Народ для того и сделал революцию, чтобы лучше вести войну. Патриотический клик «всё для победы» нашёл горячий отклик в сынах свободной России. Наш солдат готов принести свои силы на алтарь свободы и родины.
Из-под папах всё так же смотрели наверх как на диво невиданное – и молодые лица необработанные и бородатые устоявшиеся. Выражение было: что-то явилось высшее, сверху, оно знает!
А если победы не будет – то немцы унизят нас, и мы не сможем заняться нашими преобразованиями. За недовоёванную войну на нас ляжет проклятие потомства. Если враг сейчас победит – мы не расплатимся и внуками, и нас превратят в рабов. Наш долг перед нашими матерями, жёнами, сестрами и детьми – оберечь их от нашествия лютых иноплеменников. Неужели мы подарим злодею Вильгельму нашу святую родину, теперь освобождённую?
Про Вильгельма-то было всего понятнее.
Без разгрома проклятого германского гнезда не может быть никому свободы в Европе. И не можем мы не иметь ключа от собственного амбара: нам необходимы Босфор и Дарданеллы. Пусть не останутся бесплодными наши жертвы двух с половиной лет войны. Забыть ли наши могилы в Польше и Галиции? Теперь враг притаился и ждёт, не ослабится ли наша мощь, и тогда он бросится на нас в напоре отчаянья. Но трепет и ужас охватит немца, австрийца, турка, когда они увидят, что мы от революции не ослабли, а окрепли! А наши верные благородные союзники, которые всегда верили не старому правительству, а русскому народу… Солдаты! Не пожалеем наших сил и жизней! не посрамим земли русской!
Гладко у него выходило. Тем ли польщённые, что их вызвали слушать таких важных господ, солдаты слушали беззвучно, бездвижно, кто и рты полураскрыв.
А тут-то депутат и скажи самое главное, не упустил. Что войско без дисциплины немцам не страшно. Кто сеет раздор между солдатами и офицерами – тот губит свободу. Смута между нами была бы для врага радостью. Русский солдат должен с негодованием отвернуться от лукавых голосов, призывающих его не слушаться своих прямых начальников. Наши офицеры дали клятву быть с нами заодно – так подчиняйтесь им! Только старый строй мешал офицеру и солдату объединяться. У офицера – специальное военное образование, он прошёл все степени службы, знает дело. Во всех армиях мира есть офицеры. Без офицеров вы сами перестанете быть солдатами.
– Каждый из вас теперь – не обезличенный и забитый нижний чин, а сознательный воин, гордый своим званием. А вне строя – свободный гражданин, получивший возможность… Но это не значит, что вы не должны уважать офицеров. Офицеры и солдаты – одно целое, они вместе проливали кровь.
Поняли, что конец, и солдаты крикнули своё «ура». Кто-то папаху бросил в воздух – побросали и другие.
Впрочем, хотя «ура» звучало дружно – опытное ухо Савицкого отличило, что кричала ещё четвёртая ли часть.
– Сложим наши головы за родину! – ещё нашёл голос прокричать депутат, – и доплеском «ура» солдаты обещали сложить.
Добродушный Демидов надел свою круглую шапку – высокий же остроусый Тройский снял свой пирожок, обнажая гордую причёску назад, – и настороженно поглядывал. Голос его оказался острее, дерзее, взносчивей, – и держался он как летел в облаках.
– Товарищи! Мы приехали к вам от нашей славной Государственной Думы, решившейся свергнуть жалкого деспота Николая, сорвать вековечные оковы царского самодержавия. Совершилось великое чудо возрождения нашей родины. Русский народ, как могучий богатырь, стряхнул иго царизма – и пришла свободная демократия. Глаза всего мира обращены теперь на нас! Перед всеми нами теперь – широкое и светлое будущее, если мы соединимся с Временным правительством. До сих пор русский народ не мог строить своей жизни по пути благосостояния. Царь собирал деньги с голодного мужика на содержание своих дворцов. Армия не могла побеждать врага, а только жертвовала лучшими своими сыновьями. Вы, сидевшие в холодных окопах! Вы теперь не забыты! Нынешнее правительство смотрит на вас как на дорогих детей. Поверим же всей душой нашим народным избранникам! Мы устранили тех изменников, кто мешал нам побеждать. А кто теперь не подчиняется законному правительству – тот помогает врагу.
Иногда он резко-вскидчиво смотрел правей, левей, как бы увидеть, нет ли мятежа или возражения. Но стояли всё так же хорошо, не качались головы, не кривились притерпевшиеся лица, – и депутат продолжал лететь.
– Среди нас нет сторонников войны как таковой. Но победа Германии была бы торжеством дома Романовых. Как только Гинденбург распакует чемоданы в Смоленске – из них выйдет Николай II.
Впрочем, ни Гинденбурга, ни даже что такое чемодан – половина солдат не знала, «чемодан»- это тяжёлый снаряд.
– Произошло то, чего Германия боялась больше всего: русский народ свободен! Но защита завоёванной нашей свободы, за которую мы заплатили страданиями десятилетий, должна быть теперь доведена до логического конца, чтобы были открыты пути прогресса. У Гогенцоллерна только одна цель: потопить нашу революцию в крови. Протянем же руку республиканскому народу Франции! Наш уход из коалиции подорвал бы её силы. Горе тем, кто решается баламутить Россию! В домашних счётах мы разберёмся потом. А теперь сольём наши действия с товарищами офицерами, ныне такими же гражданами, как и вы. На ваши славные суворовские штыки наколите красные знаки революции – ворвитесь в немецкие окопы и водрузите там эти знаки свободы! Петроград дал России свободу – а вы дадите ей победу! Ура-а!
И с тревожным видом протягивал тревожные руки, одну с меховым пирожком, вонзаясь в небо.
С тем же равным усердием покричали «ура» и этому.
Тут высунулся вперёд штабс-капитан с нестерпимо алым бантом:
– Да вы – спрашивайте, товарищи! Вы не стесняйтесь, спрашивайте!
Стеснялись.
– Да вы – спрашивайте!
И тогда какой-то немолодой озабоченный солдат спросил дребезжащим голосом:
– А прибавка жалованья – нижним чинам будет?
Второй депутат ответил витиевато, но больше в том смысле, что – будет.
– А вот, – пробасил тогда приземистый бородач. – Мы слыхали: теперь кресты и медали будут отымать? Так мы не поддадимся!
– Что вы, что вы, – радушно раскинул руки первый депутат, – кто же осмелится тронуть ваши боевые награды!
А стоял на трибуне ещё ни слова не сказавший начальник дивизии. Отвращенье ему было говорить – с этой красной трибуны, своим безоружным солдатам, смявшимся в толпу, да и что скажешь, ведь чёрт не надумает.
Только теперь по захолонутому молчанию можно было сравнить, насколько при депутатах шептались. Савицкому не досталось кричать, он говорил даже как бы тихо:
– Родина наша сейчас, ребята, – в очень тяжёлом положении. Какого никогда не переживала. Враг занял много городов и деревень – и мечтает продвигаться дальше. А у нас – смута. Радоваться рано. Некоторые чины поняли происшедшие перемены в том смысле, что теперь упразднены воинские уставы и уважение к офицерам. Но без дисциплины не может быть победы. Помолимся Богу, чтоб он послал нам… честно выполнить свой долг.
«Ура» он не крикнул – и ему, стало быть, не крикнули.
И на том бы, может, и кончилось спокойно – если б, видно, не было уговорено и подготовлено: по знаку ли штабс-капитана – с десяток рьяных подбежало к трибуне и тянулись принять депутатов на руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289
Из-под папах всё так же смотрели наверх как на диво невиданное – и молодые лица необработанные и бородатые устоявшиеся. Выражение было: что-то явилось высшее, сверху, оно знает!
А если победы не будет – то немцы унизят нас, и мы не сможем заняться нашими преобразованиями. За недовоёванную войну на нас ляжет проклятие потомства. Если враг сейчас победит – мы не расплатимся и внуками, и нас превратят в рабов. Наш долг перед нашими матерями, жёнами, сестрами и детьми – оберечь их от нашествия лютых иноплеменников. Неужели мы подарим злодею Вильгельму нашу святую родину, теперь освобождённую?
Про Вильгельма-то было всего понятнее.
Без разгрома проклятого германского гнезда не может быть никому свободы в Европе. И не можем мы не иметь ключа от собственного амбара: нам необходимы Босфор и Дарданеллы. Пусть не останутся бесплодными наши жертвы двух с половиной лет войны. Забыть ли наши могилы в Польше и Галиции? Теперь враг притаился и ждёт, не ослабится ли наша мощь, и тогда он бросится на нас в напоре отчаянья. Но трепет и ужас охватит немца, австрийца, турка, когда они увидят, что мы от революции не ослабли, а окрепли! А наши верные благородные союзники, которые всегда верили не старому правительству, а русскому народу… Солдаты! Не пожалеем наших сил и жизней! не посрамим земли русской!
Гладко у него выходило. Тем ли польщённые, что их вызвали слушать таких важных господ, солдаты слушали беззвучно, бездвижно, кто и рты полураскрыв.
А тут-то депутат и скажи самое главное, не упустил. Что войско без дисциплины немцам не страшно. Кто сеет раздор между солдатами и офицерами – тот губит свободу. Смута между нами была бы для врага радостью. Русский солдат должен с негодованием отвернуться от лукавых голосов, призывающих его не слушаться своих прямых начальников. Наши офицеры дали клятву быть с нами заодно – так подчиняйтесь им! Только старый строй мешал офицеру и солдату объединяться. У офицера – специальное военное образование, он прошёл все степени службы, знает дело. Во всех армиях мира есть офицеры. Без офицеров вы сами перестанете быть солдатами.
– Каждый из вас теперь – не обезличенный и забитый нижний чин, а сознательный воин, гордый своим званием. А вне строя – свободный гражданин, получивший возможность… Но это не значит, что вы не должны уважать офицеров. Офицеры и солдаты – одно целое, они вместе проливали кровь.
Поняли, что конец, и солдаты крикнули своё «ура». Кто-то папаху бросил в воздух – побросали и другие.
Впрочем, хотя «ура» звучало дружно – опытное ухо Савицкого отличило, что кричала ещё четвёртая ли часть.
– Сложим наши головы за родину! – ещё нашёл голос прокричать депутат, – и доплеском «ура» солдаты обещали сложить.
Добродушный Демидов надел свою круглую шапку – высокий же остроусый Тройский снял свой пирожок, обнажая гордую причёску назад, – и настороженно поглядывал. Голос его оказался острее, дерзее, взносчивей, – и держался он как летел в облаках.
– Товарищи! Мы приехали к вам от нашей славной Государственной Думы, решившейся свергнуть жалкого деспота Николая, сорвать вековечные оковы царского самодержавия. Совершилось великое чудо возрождения нашей родины. Русский народ, как могучий богатырь, стряхнул иго царизма – и пришла свободная демократия. Глаза всего мира обращены теперь на нас! Перед всеми нами теперь – широкое и светлое будущее, если мы соединимся с Временным правительством. До сих пор русский народ не мог строить своей жизни по пути благосостояния. Царь собирал деньги с голодного мужика на содержание своих дворцов. Армия не могла побеждать врага, а только жертвовала лучшими своими сыновьями. Вы, сидевшие в холодных окопах! Вы теперь не забыты! Нынешнее правительство смотрит на вас как на дорогих детей. Поверим же всей душой нашим народным избранникам! Мы устранили тех изменников, кто мешал нам побеждать. А кто теперь не подчиняется законному правительству – тот помогает врагу.
Иногда он резко-вскидчиво смотрел правей, левей, как бы увидеть, нет ли мятежа или возражения. Но стояли всё так же хорошо, не качались головы, не кривились притерпевшиеся лица, – и депутат продолжал лететь.
– Среди нас нет сторонников войны как таковой. Но победа Германии была бы торжеством дома Романовых. Как только Гинденбург распакует чемоданы в Смоленске – из них выйдет Николай II.
Впрочем, ни Гинденбурга, ни даже что такое чемодан – половина солдат не знала, «чемодан»- это тяжёлый снаряд.
– Произошло то, чего Германия боялась больше всего: русский народ свободен! Но защита завоёванной нашей свободы, за которую мы заплатили страданиями десятилетий, должна быть теперь доведена до логического конца, чтобы были открыты пути прогресса. У Гогенцоллерна только одна цель: потопить нашу революцию в крови. Протянем же руку республиканскому народу Франции! Наш уход из коалиции подорвал бы её силы. Горе тем, кто решается баламутить Россию! В домашних счётах мы разберёмся потом. А теперь сольём наши действия с товарищами офицерами, ныне такими же гражданами, как и вы. На ваши славные суворовские штыки наколите красные знаки революции – ворвитесь в немецкие окопы и водрузите там эти знаки свободы! Петроград дал России свободу – а вы дадите ей победу! Ура-а!
И с тревожным видом протягивал тревожные руки, одну с меховым пирожком, вонзаясь в небо.
С тем же равным усердием покричали «ура» и этому.
Тут высунулся вперёд штабс-капитан с нестерпимо алым бантом:
– Да вы – спрашивайте, товарищи! Вы не стесняйтесь, спрашивайте!
Стеснялись.
– Да вы – спрашивайте!
И тогда какой-то немолодой озабоченный солдат спросил дребезжащим голосом:
– А прибавка жалованья – нижним чинам будет?
Второй депутат ответил витиевато, но больше в том смысле, что – будет.
– А вот, – пробасил тогда приземистый бородач. – Мы слыхали: теперь кресты и медали будут отымать? Так мы не поддадимся!
– Что вы, что вы, – радушно раскинул руки первый депутат, – кто же осмелится тронуть ваши боевые награды!
А стоял на трибуне ещё ни слова не сказавший начальник дивизии. Отвращенье ему было говорить – с этой красной трибуны, своим безоружным солдатам, смявшимся в толпу, да и что скажешь, ведь чёрт не надумает.
Только теперь по захолонутому молчанию можно было сравнить, насколько при депутатах шептались. Савицкому не досталось кричать, он говорил даже как бы тихо:
– Родина наша сейчас, ребята, – в очень тяжёлом положении. Какого никогда не переживала. Враг занял много городов и деревень – и мечтает продвигаться дальше. А у нас – смута. Радоваться рано. Некоторые чины поняли происшедшие перемены в том смысле, что теперь упразднены воинские уставы и уважение к офицерам. Но без дисциплины не может быть победы. Помолимся Богу, чтоб он послал нам… честно выполнить свой долг.
«Ура» он не крикнул – и ему, стало быть, не крикнули.
И на том бы, может, и кончилось спокойно – если б, видно, не было уговорено и подготовлено: по знаку ли штабс-капитана – с десяток рьяных подбежало к трибуне и тянулись принять депутатов на руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289