«Из всего у меня забранного жаль писем по этому делу, жаль, что по ним могут привлечь многих. Есть письма Коли, которого могут за это бить и убить. Уберите в сохранное место, что вы имеете. Я под следствием. Может быть, сошлют, как посмотрят в Петербурге. Главное, я не знаю, откуда все началось. А жизнь Е.Н. так хороша, что тем, которые забрали все у меня, полезно будет почитать, может быть, им стыдно сделается, что они замучили такого чистого и святого человека. У меня сохранились почти все нужные документы».
На этом недоразумения не закончились: оказалось, по сведениям Департамента полиции, что жандармский офицер, производивший обыск у Попова, объяснил ему, что «всему виною – дело Дрожжина и переписка о нем». Таким образом к прежней задаче – секвестру документов о Дрожжине, оставшейся невыполненной, прибавилась новая: надо было выяснить проболтавшегося офицера.
В конце концов Департамент полиции сообщил меланхолически охранному отделению: «Бумаги о Дрожжине не находятся в руках Попова, а помещены им куда-то, где они не могут быть взяты, ни сгореть…»
Между тем Попов продолжал собирать материалы о Дрожжине, очевидно, на его запрос некий Скоробогать-ко сообщил ему: «Писем покойного у меня нет». Другой корреспондент, Д.Кореньков, писал Попову из Чернигова: «Я друг Е.НДрожжина, и трудно вспомнить минуту, в которую лишился товарища через „варваров“, вынувших душу невинного раньше, чем следовало… Я был посажен в тюрьму за вывоз иконы в церковь… Ваше предложение о похождениях моих с братом и в тюрьме могу выполнить…»
В конце концов биография Дрожжина, написанная Поповым, появилась в печати в том же 1895 году, в берлинском издании Ф.Готгейнера.
Потерпев неудачу, охрана шире раскинула перлюстрационную сеть. «Агентурные сведения» Департамента полиции посыпались как из рога изобилия. Вот некоторые из них.
Разыскиваемый Антон Васильев думает вернуться в Москву; А. Анненкова озабочена тем, как его укрыть, о чем переписывается с Изюмченко и Дунаевым. Несколько позднее Департамент полиции сообщил: Васильев в Москве, посещает Татьяну Толстую.
Далее: Кандидов, живущий в помещении редакции «Посредника» (штаб толстовцев), пишет Бабину: «От полиции ждём обыска».
О.Коссовская в письме к И.Горбунову-Посадову (заведующему редакцией «Посредника») просит достать брошюру «Тулон».
М. Толстая сообщает ЛАнненковой: «Папа пишет катехизис, но работа подвигается медленно, все переделывает сначала… Мы ждём чего-нибудь из-за присяги, но не призывали никого…»
Ф. Страхов пишет Попову: "Вашу статью о Дрожжине я имею поместить… На днях собираюсь читать молоканам «Ц.Б.» – мой экземпляр читается по Урюпину нарасхват… У этих молокан три пункта помешательства: 1) боговдох-новенность всей библии, 2) необходимость чудес, 3) божественность Христа… Что предпринял Л.Н. по просьбе жены Кудрявцева? Жду с нетерпением «Тулона»…
6 сентября 1894 года директор Департамента полиции предложил Московскому охранному отделению «обратить серьёзное внимание на П.Н.Шарапову и воспользоваться первым случаем для привлечения её к дознанию».
По сведениям, полученным Департаментом полиции в марте 1895 года, М.Шопп должен был взять у Бирюкова письмо для П.Шараповой в Женеву, но оно было сдано почтой.
Согласно тем же указаниям, Попов, Сычёва и Колмогорова собираются открыть склад народной литературы; сообщая об этом, Департамент полиции предупредил, что разрешение на открытие такового склада выдавать не следует.
30 марта 1895 года директор Департамента полиции телеграфировал Московскому охранному отделению о том, что из Петербурга в Москву выехали курьерским поездом П.Бирюков и ВЛертков, за которыми следует учредить дальнейшее наблюдение…
Но этим дело и ограничилось. В то время как провинциальные власти пошли уже походом против толстовцев (в октябре того же года, например, Эриванское губернское жандармское управление возбудило дознание о кавказских духоборах и запрашивало Московское охранное отделение о Бирюкове, Попове, Дунаеве и Леонтьеве), в Москве, где была их штаб-квартира, на них почти не обращали внимания. И только в январе 1895 года, когда у Бирюкова в квартире проживал без прописки документа М.Шарапов, полиция составила об этом протокол. И в этом случае Бирюков остался верен себе и заявил письменно следующее: «Я отказываюсь дать объявление полиции, так как по моим религиозным убеждениям не считаю должным как участвовать в полицейских следствиях, так и вообще принимать участие в делах правительства, как такового, считая всех людей братьями и допуская только один род отношений между людьми: любовно-разумный или, что то же, христианский».
Чтобы доказать, что в действительности между людьми существует иной «род отношений», Бердяев представил доклад, по которому Бирюкова оштрафовали на 100 рублей за нарушение обязательных постановлений…
Если по отношению к Толстому и его последователям центральная власть не проявляла той активности, которая была ей свойственна в борьбе с общественностью, то это не значило, что они были оставлены без всякого внимания. «Департамент препон» был настороже и готовился к наступлению. В декабре 1895 года из Петербурга было предписано охранным учреждениям добыть изданное будто бы Поповым «Открытое письмо к обществу по поводу гонений на лиц, отказывающихся от участия в государственных насилиях». В октябре 1896 года Департамент полиции потребовал доставить ему сочинение Толстого «Христианское учение», которое он, по агентурным сведениям, только что кончил и «намеревается выпустить его нелегальным путём…»
В том же году в провинции возникло несколько жандармских расследований, нити от которых протянулись к наиболее видным представителям толстовщины.
Бирюкова чуть не привлекли к дознанию, возникшему в Карской области (адрес его нашли у духоборов-постников). Павлом Буланже заинтересовались одновременно и в Эриванской губернии, и в Новозыбковском уезде, куда им была послана казаку Шидловскому толстовская брошюра, и в Херсонской губернии, где он вёл пропаганду среди штундистов Елисаветградского и Уманского уездов. В той же губернии возник вопрос о Трегубове (Иван Михайлович), который уже подлежал, согласно постановлению Особого совещания, высылке в г. Гольдинген, Лифляндской губернии, под гласный надзор полиции сроком на 5 лет, но вовремя скрылся.
Делу Трегубова суждено было сыграть особую роль в истории толстовщины. Полиция усердно искала скрывавшегося. Агенты были командированы в имение его родственника – А.М.Трегубова при селе Лаптеве и в соседнее поместье князя Грузинского, куда наезжал в гости Л.Н. Толстой. Но Трегубов обнаружился сам собой: он написал письмо, которое было перлюстрировано, князю Илье Петровичу Накашидзе, жившему тогда в Москве, прося его поместить оставленные у него рукописи и нелегальщину у Дунаева. Этого полиции только и надо было. 30 марта 1897 года у Дунаева была произведена «выемка», давшая полиции крупную добычу: две корзины с документами. 8 апреля был арестован на Кавказе и сам Трегубов.
На следующий же день после обыска Дунаев обратился к московскому обер-полицмейстеру, которым тогда был Трепов, со следующим письмом: «От друга моего Влад. Григ. Черткова слышал о Вас, как о человеке, сознанию которого доступно понимание справедливого и доброго отношения к людям, что видно из того, что назначили обыск днём, вероятно, чтобы не беспокоить моих детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
На этом недоразумения не закончились: оказалось, по сведениям Департамента полиции, что жандармский офицер, производивший обыск у Попова, объяснил ему, что «всему виною – дело Дрожжина и переписка о нем». Таким образом к прежней задаче – секвестру документов о Дрожжине, оставшейся невыполненной, прибавилась новая: надо было выяснить проболтавшегося офицера.
В конце концов Департамент полиции сообщил меланхолически охранному отделению: «Бумаги о Дрожжине не находятся в руках Попова, а помещены им куда-то, где они не могут быть взяты, ни сгореть…»
Между тем Попов продолжал собирать материалы о Дрожжине, очевидно, на его запрос некий Скоробогать-ко сообщил ему: «Писем покойного у меня нет». Другой корреспондент, Д.Кореньков, писал Попову из Чернигова: «Я друг Е.НДрожжина, и трудно вспомнить минуту, в которую лишился товарища через „варваров“, вынувших душу невинного раньше, чем следовало… Я был посажен в тюрьму за вывоз иконы в церковь… Ваше предложение о похождениях моих с братом и в тюрьме могу выполнить…»
В конце концов биография Дрожжина, написанная Поповым, появилась в печати в том же 1895 году, в берлинском издании Ф.Готгейнера.
Потерпев неудачу, охрана шире раскинула перлюстрационную сеть. «Агентурные сведения» Департамента полиции посыпались как из рога изобилия. Вот некоторые из них.
Разыскиваемый Антон Васильев думает вернуться в Москву; А. Анненкова озабочена тем, как его укрыть, о чем переписывается с Изюмченко и Дунаевым. Несколько позднее Департамент полиции сообщил: Васильев в Москве, посещает Татьяну Толстую.
Далее: Кандидов, живущий в помещении редакции «Посредника» (штаб толстовцев), пишет Бабину: «От полиции ждём обыска».
О.Коссовская в письме к И.Горбунову-Посадову (заведующему редакцией «Посредника») просит достать брошюру «Тулон».
М. Толстая сообщает ЛАнненковой: «Папа пишет катехизис, но работа подвигается медленно, все переделывает сначала… Мы ждём чего-нибудь из-за присяги, но не призывали никого…»
Ф. Страхов пишет Попову: "Вашу статью о Дрожжине я имею поместить… На днях собираюсь читать молоканам «Ц.Б.» – мой экземпляр читается по Урюпину нарасхват… У этих молокан три пункта помешательства: 1) боговдох-новенность всей библии, 2) необходимость чудес, 3) божественность Христа… Что предпринял Л.Н. по просьбе жены Кудрявцева? Жду с нетерпением «Тулона»…
6 сентября 1894 года директор Департамента полиции предложил Московскому охранному отделению «обратить серьёзное внимание на П.Н.Шарапову и воспользоваться первым случаем для привлечения её к дознанию».
По сведениям, полученным Департаментом полиции в марте 1895 года, М.Шопп должен был взять у Бирюкова письмо для П.Шараповой в Женеву, но оно было сдано почтой.
Согласно тем же указаниям, Попов, Сычёва и Колмогорова собираются открыть склад народной литературы; сообщая об этом, Департамент полиции предупредил, что разрешение на открытие такового склада выдавать не следует.
30 марта 1895 года директор Департамента полиции телеграфировал Московскому охранному отделению о том, что из Петербурга в Москву выехали курьерским поездом П.Бирюков и ВЛертков, за которыми следует учредить дальнейшее наблюдение…
Но этим дело и ограничилось. В то время как провинциальные власти пошли уже походом против толстовцев (в октябре того же года, например, Эриванское губернское жандармское управление возбудило дознание о кавказских духоборах и запрашивало Московское охранное отделение о Бирюкове, Попове, Дунаеве и Леонтьеве), в Москве, где была их штаб-квартира, на них почти не обращали внимания. И только в январе 1895 года, когда у Бирюкова в квартире проживал без прописки документа М.Шарапов, полиция составила об этом протокол. И в этом случае Бирюков остался верен себе и заявил письменно следующее: «Я отказываюсь дать объявление полиции, так как по моим религиозным убеждениям не считаю должным как участвовать в полицейских следствиях, так и вообще принимать участие в делах правительства, как такового, считая всех людей братьями и допуская только один род отношений между людьми: любовно-разумный или, что то же, христианский».
Чтобы доказать, что в действительности между людьми существует иной «род отношений», Бердяев представил доклад, по которому Бирюкова оштрафовали на 100 рублей за нарушение обязательных постановлений…
Если по отношению к Толстому и его последователям центральная власть не проявляла той активности, которая была ей свойственна в борьбе с общественностью, то это не значило, что они были оставлены без всякого внимания. «Департамент препон» был настороже и готовился к наступлению. В декабре 1895 года из Петербурга было предписано охранным учреждениям добыть изданное будто бы Поповым «Открытое письмо к обществу по поводу гонений на лиц, отказывающихся от участия в государственных насилиях». В октябре 1896 года Департамент полиции потребовал доставить ему сочинение Толстого «Христианское учение», которое он, по агентурным сведениям, только что кончил и «намеревается выпустить его нелегальным путём…»
В том же году в провинции возникло несколько жандармских расследований, нити от которых протянулись к наиболее видным представителям толстовщины.
Бирюкова чуть не привлекли к дознанию, возникшему в Карской области (адрес его нашли у духоборов-постников). Павлом Буланже заинтересовались одновременно и в Эриванской губернии, и в Новозыбковском уезде, куда им была послана казаку Шидловскому толстовская брошюра, и в Херсонской губернии, где он вёл пропаганду среди штундистов Елисаветградского и Уманского уездов. В той же губернии возник вопрос о Трегубове (Иван Михайлович), который уже подлежал, согласно постановлению Особого совещания, высылке в г. Гольдинген, Лифляндской губернии, под гласный надзор полиции сроком на 5 лет, но вовремя скрылся.
Делу Трегубова суждено было сыграть особую роль в истории толстовщины. Полиция усердно искала скрывавшегося. Агенты были командированы в имение его родственника – А.М.Трегубова при селе Лаптеве и в соседнее поместье князя Грузинского, куда наезжал в гости Л.Н. Толстой. Но Трегубов обнаружился сам собой: он написал письмо, которое было перлюстрировано, князю Илье Петровичу Накашидзе, жившему тогда в Москве, прося его поместить оставленные у него рукописи и нелегальщину у Дунаева. Этого полиции только и надо было. 30 марта 1897 года у Дунаева была произведена «выемка», давшая полиции крупную добычу: две корзины с документами. 8 апреля был арестован на Кавказе и сам Трегубов.
На следующий же день после обыска Дунаев обратился к московскому обер-полицмейстеру, которым тогда был Трепов, со следующим письмом: «От друга моего Влад. Григ. Черткова слышал о Вас, как о человеке, сознанию которого доступно понимание справедливого и доброго отношения к людям, что видно из того, что назначили обыск днём, вероятно, чтобы не беспокоить моих детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161