Подозрительные толстовцы
Поклонники Толстого, которые находились среди революционеров, принялись за распространение его «запретных» сочинений, переписывая и воспроизводя их всякими способами. Так, в 1884 году появились оттиснутые в тайной московской литографии «Исповедь», «В чем моя вера?», «Изложение Евангелия». Потом были отгекто-графированы «Так что же нам делать?», «Крейцерова соната» и прочее.
В связи с такой деятельностью последователей Толстого стали возникать и «дела». Первым крупным эпизодом в этом роде был арест в Москве М.Новоселова, принадлежавшего к кружку присяжных поверенных Оленина и Радионова. По обыску, произведённому в рождественский канун 1887 года, у Новоселова были обнаружены гектографские чернила, брошюра «Николай Палкин» и целый ряд других сочинений Толстого, в числе отобранных манускриптов были: «Что сделал Павел?», «Моё решение на эти вопросы», «Размышление о жизни Иисуса», «О промысле божием вообще», «Об отношениях человека к человеку», «Критика догматического богословия», «В чем моя вера?».
На допросе Новосёлов объяснил:
«В заявлении третьего дня я употребил неверное выражение: просьбы со стороны Льва Николаевича никакой не было, а было лишь согласие и желание видеть распространёнными свои последние произведения в той форме, в какой они вышли из-под его пера, чтобы публика не оставалась в заблуждении относительно его истинных мыслей».
Почти одновременно с Новоселовым были арестованы В.И.Чарнолусский и ГАФальборк, принадлежавшие, по-видимому, к числу поклонников Толстого; у последнего из них были обнаружены брошюры «Письма В.Фрея к Толстому» и гектографированный «Каталог систематического чтения». Поводом к задержанию Фальборка послужило следующее обстоятельство: он хотел напечатать объявление, приглашающее на панихиду по Некрасову; это ему не разрешили, он заказал в церкви Большого Вознесения (на Никитской улице) панихиду и разослал несколько приглашений на неё. Когда Фальборк явился на поминальную церемонию, полиция отправила упрямого почитателя «поэта народных слез» прямо из церкви в арестный дом, а потом выслала во Владимир.
В эпоху идейного развала 80-х годов проповедь о непротивлении злу – основная идея учений Л. Толстого – нашла себе немало последователей среди интеллигенции, в которой господствовали настроения, представлявшие к тому подходящую почву. Но было бы неправильным отожествлять проповедь Толстого с тем, что принято называть «толстовщиной», так как ученики великого писателя внесли в свою практику немало и маскарадного, и утрированного, это признавал и сам их учитель. «Недаром, – пишет в своих воспоминаниях И.Толстой, – отец поговаривал про „толстовцев“, что это – наиболее чуждая и непонятная для него секта».
Что касается «начальства», то оно, в первое время, по крайней мере, смотрело на толстовщину очень снисходительно, учитывая мистический характер этого течения общественной мысли и видя в нем, не без некоторого основания, противовес революционным устремлениям молодёжи, которых оно так боялось.
Более серьёзное внимание на толстовцев было обращено лишь в девяностых годах, когда они заинтересовались сектантами, в частности, движением, возникшим в среде кавказских духоборцев.
5 октября 1891 года по Ярославской железной дороге из Москвы отправлялась партия арестантов, в числе которых было несколько политических и три человека (Л.Вернидуба, А.Торяник и Ф.Стрижак), высылавшихся в Вологодскую губернию «за поношение православной религии». На свидание с этими лицами явились два "интеллигента, оказавшиеся Евгением Ивановичем Поповым и
Павлом Иванов 1чем Бирюковым, известными в качестве давнишни? знакомых Л.Н. Толстого". С этого времени за деятельностью помянутых лиц было учреждено наблюде ние, в частности при посредстве перлюстрации их корреспонденции.
Духоборческое движение обратило на себя особое внимание правительства, так как оно было направлено против отбывания воинской повинности. Примеру сектантов стали следовать, руководясь религиозными побуждениями, и другие лица. Между прочим, отказался исполнять солдатские обязанности призванный на военную службу бывший учитель Евдоким Дрожжин. За ряд «ослушаний» он был отдан в дисциплинарный батальон, потом его судили и приговорили к девяти годам одиночного заключения. Заболев чахоткой, Дрожжин умер в Воронежской тюрьме. Среди толстовцев, принимавших в судьбе Дрож-жина большое участие, возникла мысль написать подробную его биографию. Об этом стало известно из письма, перлюстрированного Департаментом полиции, в котором Е. Попов писал: «Кто знает, что впереди, и я спешу о Дрож… Черновую работу кончу и помимо Л.Н. и тогда займусь вегетарианством». Сообщая об этом письме Московскому охранному отделению, Департамент полиции прибавил, что, по имеющимся сведениям, после недавних обысков у толстовцев на Кавказе и в Екатеринославской губернии некоторые материалы были укрыты у Попова и что приятель его Бирюков получил недавно из-за границы запрещённые издания.
Опасаясь развития антимилитаристской пропаганды, правительство решило принять свои меры. Руководители духоборцев, в том числе их глава П.В.Веригин, были сосланы в Сибирь. Репрессивные меры обрушились и на толстовцев, поддерживавших связи с сектантами на Кавказе и других местах. Дошла очередь и до москвичей. Бирюков, находившийся в Костромской губернии, был обыскан; у него обнаружили рукописи «О жизни Л. Толстого» и «Буддийский катехизис», а также книжку Ренана «Жизнь Иисуса». При составлении протокола об обыске Бирюков отказался дать письменное обязательство извещать полицию о перемене жительства, так как, заявил он, «по своим религиозным убеждениям не нахожу нужным подчиняться требованиям должностных лиц, если считаю таковые неразумными». Самый акт об обыске Бирюков также отказался подписать, объяснив, что он «не желает быть участником такого неразумного дела».
По обыску у Попова отобрали рукописи «Жизнь и смерть Евдокима Никитича Дрожжина», «Перевод евангелия» и «Заключение к последнему отчёту о помощи голодающим» Л. Толстого, а также литографированные брошюры «Учение о христианском непротивлении», «Трудолюбие или торжество земледельца», «Война» ДРаймонда, «Предисловие к краткому изложению Евангелия» Л. Толстого и несколько писем последнего. Попов при обыске также отказался дать подписку о неотлучке из Москвы и о том, что претензии относительно порчи вещей при обыске не имеет…
Однако цель полиции не была вполне достигнута, в чем она и убедилась вскоре, ознакомившись с письмами Попова, добытыми перлюстрационным путём, написанными им после обыска. В одном из них – к Л.Н.Толстому – он сообщил, что «все черновики целы». Другу своему, В.Г.Черткову, он написал: «Сохранились все документы, нужные для биографии, кроме полученных за самое последнее время». И ещё: «Бумаги я поместил так, что они не могут быть взяты… Просить возвращения желательно было бы всего, но этого не исполнят. Третьего дня проводил в Сибирь одного штундиста. Вчера был в охранном отделении и заявил, что на три дня уеду к матери и что впредь отказываюсь давать подобные сведения». И ещё, тому же Черткову: «Частным образом узнал, что у меня собираются сделать обыск… Опять приходится переживать тревожные ночи…» Приятелю своему Королькову Попов написал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161