А сила за ним ощущалась – бо льшая.
Спросил Саша: вот этот выступал, про железную метлу, – кто?
Большевик.
Матвей вытер углы рта носовым платком, он перед тем спорил с кем-то, и сказал Саше примирительно:
– Приходи завтра вечером к нам в Свечной переулок. Межрайонный комитет приглашает всех, кто признаёт объединение большевизма и меньшевизма.
Как будто спуск в старое подполье? А может быть и самое дело? Ответил:
– Подумаю.
А сам решил: надо пойти! Да вырос он в социал-демократии – и надо в неё вернуться!
Смотрел, как Вероня, послушна, стояла, к Матвею прилепясь, – и освежило его полосой радости – и ревности.
Радости – что женщина может быть так послушна.
Ревности: а Ликоня когда? И – что с ней за эти две недели? Забросил, не ходил к ней, обиделся, – а ведь и её же швыряли эти волны как щепочку.
569
Наконец приехали наши из Сибири – Каменев, Муранов и Джугашвили-Сталин. В воскресенье днём Шляпников провёл в Палас-театре первое заседание профсоюза металлистов (к металлистам он продолжал себя кровно относить), оттуда, недалеко, по пути ещё разговаривая с рабочими, пришёл пешком в особняк Кшесинской. А приехавшие трое – уже здесь.
Вот и встреча!
С Мурановым и Джугашвили обнялись. А Каменев осторожно отклонился, подал мягкую руку.
Уселись в белом мраморном залике с пальмами, с окнами на Петропавловку и на Троицкий мост.
Ну что? Как?
Как доехали? А как тут, у вас, в Питере?
Вдруг сразу не получилось простоты, сердечности, не как встречаются старые соратники, взахлёб. Как будто не так уж интересно им друг о друге и узнать. А верней – они не час назад приехали, и уже успели тут проведать помимо Шляпникова. Да и Шляпников уже был предварён, что они там в Сибири нагородили в поддержку Временного правительства.
Вместе не вместе они там в ссылке жили – но вместе долгой дорогой ехали, сговаривались, тут вместе что-то узнавали, – и теперь расселись если не как трое судей над Шляпниковым, то как три ответственных старших товарища, проверить отчёт.
Да Каменев-то был ему почти ровесник, тоже тридцать с небольшим, молодой человек. А густоволосый, чуть кучерявый Джугашвили – кажется, на несколько лет и постарше. А Муранов-то точно на 11 лет старше Шляпникова и держался с большой важностью, сразу.
А кажется, должны были бы их соединить общее горе и общий стыд от последней газетной публикации, о ней только и разговору было по всему Питеру: по бумагам Охранки печатался один сохранившийся (а сколько ещё погибло в пожаре!) список платных агентов её в рядах революционных партий. И вдруг так подобралось, что по значительности постов и имён – Черномазов из «Правды» и ПК, Шурканов, бывший депутат Думы, и Лущик, – виднее всех в этом списке оказались большевики. Получались большевики – как бы самая опороченная партия, – как же зубоскалят меньшевики всех оттенков! Подрывалась большевицкая позиция в Совете.
А приезжие так держались, будто они этого пятна не разделяли: они ведь были не здесь, это, мол, не мы, мы бы не допустили. Самой своей ссылкой они становились как бы чище неарестованного подпольщика Шляпникова. А Шляпников, в ноябре настоявший на запрете всем партийным организациям вступать в сношения с Черномазом, – Шляпников теперь оказывался как бы виноватым, – и именно он теперь должен был перепечатывать в «Правде» позорный охранный список.
«Правда»! – лучшего детища, лучшей своей гордости не знал Шляпников. А тут – как-то поморщились, чуть не брезгливо: «Правда»?
А – что? Что – плохо?
Мол, слишком грубо ведётся. Мол, слишком резко. Отталкивает.
Да кого отталкивает? Кого и надо! Не пролетариат же!
Да дело, кажется, и не в одной «Правде»? Дальше – больше. Каменев с вежливой учёностью, как он весь марксизм вдоль и поперёк изучил за столом, а Муранов надутый, стали поправлять и даже отвергать чуть не каждую меру БЦК, даже самую позицию его и даже, удивительно, – позицию Петербургского комитета, которую Шляпников сам считал соглашательской. Если уж ПК для них – анархически-необузданный, то – каковы ж они сами и как они могли в сибирской крепкой ссылке набраться такого? И, мол, не надо подрывать Временное правительство. И не надо в газете так резко бранить Гучкова, как во вчерашнем номере.
Лучшую затею Шляпникова – вооружить и держать свою рабочую гвардию – тоже не одобрили: против кого вооружать? против кого держать?
Как? – Шляпникова горячий пот пробрал: так что ж, у пролетариата не должно быть своей отдельной армии? Всю силу отдать буржуазии?
По их – выходило так. Известная побасенка: буржуазно-демократическая революция, надо выполнить сперва буржуазные задачи. Но ведь позвольте! но ведь…
Ленин иначе писал-говорил! А эти сидели тут уверенные (да сговорившиеся?). Правда, Джугашвили помалкивал, покуривал папиросу под тёмными усами, – но всё же третий к ним. А Муранов и приехал, и держался с выражением страдальца и вождя: членство в Думе он понимал как вырост на лишнюю голову.
Шляпникову пришлось замяться на вопрос: а чем его выборгская милиция сегодня занята? Пока – ничем, охраны улиц почти не требуется, оружия захватили много, а большинство владеть им не умеет.
Так что, зря заняты люди и кому-то надо платить?
Чутьём пролетарским старого металлиста ухватывал Шляпников, что – оружие своё должно быть непременно, решение спора оружием – нормальное пролетарское дело, обучать рабочих – надо, бои – будут!
Но сегодня отспорить было трудно: с кем бои? когда? ведь контрреволюция поджала хвост.
Кроме большевиков, действительно, ни одна партия не вооружалась.
Да что! – если и резолюцию ПК создать военку – комиссию по работе в войсках, постепенно отвоёвывать себе петроградский гарнизон, приезжие тоже осудили! – мол не надо вносить раздоры в петроградский гарнизон.
Ну, это уж ни в какие ворота! Это Шляпников усвоил крепко: так что ж, отдать вооружённый гарнизон буржуазии. Не-е-ет!!
Но приезжие как будто даже не очень интересовались его мнением. Они не столько выспрашивали, сколько назначали своё: Муранов – думец, Каменев – направляющий член Центрального Органа, никогда оттуда не выводился, а Джугашвили – такой же член ЦК, как и Шляпников.
У Шляпникова уши разгорелись от их обвинений. Вот так приехала поддержка! – а как он ждал новых партийных сил! Замотавшийся тут с революцией, что он вынес тут почти на одних своих плечах, – и всё не так? Вместо поддержки сбивали с ног?
Теперь уже ясно было, что они расходятся и в самом главном вопросе – о войне. А как раз сейчас дело стало особенно неотложно: в Исполкоме суетливо готовили Манифест о войне, чтобы послезавтра утверждать его на пленуме Совета, – и с приехавшими надо было спешно дотолковаться до единой позиции. У БЦК был план: выступить на пленуме со своим контрпроектом. Хоть и нет надежды собрать голоса – но прозвучать, дать себя услышать.
И Шляпников, уже теряя уверенность, рассказал им, каков план. Но бровастый крупнолицый Муранов, но тихоусый Сталин не поддались навстречу. А в улыбке Каменева выразилось снисходительное сожаление.
Да, в оценке войны как империалистической они конечно сходятся. Что войне надо положить конец – да. Ни аннексий, ни контрибуций, да.
– Но, – пояснял Каменев Шляпникову, немного скучая, – у вас не хватает вот какого оттенка: пусть не рассчитывают Гогенцоллерны и Габсбурги поживиться за счёт русской революции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289
Спросил Саша: вот этот выступал, про железную метлу, – кто?
Большевик.
Матвей вытер углы рта носовым платком, он перед тем спорил с кем-то, и сказал Саше примирительно:
– Приходи завтра вечером к нам в Свечной переулок. Межрайонный комитет приглашает всех, кто признаёт объединение большевизма и меньшевизма.
Как будто спуск в старое подполье? А может быть и самое дело? Ответил:
– Подумаю.
А сам решил: надо пойти! Да вырос он в социал-демократии – и надо в неё вернуться!
Смотрел, как Вероня, послушна, стояла, к Матвею прилепясь, – и освежило его полосой радости – и ревности.
Радости – что женщина может быть так послушна.
Ревности: а Ликоня когда? И – что с ней за эти две недели? Забросил, не ходил к ней, обиделся, – а ведь и её же швыряли эти волны как щепочку.
569
Наконец приехали наши из Сибири – Каменев, Муранов и Джугашвили-Сталин. В воскресенье днём Шляпников провёл в Палас-театре первое заседание профсоюза металлистов (к металлистам он продолжал себя кровно относить), оттуда, недалеко, по пути ещё разговаривая с рабочими, пришёл пешком в особняк Кшесинской. А приехавшие трое – уже здесь.
Вот и встреча!
С Мурановым и Джугашвили обнялись. А Каменев осторожно отклонился, подал мягкую руку.
Уселись в белом мраморном залике с пальмами, с окнами на Петропавловку и на Троицкий мост.
Ну что? Как?
Как доехали? А как тут, у вас, в Питере?
Вдруг сразу не получилось простоты, сердечности, не как встречаются старые соратники, взахлёб. Как будто не так уж интересно им друг о друге и узнать. А верней – они не час назад приехали, и уже успели тут проведать помимо Шляпникова. Да и Шляпников уже был предварён, что они там в Сибири нагородили в поддержку Временного правительства.
Вместе не вместе они там в ссылке жили – но вместе долгой дорогой ехали, сговаривались, тут вместе что-то узнавали, – и теперь расселись если не как трое судей над Шляпниковым, то как три ответственных старших товарища, проверить отчёт.
Да Каменев-то был ему почти ровесник, тоже тридцать с небольшим, молодой человек. А густоволосый, чуть кучерявый Джугашвили – кажется, на несколько лет и постарше. А Муранов-то точно на 11 лет старше Шляпникова и держался с большой важностью, сразу.
А кажется, должны были бы их соединить общее горе и общий стыд от последней газетной публикации, о ней только и разговору было по всему Питеру: по бумагам Охранки печатался один сохранившийся (а сколько ещё погибло в пожаре!) список платных агентов её в рядах революционных партий. И вдруг так подобралось, что по значительности постов и имён – Черномазов из «Правды» и ПК, Шурканов, бывший депутат Думы, и Лущик, – виднее всех в этом списке оказались большевики. Получались большевики – как бы самая опороченная партия, – как же зубоскалят меньшевики всех оттенков! Подрывалась большевицкая позиция в Совете.
А приезжие так держались, будто они этого пятна не разделяли: они ведь были не здесь, это, мол, не мы, мы бы не допустили. Самой своей ссылкой они становились как бы чище неарестованного подпольщика Шляпникова. А Шляпников, в ноябре настоявший на запрете всем партийным организациям вступать в сношения с Черномазом, – Шляпников теперь оказывался как бы виноватым, – и именно он теперь должен был перепечатывать в «Правде» позорный охранный список.
«Правда»! – лучшего детища, лучшей своей гордости не знал Шляпников. А тут – как-то поморщились, чуть не брезгливо: «Правда»?
А – что? Что – плохо?
Мол, слишком грубо ведётся. Мол, слишком резко. Отталкивает.
Да кого отталкивает? Кого и надо! Не пролетариат же!
Да дело, кажется, и не в одной «Правде»? Дальше – больше. Каменев с вежливой учёностью, как он весь марксизм вдоль и поперёк изучил за столом, а Муранов надутый, стали поправлять и даже отвергать чуть не каждую меру БЦК, даже самую позицию его и даже, удивительно, – позицию Петербургского комитета, которую Шляпников сам считал соглашательской. Если уж ПК для них – анархически-необузданный, то – каковы ж они сами и как они могли в сибирской крепкой ссылке набраться такого? И, мол, не надо подрывать Временное правительство. И не надо в газете так резко бранить Гучкова, как во вчерашнем номере.
Лучшую затею Шляпникова – вооружить и держать свою рабочую гвардию – тоже не одобрили: против кого вооружать? против кого держать?
Как? – Шляпникова горячий пот пробрал: так что ж, у пролетариата не должно быть своей отдельной армии? Всю силу отдать буржуазии?
По их – выходило так. Известная побасенка: буржуазно-демократическая революция, надо выполнить сперва буржуазные задачи. Но ведь позвольте! но ведь…
Ленин иначе писал-говорил! А эти сидели тут уверенные (да сговорившиеся?). Правда, Джугашвили помалкивал, покуривал папиросу под тёмными усами, – но всё же третий к ним. А Муранов и приехал, и держался с выражением страдальца и вождя: членство в Думе он понимал как вырост на лишнюю голову.
Шляпникову пришлось замяться на вопрос: а чем его выборгская милиция сегодня занята? Пока – ничем, охраны улиц почти не требуется, оружия захватили много, а большинство владеть им не умеет.
Так что, зря заняты люди и кому-то надо платить?
Чутьём пролетарским старого металлиста ухватывал Шляпников, что – оружие своё должно быть непременно, решение спора оружием – нормальное пролетарское дело, обучать рабочих – надо, бои – будут!
Но сегодня отспорить было трудно: с кем бои? когда? ведь контрреволюция поджала хвост.
Кроме большевиков, действительно, ни одна партия не вооружалась.
Да что! – если и резолюцию ПК создать военку – комиссию по работе в войсках, постепенно отвоёвывать себе петроградский гарнизон, приезжие тоже осудили! – мол не надо вносить раздоры в петроградский гарнизон.
Ну, это уж ни в какие ворота! Это Шляпников усвоил крепко: так что ж, отдать вооружённый гарнизон буржуазии. Не-е-ет!!
Но приезжие как будто даже не очень интересовались его мнением. Они не столько выспрашивали, сколько назначали своё: Муранов – думец, Каменев – направляющий член Центрального Органа, никогда оттуда не выводился, а Джугашвили – такой же член ЦК, как и Шляпников.
У Шляпникова уши разгорелись от их обвинений. Вот так приехала поддержка! – а как он ждал новых партийных сил! Замотавшийся тут с революцией, что он вынес тут почти на одних своих плечах, – и всё не так? Вместо поддержки сбивали с ног?
Теперь уже ясно было, что они расходятся и в самом главном вопросе – о войне. А как раз сейчас дело стало особенно неотложно: в Исполкоме суетливо готовили Манифест о войне, чтобы послезавтра утверждать его на пленуме Совета, – и с приехавшими надо было спешно дотолковаться до единой позиции. У БЦК был план: выступить на пленуме со своим контрпроектом. Хоть и нет надежды собрать голоса – но прозвучать, дать себя услышать.
И Шляпников, уже теряя уверенность, рассказал им, каков план. Но бровастый крупнолицый Муранов, но тихоусый Сталин не поддались навстречу. А в улыбке Каменева выразилось снисходительное сожаление.
Да, в оценке войны как империалистической они конечно сходятся. Что войне надо положить конец – да. Ни аннексий, ни контрибуций, да.
– Но, – пояснял Каменев Шляпникову, немного скучая, – у вас не хватает вот какого оттенка: пусть не рассчитывают Гогенцоллерны и Габсбурги поживиться за счёт русской революции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289