Кнутом, согласно царской резолюции, были наказаны 286 человек, среди которых было несколько офицеров. Один из них, поручик Земцов, не вынес позора и повесился, остальные были разжалованы в рядовые.
Дело о заговоре в пользу Иоанна Антоновича было первым и последним большим делом Тайной канцелярии в царствование Елизаветы Петровны. Правда, не было недостатка в допросах и пытках людей, оговорённых в разных государственных преступлениях, но это были большей частью мелочи, с которыми опытные следователи справлялись без особого труда.
После тревожных лет власти Петра II, бироновщины и дворцовых переворотов двадцать лет царствования Елизаветы Петровны значительно успокоили и укрепили Россию. Возник первый университет, основался первый русский постоянный театр. Россия приняла участие в семилетней войне и одержала ряд побед над пруссаками. Словом, все обстоятельства говорили о благоденствии страны, насколько это было возможно во времена крепостничества.
Почти не было элементов, недовольных императрицей, твёрдо державшей власть в своих руках. Сыск терял всякий смысл, ибо государственной крамолы не было. С 1753 года, когда Елизавета Петровна отменила смертную казнь, чиновники Тайной канцелярии стали получать лишь половинное жалованье.
В 1751 году в Тайную канцеляриею доставили из Киева важного преступника Ивана Ситникова, скованного по рукам и ногам. Ситников, бывший запорожец, жил в каком-то маленьком городке близ турецкой границы и мирно занимался сапожным ремеслом. По показанию его знакомых, это был волне благонадёжный человек, никогда ни о какой крамоле не помышлявший.
Случайно он узнал, что один из жителей городка промышляет провозом через турецкую границу пороха, что в то время было строжайше воспрещено. Ситников поспешил сообщить начальству. Началось следствие, но виновный вовремя успел дать взятку нужным людям, и в результате оказалось, что «донос был облыжен». Ситникова, как ложного доносчика, наказали кнутом.
Незаслуженное наказание страшно оскорбило и озлобило сапожника. Он стал сближаться с раскольниками, сектантами и вообще людьми, настроенными враждебно к правительству, результат скоро сказался: Ситников из безобидного человека, про которого раньше никто не мог сказать худого слова, превратился в ярого врага любого начальства. Он всегда изрядно пил, но прежде во хмелю был добродушен и весел, теперь же разражался бранью в адрес властей. Начальство долго терпело, снисходительно относясь к выходкам сапожника, но наконец терпение лопнуло.
В праздник Благовещения Ситников на единственной площади городка громко поносил Богоматерь и непристойно ругал государыню, осыпая её самой оскорбительной для женщины бранью. Его взяли, посадили в тюрьму, но что с ним делать дальше – не знали. С одной стороны, это был всем известный сапожник Ванька, который просто «блажил», но, с другой стороны, здесь приходилось иметь дело с серьёзным государственным преступником, злодейства которого требовали серьёзного и сурового воздействия. Местные власти решили снять с себя всякую ответственность в этом мудрёном деле и отправили Ситникова в Киев, в распоряжение губернатора.
В Киеве «злодея» пытали, надеясь, по обыкновению, найти какой-нибудь заговор, но Ситников твёрдо стоял на своём: «никакого заговора не знает, а кричал на площади блажные слова от хмельного духа».
Киевский губернатор написал об этом казусе в Тайную канцелярию, откуда через месяц пришёл ответ:
«Злодея Ивана Ситникова, уличённого в богохульстве и поношении Её Царского Величества, наказать по усмотрению господина губернатора, руководствуясь на сей предмет установленными законами, которые суть: 1) богохульники сжигаются живыми…; 3) богохульникам, менее виновным, прожигают язык раскалённым железом, а потом им отсекают головы; 4) поносителей Пречистой Матери Божией и святых угодников наказывают тельно, либо, по вине смотря, отсекают им суставы, либо вовсе казнить смертью; у хулителей Царского Величества отсекать голову».
Киевский губернатор, однако, не захотел применить к спившемуся сапожнику такие ужасы и отправил его в Петербург, в Тайную канцелярию.
Для инквизиторов «опасный злодей», присланный с турецкой границы, был настоящей находкой, и они посвятили ему всё своё время. В результате Ситников даже назвал сообщников. На другой день он, оправившись, потребовал нового допроса и самым решительным образом отказался от всего сказанного им накануне. Он был настолько слаб, что вторично пытать его не решились, но через две недели, когда раны начали подживать, его снова потребовали в застенок, пытали, и он под влиянием нестерпимой боли опять взвалил на себя небывалые вины, от которых снова отрёкся через день. Эта кошмарная игра продолжалась более двух месяцев, пока сами инквизиторы не пришли к убеждению, что далее пытать его бесполезно и, главным образом, рискованно, потому что ежеминутно можно ожидать его кончины.
Тогда возник новый вопрос, доставивший Тайной канцелярии много хлопот. По церковным правилам нельзя было давать последнее напутствие человеку, провинившемуся в богохульстве. Обратились в Синод. Оттуда ответили:
«Ежели оный преступник покаялся искренне, от души, то можно препослать ему искусного иерея для исповеди и, буде священнослужитель найдёт возможным, также для причастия. Если же покаяние не от души исходило, то да будет над ним суд Божий».
Тайной канцелярии надоела возня с упрямым сапожником, и решено было считать его покаявшимся от души. К нему позвали священника, но опоздали: Иван Ситников скончался, не дождавшись исповеди.
Другой случай не менее характерен.
В московском Симоновом монастыре жил иеродиакон Кирилл, в миру купеческий сын Иван Модестов. Богатырского сложения, здоровый, всегда весёлый, он пользовался общей любовью, но как-то не подходил к суровой обстановке монастыря XVIII века. Конечно, и тогда в монастырях уже царил «соблазн», но отец Кирилл вёл себя «весьма подобающе», как сообщал Тайной канцелярии настоятель монастыря. Весёлого иеродиакона оставляли в Симоновом только потому, что он при вступлении в число братии сделал значительный вклад в монастырскую казну и, кроме того, обитель не оставляли своими милостями и его родственники, люди глубоко верующие.
Сам отец Кирилл откровенно признавался, что попал в юнахи «под пьяную руку»: поспорил с приятелем, что пострижётся в монахи, и счёл своим долгом сдержать обещание. К тому времени его отец, богатый торговец красным товаром, умер. Иван остался единственным наследником. Модестов, не долго думая, продал отцовскую лавку, вырученные деньги, весьма немалые, отдал монастырю и постригся. Человек, способный всецело отдаваться увлечению, Модестов в первое время считался в монастыре чуть ли не подвижником. Он не пропускал ни одной церковной службы, вёл самый строгий образ жизни, сурово постился, открыто обличал монахов, пытавшихся соблазнить его «мирскими прелестями». Он даже не принимал своих бывших приятелей, которые сначала являлись в монастырь гурьбой, на тройках, чтобы развеселить «бедного Ванюшу».
Через три года отца Кирилла рукоположили в иеродиаконы, и с этого момента ровно бес в нём проснулся.
Отец иеродиакон стал исчезать из монастыря на сутки и более, его видели в самых подозрительных компаниях, в обществе сомнительных женщин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161