– но он хотел бы понять роковую инструкцию совершенно точно.
А Масловский – пронзительно-хищным взором прочёл на ясном лице всё, что переживал прапорщик. И – взревновал к нему! – да разве можно такой озаряющий акт кому-нибудь передать? Нет, это он сказал – для своего окаменения в статую. Мгновенно, сейчас, перед прапорщиком. А он пока – ехал в ратушу, уверенный в успехе. И вернётся меньше чем через час.
– Ликвидируйте вопрос – на месте, в Царском. Надёжностью охраны. Контролем Совета.
В приготовленном для них автомобиле поехали с Тарасовым-Родионовым. На подножках, лихо выставив штыки, два революционных семёновца. (Но если в окна не увидят, то всё пропадает, в дверь так не войдёшь.)
Царскосельская ратуша, недавно такая наверно сверкающая, изрядно побезобразела: парадная лестница и паркетный пол двусветного зала загажены окурками и следами грязных сапог. Солдаты, потерявшие воинский вид, сидят в шёлковых креслах с ружьями, с папиросами в зубах, или валко бродят в незатянутых шинелях.
Это – хорошо! Это – дыхание нашей победы и ослабляет их .
Тех, к кому Масловский приехал. На втором этаже был у них скороспелый штаб, и в нём два полковника: один – комендант всего Царского Села, другой – только вчера назначенный начальником гарнизона – Кобылинский, впрочем уже и соучастник ареста императрицы, как бы на нашей стороне, всё путается.
Сколько их, армейских старших офицеров, насмотрелся Масловский за свою службу в Академии! Знал он их слабости, служебная впряженность, а нет жара инициативы, им всегда легче, когда им приказывают. Скольким гневом он перекипел на них за все те годы между двумя революциями, что был их заложником. Выдавал им книги. Он – презирал этих полковников, и все дутые звёзды их, и уверен был, что сейчас они не выдержат напора.
Вошёл – как ветер. Не отдавая чести – положил им с прихлопом на стол свой страшный мандат.
Почитайте, почитайте… «Всю военную и гражданскую власть»!
Полковники тревожно переглянулись. Что-то общее было в них – не только рост, не только «Владимиры» у каждого, но и откатанная по лысинам служба:
– Простите, но мы подчиняемся не петроградскому Совету, а Временному правительству. А ваш документ не имеет визы правительства. Значит, он сделан помимо?
Спрашивают… Они сами-то не уверены. Они сами-то млеют, не понимают: что это значит – Совет Рабочих Депутатов?
И голос Масловского взлетел:
– Должен ли я вас понять в том смысле, что вы не склонны считаться с постановлениями Совета революционного гарнизона и революционных рабочих Петрограда??!
Полковники робеют – неизведанное время, неизведанные ухватки. Ещё переглянулись.
– Что вы, что вы, мы разумеется знаем, что Совет признан Временным правительством. Но вы – военный человек и должны понимать, что всякий приказ выполняется только в порядке прямого подчинения. Мы подчинены – генерал-лейтенанту Корнилову, командующему войсками Округа. Да извольте, мы его сейчас вызовем к телефону.
Висит на стене коричневый ящик.
Нет, если дать позвонить Корнилову – всё провалится: Корнилов – в правительство, те – в Совет, и меньшевики струсят. Весь мандат был выписан Чхеидзе с переполоху – и надо лететь на мандате:
– Оставьте в покое Корнилова! Если б я нуждался в генерале Корнилове – я привёз бы вам его самого или его подпись. Но я в данный момент и не собираюсь перенимать от вас, по силе этого мандата, командование. От вас требуется, – о, сколько мощи в своём голосе, дрожь до наслаждения, – передать мне сейчас императора, я отвезу его в Петропавловскую крепость!
– Императора?! – потрясены полковники. – Это уже совершенно невозможно. Формально и строжайше запрещено допускать кого-либо к арестованному императору!
И – отчаянная решимость служак! та единственная у них решимость, когда уже прямо заставляют нарушить долг. (Ах, сорвался, перебрал. Не надо было прямо про крепость.)
Но всё же попробуем. Грозно:
– Так вы – отказываетесь подчиниться Совету Рабочих Депутатов???…
Знал, знал он этих баранов, не тёртых в политике, они могут выдержать бой, но не гражданское столкновение:
– Я не отказываюсь, – растягивал Кобылинский. – Но я должен получить распоряжение генерала Корнилова.
А телефон – висит, приглашает. Масловский коварно, и тем ещё грозней, смягчил голос:
– Слушайте, господа. Вам, может быть, уже доложили, что я прибыл сюда с пулемётной ротой. Вместо того чтобы терять время на разговоры с вами – я сейчас одним боевым сигналом подниму весь ваш гарнизон?
Правдоподобно. Это – знают они: их собственный гарнизон любой пришлый агитатор может взбудоражить в любую минуту и в любом направлении, это уже явлено. Они командуют гарнизоном лишь постольку, поскольку гарнизон согласен дать собой командовать.
Замялись.
Ну, ещё толчок! Ещё толчок! Дух момента, выращивающий гигантов. В голове вихрится отчаянно-изящная комбинация: если осмеливаетесь – можете меня арестовать! – пока не подойдут мои пулемёты на выручку. А если нет – то арестованными объявляю вас я – и с вас снимается вся ответственность, и я забираю императора!
Но и, годами привыкший к осторожности: нет, так можно совсем переиграть.
– И если, господа, я пока не поднимаю гарнизона, то лишь потому, что уверен: я выполню задание и с вашего согласия. Именем революционного народа! Итак?…
Переглядываются растерянно. Так он и знал! Выиграно?
– Да поймите, – тянет Кобылинский, не знает, как величать пришельца. – Я не имею права… Только по приказу генерал-лейтена…
Жалкий раб старомодного долга! Он и на пороховой бочке бормочет о служебной субординации.
– Хорошо, полковник! Кровь, которая сейчас прольётся, – падёт на вашу голову!
Полковники – бледны.
Но чувство: больше выжать нельзя ничего. Во всяком случае – нейтрализовал их, пока по Царскому можно передвигаться спокойно.
– Счастливо оставаться! – козырнул им Масловский без звания – и чуть не сплоховал, не повернулся через правое плечо. Через левое, и как-нибудь половчей, даже пристукнув каблуками сапог.
Тарасов-Родионов ждал в автомобиле, не подозревая, в каких вихрях бой.
Семёновцы вспрыгнули на подножки, по-петроградски выставили штыки вперёд.
– В Александровский дворец! – скомандовал эмиссар с разинским видом.
528
Война! Это – всем вопросам вопрос. Но пусть кто хочет вертится-качается, только не большевики. Шляпников держался самого крайнего, а самое крайнее – оно и самое простое. Начиналась война – объявили мы «долой войну!». Теперь произошла революция – всё равно «долой войну!» или даже тем более.
Но раньше и буржуазия и соглашатели считали, пусть беспокоится царское правительство. А вот после революции изменилось у них у всех сразу.
Буржуазию – можно понять: она пришла вроде бы к власти, но нет у неё, как у царя, реальной силы гнать войска в наступление. И может она надеяться только – овладеть умами. И для этого теперь вся буржуазная пресса перепевает верность родине, необходимость одолеть Вильгельма. Вместо поповской проповеди о защите православной веры ставят теперь новые виды обмана: свободу, землю, волю, лишь бы погнать солдата на колючую проволоку. Забыть все внутренние обиды, забыть все партийные и классовые различия, мол рабочий вопрос – после победы, земельный вопрос – после победы, а пока – переть на колючую проволоку ради отечества денежного мешка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289
А Масловский – пронзительно-хищным взором прочёл на ясном лице всё, что переживал прапорщик. И – взревновал к нему! – да разве можно такой озаряющий акт кому-нибудь передать? Нет, это он сказал – для своего окаменения в статую. Мгновенно, сейчас, перед прапорщиком. А он пока – ехал в ратушу, уверенный в успехе. И вернётся меньше чем через час.
– Ликвидируйте вопрос – на месте, в Царском. Надёжностью охраны. Контролем Совета.
В приготовленном для них автомобиле поехали с Тарасовым-Родионовым. На подножках, лихо выставив штыки, два революционных семёновца. (Но если в окна не увидят, то всё пропадает, в дверь так не войдёшь.)
Царскосельская ратуша, недавно такая наверно сверкающая, изрядно побезобразела: парадная лестница и паркетный пол двусветного зала загажены окурками и следами грязных сапог. Солдаты, потерявшие воинский вид, сидят в шёлковых креслах с ружьями, с папиросами в зубах, или валко бродят в незатянутых шинелях.
Это – хорошо! Это – дыхание нашей победы и ослабляет их .
Тех, к кому Масловский приехал. На втором этаже был у них скороспелый штаб, и в нём два полковника: один – комендант всего Царского Села, другой – только вчера назначенный начальником гарнизона – Кобылинский, впрочем уже и соучастник ареста императрицы, как бы на нашей стороне, всё путается.
Сколько их, армейских старших офицеров, насмотрелся Масловский за свою службу в Академии! Знал он их слабости, служебная впряженность, а нет жара инициативы, им всегда легче, когда им приказывают. Скольким гневом он перекипел на них за все те годы между двумя революциями, что был их заложником. Выдавал им книги. Он – презирал этих полковников, и все дутые звёзды их, и уверен был, что сейчас они не выдержат напора.
Вошёл – как ветер. Не отдавая чести – положил им с прихлопом на стол свой страшный мандат.
Почитайте, почитайте… «Всю военную и гражданскую власть»!
Полковники тревожно переглянулись. Что-то общее было в них – не только рост, не только «Владимиры» у каждого, но и откатанная по лысинам служба:
– Простите, но мы подчиняемся не петроградскому Совету, а Временному правительству. А ваш документ не имеет визы правительства. Значит, он сделан помимо?
Спрашивают… Они сами-то не уверены. Они сами-то млеют, не понимают: что это значит – Совет Рабочих Депутатов?
И голос Масловского взлетел:
– Должен ли я вас понять в том смысле, что вы не склонны считаться с постановлениями Совета революционного гарнизона и революционных рабочих Петрограда??!
Полковники робеют – неизведанное время, неизведанные ухватки. Ещё переглянулись.
– Что вы, что вы, мы разумеется знаем, что Совет признан Временным правительством. Но вы – военный человек и должны понимать, что всякий приказ выполняется только в порядке прямого подчинения. Мы подчинены – генерал-лейтенанту Корнилову, командующему войсками Округа. Да извольте, мы его сейчас вызовем к телефону.
Висит на стене коричневый ящик.
Нет, если дать позвонить Корнилову – всё провалится: Корнилов – в правительство, те – в Совет, и меньшевики струсят. Весь мандат был выписан Чхеидзе с переполоху – и надо лететь на мандате:
– Оставьте в покое Корнилова! Если б я нуждался в генерале Корнилове – я привёз бы вам его самого или его подпись. Но я в данный момент и не собираюсь перенимать от вас, по силе этого мандата, командование. От вас требуется, – о, сколько мощи в своём голосе, дрожь до наслаждения, – передать мне сейчас императора, я отвезу его в Петропавловскую крепость!
– Императора?! – потрясены полковники. – Это уже совершенно невозможно. Формально и строжайше запрещено допускать кого-либо к арестованному императору!
И – отчаянная решимость служак! та единственная у них решимость, когда уже прямо заставляют нарушить долг. (Ах, сорвался, перебрал. Не надо было прямо про крепость.)
Но всё же попробуем. Грозно:
– Так вы – отказываетесь подчиниться Совету Рабочих Депутатов???…
Знал, знал он этих баранов, не тёртых в политике, они могут выдержать бой, но не гражданское столкновение:
– Я не отказываюсь, – растягивал Кобылинский. – Но я должен получить распоряжение генерала Корнилова.
А телефон – висит, приглашает. Масловский коварно, и тем ещё грозней, смягчил голос:
– Слушайте, господа. Вам, может быть, уже доложили, что я прибыл сюда с пулемётной ротой. Вместо того чтобы терять время на разговоры с вами – я сейчас одним боевым сигналом подниму весь ваш гарнизон?
Правдоподобно. Это – знают они: их собственный гарнизон любой пришлый агитатор может взбудоражить в любую минуту и в любом направлении, это уже явлено. Они командуют гарнизоном лишь постольку, поскольку гарнизон согласен дать собой командовать.
Замялись.
Ну, ещё толчок! Ещё толчок! Дух момента, выращивающий гигантов. В голове вихрится отчаянно-изящная комбинация: если осмеливаетесь – можете меня арестовать! – пока не подойдут мои пулемёты на выручку. А если нет – то арестованными объявляю вас я – и с вас снимается вся ответственность, и я забираю императора!
Но и, годами привыкший к осторожности: нет, так можно совсем переиграть.
– И если, господа, я пока не поднимаю гарнизона, то лишь потому, что уверен: я выполню задание и с вашего согласия. Именем революционного народа! Итак?…
Переглядываются растерянно. Так он и знал! Выиграно?
– Да поймите, – тянет Кобылинский, не знает, как величать пришельца. – Я не имею права… Только по приказу генерал-лейтена…
Жалкий раб старомодного долга! Он и на пороховой бочке бормочет о служебной субординации.
– Хорошо, полковник! Кровь, которая сейчас прольётся, – падёт на вашу голову!
Полковники – бледны.
Но чувство: больше выжать нельзя ничего. Во всяком случае – нейтрализовал их, пока по Царскому можно передвигаться спокойно.
– Счастливо оставаться! – козырнул им Масловский без звания – и чуть не сплоховал, не повернулся через правое плечо. Через левое, и как-нибудь половчей, даже пристукнув каблуками сапог.
Тарасов-Родионов ждал в автомобиле, не подозревая, в каких вихрях бой.
Семёновцы вспрыгнули на подножки, по-петроградски выставили штыки вперёд.
– В Александровский дворец! – скомандовал эмиссар с разинским видом.
528
Война! Это – всем вопросам вопрос. Но пусть кто хочет вертится-качается, только не большевики. Шляпников держался самого крайнего, а самое крайнее – оно и самое простое. Начиналась война – объявили мы «долой войну!». Теперь произошла революция – всё равно «долой войну!» или даже тем более.
Но раньше и буржуазия и соглашатели считали, пусть беспокоится царское правительство. А вот после революции изменилось у них у всех сразу.
Буржуазию – можно понять: она пришла вроде бы к власти, но нет у неё, как у царя, реальной силы гнать войска в наступление. И может она надеяться только – овладеть умами. И для этого теперь вся буржуазная пресса перепевает верность родине, необходимость одолеть Вильгельма. Вместо поповской проповеди о защите православной веры ставят теперь новые виды обмана: свободу, землю, волю, лишь бы погнать солдата на колючую проволоку. Забыть все внутренние обиды, забыть все партийные и классовые различия, мол рабочий вопрос – после победы, земельный вопрос – после победы, а пока – переть на колючую проволоку ради отечества денежного мешка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289