– Тут нужен ряд мер. Нужно всячески популяризировать благость переворота, ценность его и какие он открывает перспективы невероятного расцвета России. Надо же стать в положение народных масс, этих пасынков культуры, – как же им успеть разобраться в хаосе понятий?
От этих «пасынков культуры» – тронулось, защипало сердце Фёдора Дмитриевича: представил себе своих земляков-станичников, – правда ведь пасынки! Как сказано!
– Конечно, всё цепенение и гниение романовского двора не могли не отпечататься на народе. Народ предал и нашу мечтательную Первую Думу, и атакующую Вторую. Простим ему. Земля покорных хлеборобов спала угарным сном, но полным кошмаров бесправия. И вдруг толчком свобода! – каков переход! Наша обязанность теперь – помочь деревне выбраться из того тупика, куда её загнал Николай II. Надо остановить крестьян от самовольного дележа земли, а иначе пойдут с кольями деревня на деревню. И надо спасти их от самогонного запития, которое может разлиться в революционное время. Надо собирать сходы крестьянок и узнавать, кто тайно торгует самогонкой. И через народную милицию – конфисковать.
Как два несовпадающих камертона дают свой тон друг другу, и звук начинает биться, так в двух ушах Феди зазвенело по-разному. А тот не останавливался:
– Надо действовать энергично и очень широко. Нужно, по сути, немедленно организовать новое «хождение в народ». Надо привлечь студенчество, земское учительство – и теперь они понесут литературу уже не запрещённую, но которую мы свободно будем печатать.
– А город? – спрашивали его. – А образованное общество?
– Да, конечно. – В приват-доценте была такая основательность, большие локти он разложил на столе как два ухвата, ничего не собирался преминуть, всё загрести. – Даже и образованное общество растеряно. Всюду и всем нужны лекторы. Всех коснулась анархия умов. Со всех сторон – лозунги, партийные страсти, воззвания, резолюции, – а обыватель в недоумении. Да, конечно, одной политической революции мало, нужна революция общественного правосознания. Не преграждать лаву, вытекающую из вулкана, – но приготовить ей ложе. Революция – это хаос, но хаос – творящий! – казалось, он пошевельнул отдельно от очков роговым надбровьем. – Как мы жили! -
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда.
Но после государственного переворота никто в России не вправе чувствовать себя обывателем, мы все теперь граждане. «Государство – это мы», державный народ, живая вода общественной энергии. Для России наступает эпоха самодеятельности и великого законодательства.
Федя даже подивился: и что ж этот доцент тут сидел, на них слова тратил? Отчего такие люди – да не во правительстве?
– Не надо нервно жаловаться, а – строить! – упречно водил приват-доцент очками на всех, а больше на Гусляницкого.
– Из разложения мы создадим организацию. Да умолкнут все разногласия перед задачей закрепить свершённое! Были у нас раздоры с прежними правительствами – довольно! Теперь мы должны поддерживать Временное – всеми силами. Конечно, против всякой власти легко возбудить массы, – но теперь надо отложить гражданскую рознь! Правительство ведёт нас по пути права. М-может быть, м-может быть, – видел он на лицах и возражения, – правительство и допустило какие-нибудь ошибки в суматохе первых дней. Но теперь всё выправляется.
– А если они повторятся?
– Н-ну, – смягчился приват-доцент, – тогда мы предъявим Временному правительству – запрос. У нас должна создаться республика хорошего французского типа. Совершенных правительств и не может быть, пока не станет совершенным сам народ. А пока правительство вправе требовать от нас всех жертв и всех усилий.
Может быть и убедил, но не Гусляницкого:
– А Совет рабочих депутатов? – ехидно завивал он локонок своей бородки.
Тут и хозяйка вдруг, тряхнув локотками, поддержала:
– И меня тоже очень беспокоит Совет рабочих депутатов.
Приват-доцент изумлённо к ней повернулся и спросил густым вкусным голосом, явно полушутливо:
– Да чем же это он вас, матушка, так беспокоит?
– Политической незрелостью, – поджала хозяйка круглые решительные губы, образуя две симметричных ямочки на щеках. – Недостаточным образованием. Случайностью членов. И известным влиянием пораженчества.
– Что поделать! – развёл и свёл рычаги локтей приват-доцент. (Его ручищи вполне были бы в сельской работе хороши.) – В конце концов, кто сверг царизм, если не солдаты и рабочие? И кто восстановил работу на фабриках? Так они имеют право и контролировать власть. Совет рабочих депутатов – реальная сила, как раз охраняющая новый строй. Клокотание этого котла грозно только для упавшей реакции.
– Но не сбивать же Временное правительство! – нахмурила хозяйка светленькие брови и говорила сердито. – Но не расстраивать же нашу народную армию! Сознают они, что творят?
– Но оставьте же Совету и право защиты пролетариата!
– А что может потребовать пролетариат? – поморгал глазками ярославский доктор, о нём и забыли, а он слушал очень внимательно.
– Да ничего особенного, – повёл доцент твёрдыми плечами. – Не надо населять призраками левое крыло Таврического дворца. Все эти конфликты между Советом и правительством – неглубоки, они скоро пройдут. Все искусственные причины разлада у нас от кошмарного прошлого: нас злоумышленно разделяли, чтобы над нами властвовать. А нынче у нас произошла революция общенациональная, не классовая, и буржуазия не противостоит пролетариату. Пролетариат и так отлично понимает, что свободу надо сохранять в содружестве с другими классами. Что всякое самоуправство сейчас было бы самодержавием наизнанку, всякий частный захват – вмешательством в права всего народа. Конечно, не время бы сейчас рабочим думать о сокращении заводских часов. Мы все работаем, себя не щадя.
– Ну, а большевики?
– О господи! – вздохнул приват-доцент, расслабляясь. – Достаточно одной статьи в «Правде», чтоб зашевелились волосы на головах пугливых людей, и уже бы замерещилась борьба внутри нас, которая де откроет двери контрреволюции. Будто уж пролетариат только спит и видит, как захватить власть над цензовыми элементами. По-олноте, господа, – густо-успокоительно тянул он богатым своим голосом. – Большевики – составная часть революционных сил, и надо же относиться к ним с уважением. Это прописная политическая наивность – напоминать азбуку политической борьбы тем, кто шёл во главе этой борьбы. Демократическая «Правда» никак не может нарушить стройного хора свободы. Опасны – холопы Николая, когорты Вильгельма, а большевики наши товарищи, пусть в заблуждении. Пацифистские лозунги? Так у нас всё сейчас звучит раскрепощённо, звонко. Их беда – что они не чистые марксисты и от этого несколько упрощённо смотрят на вещи.
– Я боюсь, – ввивался Гусляницкий, – для них всё человечество делится на большевиков и подлецов.
Горничная внесла шумящий самовар.
– Ну, попьём чайку! – примирила хозяйка.
Всю эту беседу Федя не решался встревать, молчал. А очень бы он хотел местами записывать – и высокий ход аргументов, и этого приват-доцента по чёрточкам срисовать, – но невозможно, неприлично было бы тут записывать.
Между тем разговор тёк и тёк, потерявши остроту спора.
– А вы замечаете, господа, ведь март – это месяц революций?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289