С. – Петербург, 3 января 1914 г.
Сергей Васильевич Праотцев".
Если, как мы видели, расправа революционеров с предателями являлась делом весьма заурядным, то совершенно исключительным представляется случай, когда шпион погиб от руки себе подобного.
6 мая 1903 года в г. Уфе бьл убит (рабочим Дулебовым) местный губернатор Богданович, по приказу которого 13 марта 1903 года были расстреляны рабочие в г. Златоусте. Вскоре после этого в помянутом городе поспешили открыть охранное отделение; последнее не замедлило заняться вербовкой секретных сотрудников. За неимением подходящих лиц на месте; выписали одного агента из Петербурга, где тот прошёл подготовительную школу шпионской премудрости при местном охранном отделении. Гастролёр, прибывший в Уфу, позаботился прежде всего о перемене своей фамилии и при помощи фальшивого паспорта, выданного полицией, из Павлова превратился в Грибоедова. Начальник «охранки», жандармский офицер Заглухинский, объяснил молодому агенту, что в Уфе есть у революционеров гектограф и типография и поручил ему их «открыть». Павлов никаких знакомств и связей в городе не имел, но смело взялся за выполнение инструкции своего начальника. Прежде всего он организовал из молодых рабочих тайный кружок, а затем сварил гектограф и оттиснул воззвания. Этим не была, впрочем, выполнена начертанная ему программа действий, и Павлов заговорил о необходимости поставить печатный станок; чтобы дело не откладывать в долгий ящик, он украл из казённой типографии, куда его приняли на службу по рекомендации губернатора, около пуда шрифта, который был помещён затем на хранение у Заглухинского. Таким образом, дело подвигалось к желаемому концу и предвиделась уже «ликвидация с типографией». Но тут произошло нечто, чего совершенно не ожидали уфимские Шерлок Холмсы. Павлова, ввиду его необычайной энергии, товарищи заподозрили в предательстве; он уже стал доказывать, что шпионом является рабочий Москательников, о сношениях которого с начальником охраны сделалось уже известным. Чтобы снять с себя всякие подозрения, Павлов выступил в организованном им кружке с предложением убить Москательникова, настоял на выполнении этого плана и, подговорив себе в помощники ещё двух подростков, заманил «товарища» в степь, лично зарезал его, а утром явился к начальнику охраны и доложил «агентурные сведения» о совершивших убийство, ни слова не говоря о себе.
Нетрудно было выяснить, что Павлов был главным инициатором и исполнителем преступления, он был арестован. Павлов признался, что «немножко» поколол Москательникова; как это было сделано в действительности, можно было видеть на фотографии, снятой с убитого: на груди Москательникова оказалось более 20 колотых ран, а голова была наполовину отрезанной. Но изумительнее всего оказалась провокаторская психология Павлова-Грибоедова. Он все время твердил, что убийство совершил в интересах служебных, чтобы не потерять доверие членов кружка и возможности открыть «типографию». Павлов совершенно не сознавал дикости своего поступка и вполне искренно был уверен, что иначе сделать он не мог.
Суд не принял этого во внимание и приговорил Павлова к 12 годам в каторжных работ.
Своеобразная логика, особенное понимание обязанностей агента нашли яркое выражение в письме, с которым Павлов обратился в Департамент полиции 21 марта 1905 года. Вот его содержание:
«Господа! Душа Москательникова вопиет перед престолом Всевышнего за преждевременную смерть, а я вопию перед престолом царя своего отечества за невинные страдания. Не страшен мне суд всевышнего – я так же предстану перед ним для ответа со спокойной совестью и чистой, как предстал и перед судом смертных. Господа, ведь я жить хочу, ведь я только вступил в жизнь и во цвете лет гибну – во имя чего? За что? Не так жалко мне себя – я заслужил страдания, даже больше – смерть за то, что я шпион, но кровавое пятно останется на лицах, сотворивших из электротехника шпиона-страдальца. Но мне жалко мою жену и сына младенца – чем они виноваты? Я один, а против меня защита моих врагов и сами враги, защита валила буквально все на меня и охрану. Господа, ведь мне судом дано 12 лет каторги, ведь это беззаконие и это месть социалистов за мою работу охране… Господа, не губите меня, вы можете верней и справедливее судить меня. Неужели я сам к себе жесток, неужели я сам себе пожелал страданий – нет, я соблюдал интересы охраны, я боялся, чтобы не провалить дело, рисковал ведь и своей жизнью. Ведь я более дрожал за себя, если мне-то голову свернут, мне уже другой не приобрести – ведь вы, господа, знаете, что нашего брата шпиона враги не уважают. Господа, ведь если бы я знал, что в Уфе попаду в такую кашу, я бы и не поехал. Единственно, чем я мог спасти Москательникова – это совесть Заглухинского, я ему докладывал, объяснял, предупреждал о вражде на Москательникова, но Заглухинский был холоден. Но прошу вас, господа, не губите меня, хотя во имя моего семейства вырвите меня из этой пропасти. Вам, господа, все это возможно. Господа, ведь вы сами знаете, что это не моё преступление. Бог свидетель, не только лишить жизни человека – я чужой собственностью не находил нужным пользоваться, а тут 12 лет каторги!»
Да, надо признать, убийство Москательникова не было делом исключительно Павлова – оно было преступлением не столько его, сколько тех, кто делал «из электротехников – шпионов». Главными виновниками, несомненно, были те «господа», к которым взывал Павлов о помощи. Они, как и Заглухинский, разумеется, остались «холодны».
Лимон был выжат, корку выбросили.
Тайная фея сыска
Трудно сказать, когда установилась связь Серебряковой с охранным отделением. Трудно по многим причинам. Мы знаем, как сугубо осторожен был Зубатов (да и его предшественники), как тщательно скрывал он всякого рода документы, относящиеся к деятельности секретных сотрудников. С другой стороны, и сама Серебрякова вела свою работу ловко, умно и, конечно, старалась, по мере возможности, не оставлять документальных следов своей службы в «охранке». Великую сдержанность (если не больше!) проявила она и на суде, давая свои показания многословно по количеству и скупо по качеству. Своё прошлое она открыла перед судом только в той его части и в том направлении, которое было нужно ей для изложения своей собственной версии о связи её с Бердяевым и Зубатовым.
В 1907 году, давая характеристику деятельности Серебряковой, Зубатов ссылался на её 25-летнюю службу в «охранке». Арифметика заставляет думать, что первые услуги делу политического розыска Серебрякова стала оказывать в начале 80-х гг. прошлого столетия. Это предположение вскользь подтверждается и самой Серебряковой. Послушаем её и, кстати, познакомимся кратко с её биографией:
"Родилась я в Тобольской губернии в 1857 году, в декабре месяце. Мать моя была Софья Ивановна Жедринская, но дед мой, не желая, чтобы я была записана за его дочерью и опозорила её таким образом, приказал записать меня за крепостной девушкой. В 1861 годуя была удочерена моим отцом, который к этому времени стал уже законным мужем моей матери, землемером Резниковым, Степаном Ивановичем. Училась я в Дермской женской гимназии. По окончании курса и гимназии я переехала вместе с отцом в Москву и здесь поступила на высшие женские курсы Терье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161