– А если я, например, выдам тебя? – сказал Рутенберг. – Если я открою всем глаза на тебя, что ты служишь в охранном отделении?
– Пустяки! – возразил Гапон. – Кто тебе в этом поверит? Где твои свидетели, что это так? А потом я всегда смогу тебя самого объявить в газетах провокатором или сумасшедшим. Ну-ка, бросим об этом. Перейдём лучше к делу.
Они собрались выйти прогуляться, и тут Гапон заметил одного из рабочих, спрятавшегося за дверью на лестнице. Гапон бросился к нему, схватил за горло и с ужасом закричал Рутенбергу:
– Мартын! Он все слышал! Его надо убить!
Потом, обращаясь к рабочему, заговорил торопливо:
– Не бойся, не бойся, голубчик… Ничего не бойся… Только скажи, кто тебя сюда послал?
Рабочий, подыгрывая ситуации, отвечал:
– Я все расскажу, только не убивайте.
– Конечно, конечно… Не бойся… Ты только скажи, мы тебе ничего не сделаем…
И тут же Гапон кричал Рутенбергу:
– Его надо убить сейчас!
Рутенберг открыл дверь и крикнул остальных. Они ввалились в комнату и бросились на Гапона. Тот упал на колени:
– Мартын! Мартын!
– Нет тебе здесь никакого Мартына!
Гапона поволокли по коридору, он вырывался:
– Братцы… Братцы…
– Мы тебе не братцы!
Его стали вязать.
– Товарищи, во имя прошлого… простите меня… во имя прошлого…
Рабочие молча опутывай его верёвками.
– Товарищи! Пощадите, вспомните, ведь сколько у вас связано со мной?
– Вот потому-то ты и достоин казни, – возразил рабочий. – Ты нашу рабочую кровь продал «охранке» – за то и смерть тебе!
Гапону накинули на шею петлю и подтащили к вбитому над вешалкой железному крюку. Тело обнаружила через месяц хозяйка дачи. Так мелькнул в революционной пене и скрылся маленький тщеславный человек, возомнивший себя народным вождём.
Из газет 1925 года:
"В Киеве арестован ряд провокаторов и охранников. Вот одна из наиболее ярких фигур – подполковник невского губернско-жандармского управления Кринский, имеющий солидный послужной список В 1903 году Кринский вступил в отдельный корпус жандармов. До 1910 года по его вине произошло множество арестов. Он разгромил бундовскую организацию в Бердичеве. В 1906 году им арестовываются 30 человек бундовцев, из них 15 отправляется в Сибирь. С ещё большей энергией он в 1907 году опять громит организацию, арестовав снова 30 человек, причём 25 товарищей было отправлено в Сибирь. Им же раскрывается подпольная типография бундовцев. В 1905 году Кринским была разгромлена социал-демократическая организация «Искры» в Бердичеве и группа эсеров. В 1905 году он устраивает кровавую баню рабочим, вышедшим на улицы Бердичева протестовать по поводу расстрела лод-зинских рабочих. Только за один 1905 год им было посажено в тюрьму до тысячи человек. В 1906 году им была раскрыта организация анархистов, часть из них пошла на виселицу, часть – на каторгу. Арестованный ГПУ Кринский сознался в целом ряде преступлений, совершенных им.
Другая фигура, как будто необычная в таких делах – раввин г. Сквиры Киевской губернии Ямпольский. Раввином он состоял с 1887 года до революции. Просвещая свою паству, он вместе с тем сотрудничал с жандармским полковником Лопухиным и сквирским исправником. Ямпольский освещал работу бунда и сионистов. Им же была выдана бундовская организация во главе с тов. Бодером в 1905 году. В архивах жандармского управления имеется ряд докладных записок этого раввина, в которых он вместе с выражением верноподданнических чувств сообщает об известных ему еврейских организациях. В жандармском архиве обнаружен также ряд донесений за его личными подписями. В преступлениях своих Ямпольский сознался.
Сын управляющего одного из сахарных заводов В.Ф.Га-бель, в бытность свою студентом невского политехнического института, вошёл в партию социалистов-революционеров. В связи с работой военной организации партии и восстанием 1907 года Габель был арестован и киевским военно-окружным судом осуждён на 2 года и 8 месяцев каторжных работ, с последующим поселением в Сибири. Срок каторги Габель отбывал в Смоленской каторжной тюрьме. Здесь он являлся одним из каторжан, ведавших сношениями с «волей» через тюремных служащих – фельдшера и писаря. Секрет этих совершенно конспиративных сношений состоял в особом способе проявления написанного химическими чернилами. Способ этот был, конечно, известен Габелю, и вот он, дабы снискать благорасположение к себе царской «охранки», выдал его смоленским жандармам, в результате чего тюремные сношения политических заключённых с волей прекратились, в городе произведены были повальные обыски, а по отношению к некоторым каторжанам тюремщики приняли «исправительные меры». По вине Габеля последовал провал смелого плана побега группы политзаключённых. Помимо того, Габель сообщил «охранке» ряд сведений, имеющих отношение к покушению на гр. Воронцова-Дашкова, убийству на воле провокатора и пр. С этого момента карьера Габеля, как полезного деятеля «охранки», была обеспечена. На место ссылки в Иркутск он прибыл уже как секретный сотрудник охранного отделения и в течение 1911 – 1913 годов за плату выполнял ответственные поручения иркутского жандармского управления, освещая деятельность различных революционных организаций. Пришёл 1917 год. Габель – «старый революционер». Он тщательно скрывает своё прошлое провокатора, выпячивая на первый план революционные заслуги – каторгу, ссылку. Вплоть до ареста он занимал ряд ответственных постов в Иркутске и Красноярске, где был директором Всекобанка. Все это было установлено губернским судом, приговором которого Габель приговорён к высшей мере социальной защиты – расстрелу".

Нелегко найти тайную типографию
В 1897 году Медников был командирован в Петербург для руководства наружным наблюдением, которое у местного охранного отделения было поставлено слабо. Зубатов скучал без своего alter ego, часто писал ему и в длинных посланиях изливал свою душу. Одно из этих писем представляет значительный интерес, приведём его целиком:
15 февраля 1897 года Зубатов писал Медникову:
"Г.К. [Георгий Константинович Семякин – вице-директор Департамента полиции, руководивший политическим сыском.] сказал мне, что Лопухин – счастливое исключение. Толстый, не мы ли это «исключение» сотворили? Видать, что вся штука в д-те и именно поэтому, что они – жулики: не может быть при жульничестве хороших, честных отношений. Разве мы так с Лопухиным жили? Приступая к допросам, Лопух [А.А.Лопухин – товарищ прокурора в Москве по политическим делам] не знал загодя, ранее, от кого, что и каким образом известно… А разве у них так? Ведь они – кошка с собакой. Жорж [Жорж – Семякин] – заноза и, зная все, утирает Кичину [Кичин – товарищ прокурора в Петербурге, вёл политические дознания] нос при собственных допросах, вроде Ветровой [Ветрова Мария (о ней велось дознание), сожгла себя в тюрьме]. Ведь если бы Кичин все знал то же, то тогда не было бы у Жоржа этих магических фокусов. Вот здесь-то и собака зарыта. Жулики, а не «исключение». Из-за их подлости мучайся, порть кровь и пр. Объясни это Спире [Александр Спиридонович Скандраков, состоял при министре Плеве]… Эти дни такая давящая тоска, что третьего дня пришёл к самой [Сама – Екатерина Румянцева, сожительница Медникова] в 8 часов и проиграл с нею, – как думаешь? – в дураки – до 11 1/2!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161