Как, значит, на душе сладко было. Г.К. боится меня! Не свинство ли? Вам, говорит, хочется самодержавия. Понимаешь, как меня это обидело. Я говорю, что надо захватывать дела, насколько сил хватает, дабы этим обеспечить за собой успех в революционной борьбе, а на меня инсинуируют, что я преследую личные виды самовозвеличения… Нет, от департаментских мозгов прямо говном пахнет".
Так третировал своё начальство Зубатов. Впрочем, никчёмность департаментских «чинуш» была столь очевидной, что более умные из них сами понимали, что одним писанием циркуляров, – «бумагомаранием», как говорил Зубатов, – справиться с нараставшим «противоправительственным движением» уже нельзя было. Семякин, представитель старых традиций департамента, вскоре умер; его место занял ЛА Ратаев, который, нуждаясь в опоре, пошёл с московским чудодеем «в ногу»; фактически заведование политическим розыском осталось в руках Московского охранного отделения; Зубатов мог, наконец, сказать: «Достиг я высшей власти»! Теперь он мог осуществлять свою «систему» без помех и в широком масштабе.
Как мы уже знаем, основой розыскной системы Зуба-това была «внутренняя агентура», но якобы без провокации. Однако в действительности провокация была при Зу-батове, но благодаря его искусству, она имела большей частью такой утончённый вид, что оставалась почти незаметной и не принимала такой зачастую явно преступный и даже скандальный характер, как у его учеников и последователей.
Ассортимент провокационных подвигов секретных сотрудников охраны очень богат и разнообразен.
Чтобы не слишком утомлять внимание читателя, более или менее знакомого с этими «бытовыми явлениями» русской жизни, из богатой коллекции казусов этого рода выберем лишь самые поучительные и для наглядности разделим их на категории. Начнём с того типа провокаторов, который, правда, менее зловреден, но зато был очень распространён, – с агентов-пропагандистов,
Прежде всего немного истории, хотя бы и скверной: в 1882 году известный жандарм В.Д.Новицкий производил дознание о 30 рабочих, обвинявшихся в распространении революционных воззваний. Расследованием было выяснено, что прокламациями рабочих снабдил интеллигент, живший по подложному паспорту. С «невероятными усилиями» удалось, наконец, установить и личность самого пропагандиста. Им оказался… агент начальника Московского охранного отделения Скандракова (ученик Новицкого) Пётр Иванович Рачковский.
Прошло 20 лет. Агент успел за эти годы превратиться в действительного статского советника. Рачковскому поручили даже заведовать политической частью Департамента полиции, как раз в это время возникло дело, которое должно было напомнить ему его киевские похождения.
Дело это небольшое, негромкое, но настолько любопытное, что позволим себе остановиться на нем несколько подробнее. А так как чёрствый, тяжёлый язык официальных бумаг бывает в некоторых случаях красноречивее всяких рассуждений, то снова обратимся к одному из таких документов.
В 1905 году начальник Пермского губернского управления донёс Департаменту полиции следующее:
"При производстве дознания о Шнейдер-Колманович и др. относительно рабочего Якова Комиссарова выяснилось следующее:
1) что при косвенном его посредстве Шнейдер-Колманович познакомилась с обвиняемою Сухомесовою;
2) что отобранный у той же Сухомесовой список разных книг, писанный рукою Шнейдер-Колманович, попал к Сухомесовой при посредстве Комиссарова;
3) что, когда расстроилась одна из сходок, бывших в доме обвиняемого Плотникова, Комиссаров последовал за ушедшею с этой сходки Шнейдер-Колманович и привёз её в тот же день на возобновлённую сходку за рекою Камою;
4) что адреса обвиняемых Мухачева, Сухомесовой и Шмониной, оказавшиеся в кармане пальто обвиняемого Стольчевского-Трилисер, писаны рукою Комиссарова. Адреса эти являются для дознания крайне важными, так как только ими одними Трилисер, действовавший в г. Екатеринбурге, связывается с обвиняемыми, действовавшими в Перми. К тому же Трилисер, не оспаривая принадлежности ему всего отобранного у него при обыске, категорически заявил, что адреса эти, написанные на двух клочках бумаги, ему не принадлежат, как попали в его пальто – не знает.
Помощник мой в Екатеринбургском уезде не мог привести в исполнение вышеупомянутого постановления за необнаружением Комиссарова в г. Екатеринбурге и сообщил мне, что, по слухам, Комиссаров между 10 – 12 ноября прибудет в Пермь. Ввиду этого мною было сделано распоряжение об аресте Комиссарова в Перми в момент прибытия его из г. Екатеринбурга. 12 ноября часа за два-три до прихода поезда, с которым ожидался Комиссаров, явился ко мне начальник Пермского охранного отделения и, заявив о том, что Комиссаров – его агент, настаивал на отмене моего распоряжения. Я объявил ротмистру Самойленко-Манджара, что отменю распоряжение в том только случае, если он немедленно телеграфирует о своём протесте в Департамент полиции и примет на себя ответственность за последствия, которые могут возникнуть вследствие неисполнения следственного действия, оформленного постановлением. На это ротмистр Самойленко-Манджара не согласился, а потому Комиссаров и был арестован 12 ноября на вокзале в момент его прибытия в г. Пермь.
Составляя постановление о привлечении Комиссарова, как я, так и г. прокурор Пермского окружного суда, ввиду прежней судимости Комиссарова, были убеждены, что в лице его имеем дело с вредным рецидивистом, не прекращающим своей преступной деятельности; после же заявления начальника охранного отделения о действительной роли Комиссарова мы пришли к заключению, что Комиссаров является опасным агентом-провокатором.
К этому окончательному убеждению мы пришли, разобрав те данные, на основании которых Комиссаров привлекался в прежних дознаниях.
Роль его в этих дознаниях такова:
1. Как видно из приложения за №1, Комиссаров завлёк Готгельф в революционную деятельность, приносил пачки революционных прокламаций и дирижировал распространением их; прокламации, которые Готгельф рассылал в письмах, получены им были также от Комиссарова. Как видно из показаний Калашникова, Комиссаров на одном из собраний приглашал присутствовавших рабочих устроить забастовку; приносил на квартиру Калашникова большую пачку прокламаций для их распространения; принёс к нему же на квартиру два письма и просил их заадресовать (в письмах оказались прокламации).
По показаниям Мареева, Комиссаров навязался на знакомство с ним и в скором времени, как бы случайно, без предупреждения, завёл его на сходку.
2. Из приложения за №2, из показаний управляющего Невьянским заводом Лупанова видно, что последний подозревает Комиссарова в присылке из Перми на завод преступных прокламаций (большие подробности представлю, когда получу это дело от г. прокурора Казанской судебной палаты).
3. Как видно из приложения №3, в деле Разумкова и Баранинова Комиссаров играл также роль подстрекателя, вовремя спасшегося бегством.
Зная все это, начальник Пермского охранного отделения находит, что деятельность Комиссарова в Пермской губернии за два последние года не была провокаторскою, а общеупотребительным приёмом его сотрудников.
Ввиду возникшего разногласия между г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161