА… Соглашение о введении 8-часового рабочего дня. То, о чём товарищи рабочие мечтали, на что готовились отдать многие годы упорной борьбы, – достигнуто одним нажимом революционной воли, одним ударом революционного меча. Как бы мог рабочий участвовать в политической жизни, если б ему пришлось отдать всё своё время станку? Теперь – распространить победу петроградских рабочих на всю Россию. Если Петроград окажется единственным городом, где введено ограничение рабочего дня, – он станет притягательным пунктом для рабочих из провинции: масса пролетариев нахлынет в столицу и создаст конкуренцию на рабочем рынке, это приведёт к понижению заработной платы и другим вредным последствиям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289