«Милостивый государь Александр Александрович. В дополнение к донесениям моим г. министру юстиции по делу об обнаруженной 7 ноября в г. Баку тайной типографии я нахожу необходимым поставить вас в известность для доклада его высокопревосходительству, что, по собранным мною совершенно негласным путём сведениям, один из задержанных в означенной типографии – мещанин Иван Андреев Егоров – состоит уже давно тайным агентом при жандармском управлении. Этот Егоров доставил, между прочим, начальнику жандармского управления за несколько дней до ликвидации типографии выкраденную им, по словам полковника Дремлюги, из означенной типографии пачку рукописных прокламаций, каковую пачку полковник Дремлюга подложил было затем во время обыска в типографии при её обнаружении к найденному там письменному материалу, но был от этого присутствовавшим при обыске прокурором окружного суда удержан. По удостоверению полковника Дремлюги ранее октября настоящего года, когда один из задержанных – Аршак Хандев – прибыл из Ташкента в Баку и стал работать в типографии, всю работу в типографии нёс один Егоров, который и доставлял в жандармское управление все сведения по этому делу и передавал экземпляры отпечатанных прокламаций. Обстоятельство это в связи с тем, что, по имеющимся в распоряжении моем негласным сведениям, типография работает в Баку чуть ли не с июля месяца, т. е. в то время, когда Егоров состоял тайным агентом у начальника Тифлисского охранного отделения Лаврова, который о работе Егорова в указанном направлении был, по-видимому, осведомлён – даёт достаточно много предположений о том, не был ли названный Егоров сам и организатором открытой по его указанию, сего ноября, типографии».
Сенатор Кузьминский, ревизовавший в 1905 году Бакинскую губернию, характеризовал это дело ещё более определённо – он констатировал, что в бакинской типографии «принимал активное участие агент губернского жандармского управления, который её организовал, нанял для неё помещение и в течение нескольких месяцев, до 7 ноября 1903 года, занимался печатанием революционных произведений».
Дело это оказалось настолько вопиющим, что Департамент полиции нашёл нужным сделать нотацию Дремлюге; он написал ему:
«Активное и непосредственное участие секретного сотрудника в работе этой печатни, весьма содействовавшей, по свидетельству вашему, выпусками своих агитационных листков подъёму революционного настроения местных рабочих, является совершенно несоответствующим элементарным требованиям правильной постановки агентурного дела, основной принцип которого заключается в том, чтобы наибольшая осведомлённость агентуры обязательно сочеталась с наименьшим активным участием её в нелегальных предприятиях».
И только! Люди, привлечённые к дознанию по делу жандармской типографии, пошли в Сибирь, – сотрудник Егоров продолжал получать свои 80 сребреников и в тюрьме, а Дремлюга остался на своём месте.
1 января 1904 года другой сотрудник Бакинского губернского жандармского управления Шлимак был задержан полицией во время разброски воззваний социал-демократического комитета – это было уже сравнительно меньшее участие агентуры в нелегальной деятельности.
Не станем останавливаться здесь подробно на деле Ивана Бойцова, который работал с невестой своей в красноярской типографии социалистов-революционеров, выдал её, от дознания скрылся и занял тёпленькое местечко в Московском охранном отделении под фамилией Еди-ноборцева.
Приведём в заключение пример из провокационной практики охранных отделений. В данном случае попытка «открыть» типографию не имела успеха лишь вследствие некоторых случайных обстоятельств, как это можно усмотреть из нижеприводимой копии предложения (декабрь 1903 года).
"Начальнику Пермского охранного отделения.
Пермские революционные кружки в своей издательской деятельности до сих пор не пользовались печатным станком и, довольствуясь в этом деле помощью гектографа, по-видимому, не были серьёзно озабочены постановкой собственной типографской техники.
Из представления вашего высокоблагородия от 2 декабря за №659 тоже усматривается, что, хотя среди неблагонадёжных элементов и «циркулировал неопределённый слух» об устройстве тайной печатни, но при проверке выяснилось, что «слухи о наличности необходимых принадлежностей неосновательны» и что «типографию только начинают составлять».
Из того же донесения видно, что существенную, если не исключительную помощь этому нелегальному предприятию решился оказать, с вашего согласия, секретный сотрудник Пермского отделения, который дважды передал известному вам лицу по несколько пудов шрифта и даже взялся изготовить часть типографского прибора.
"Таким образом, хотя, как вы доносите, «действительно никаких принадлежностей для печатания не добыто» (за исключением, очевидно, тех, которые доставлены вашим сотрудником), и "задумавшие поставить печатню являются совершенно несведующими в технике типографского дела, не зная, какие именно принадлежности необходимы и как они называются, устройство тайной типографии, благодаря особому содействию агентуры, становится осуществимым, и местная революционная организация в ближайшем будущем может получить в своё распоряжение новое оборудование для своей преступной работы.
Такое положение дела во всяком случае нельзя признать нормальным, являясь результатом совершенно неправильного ведения агентуры, положение это направляет розыск на неверный путь, который может привести к весьма нежелательным последствиям, до обвинения в провокации и провала сотрудника включительно.
Ввиду сказанного розыскные приёмы, которые были употреблены в деле с Зелениным, не могут быть терпимы и впредь не должны быть допускаемы.
Об изложенном для руководства и обязательного исполнения Департамент полиции сообщает вашему высокоблагородию".
Думаем, что можно ограничиться этими примерами. Дела этого рода имеют сходную конструкцию, все они построены на основном принципе азефовщины, применительно к данному случаю переиначенном: для того, чтобы обнаружить типографию, надо устроить таковую.
Надо оговориться, впрочем, что финал, которым закончилась пермская авантюра, представляется в летописях Департамента полиции явлением исключительным. То обстоятельство, что провокаторская затея начальника охранного отделения привела к выговору её автору, объясняется тем, что ротмистр Самойленко был недостаточно сообразителен и находил нужным распространяться о закулисной стороне своих розысков. Более опытные охранники не раскрывали своих агентурных карт, а преподносили обыкновенно начальству «дельце» вполне готовым, в виде донесений о состоявшихся уже «блестящих» ликвидациях. Начальству это больше нравилось, так как в этом случае оно могло делать вид, что и знать не знает и ведать не ведает о том зле, которое существует благодаря его молчаливому попущению. Таким образом, получалось, что, когда весь особый отдел не сомневался в том, что типографии, которые арестовывали почти ежемесячно начальники охранных отделений Бобров и Яременицкий (в Саратове и Екатеринославе), устраивались при благосклонном участии их «сотрудников», высшее начальство ограничивалось тем, что представляло этих офицеров за «примерное служебное рвение» к наградам, оно не забывало тех, кто умел лучше «прятать концы в воду».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161