Если бы мы
записали самый несвязный и непринужденный разговор, мы тотчас же заметили
бы нечто связывающее все его отдельные переходы; а при отсутствии такой
связи человек, прервавший нить разговора, все же мог бы сообщить нам, что в
его уме незаметно произошло сцепление мыслей, постепенно отдалившее его от
предмета разговора. Замечено, что в самых различных языках, даже в тех,
между которыми нельзя предположить ни малейшей связи, ни малейшего
сообщения, слова, выражающие самые сложные идеи, в значительной мере
соответствуют друг другу; это служит верным доказательством того, что
простые идеи, заключенные в сложных, были соединены в силу какого-то общего
принципа, оказавшего одинаковое влияние на все человечество.
Хотя тот факт, что различные идеи связаны друг с другом, слишком очевиден,
чтобы он мог укрыться от наблюдения, ни один философ, насколько мне
известно, не попытался перечислить или классифицировать все принципы
ассоциации; между тем это предмет, по-видимому, достойный внимания. Мне
представляется, что существуют только три принципа связи между идеями, а
именно: сходство, смежность во времени или пространстве и причинность
(cause or effect).
Я думаю, мало кто станет сомневаться в том, что указанные принципы
действительно способствуют соединению идей. Портрет естественно переносит
наши мысли к оригиналу; упоминание об одном помещении в некотором здании
естественно приводит к вопросу или разговору о других, а думая о ранении,
мы едва ли можем удержаться от мысли о следующей за ним боли. Но что это
перечисление полно и что никаких других принципов ассоциации, кроме
упомянутых, нет - это, быть может, трудно было бы доказать так, чтобы
удовлетворить читателя или хотя бы себя самих. Все, что мы можем сделать в
данном случае,-это рассмотреть несколько примеров и тщательно исследовать
принцип соединения различных мыслей, не останавливаясь до тех пор, пока не
достигнем как можно более общего принципа. Чем большее количество примеров
мы рассмотрим и чем более тщательно подойдем к делу, тем тверже будет наша
уверенность, что составленное нами на основании всего этого перечисление
полно и совершенно.
ГЛАВА IV СКЕПТИЧЕСКИЕ СОМНЕНИЯ ОТНОСИТЕЛЬНО ДЕЯТЕЛЬНОСТИ УМА
Часть 1
Все объекты, доступные человеческому разуму или исследованию, по природе
своей могут быть разделены на два вида, а именно: на отношения между идеями
и факты. К первому виду относятся такие науки, как геометрия, алгебра и
арифметика, и вообще всякое суждение, достоверность которого или
интуитивна, или демонстративна. Суждение, что квадрат гипотенузы равен
сумме квадратов двух других сторон, выражает отношение между указанными
фигурами; в суждении трижды пять равно половине тридцати выражается
отношение между данными числами. К такого рода суждениям можно прийти
благодаря одной только мыслительной деятельности, независимо от того, что
существует где бы то ни было во вселенной. Пусть в природе никогда бы не
существовало ни одного круга или треугольника, и все-таки истины,
доказанные Евклидом, навсегда сохранили бы свою достоверность и очевидность.
Факты, составляющие второй вид объектов человеческого разума,
удостоверяются иным способом, и, как бы велика ни была для нас очевидность
их истины, она иного рода, чем предыдущая. Противоположность всякого факта
всегда возможна, потому что она никогда не может заключать в себе
противоречия, и наш ум всегда представляет ее так же легко и ясно, как если
бы она вполне соответствовала действительности. Суждение Солнце завтра не
взойдет столь же ясно и столь же мало заключает в себе противоречие, как и
утверждение, что оно взойдет-, поэтому мы напрасно старались бы обосновать
его ложность демонстративным путем: если бы последнюю можно было обосновать
демонстративно, это суждение заключало бы в себе противоречие и не могло бы
быть ясно представлено нашим умом.
Поэтому, быть может, небезынтересно будет исследовать природу той
очевидности, которая удостоверяет нам реальность какого-либо предмета или
же наличие какого-либо факта, выходящего за пределы непосредственных
показаний наших чувств или свидетельств нашей памяти. Нетрудно заметить,
что этой частью философии мало занимались и древние, и новые мыслители;
поэтому сомнения и ошибки, которые могут возникнуть у нас в ходе столь
важного исследования, будут тем более извинительны, что мы идем по столь
трудному пути без всякого проводника или путеводителя; они даже могут
оказаться полезными, ибо возбудят любознательность и поколеблют безотчетную
веру и убежденность, которые пагубны для всякого размышления и свободного
исследования. Открытие недостатков в общераспространенной философии, если
таковые найдутся, я думаю, не вызовет уныния, а, наоборот, послужит, как
это обычно и бывает, побудительной причиной к отысканию чего-нибудь более
полного и удовлетворительного, чем то, что до сих пор было предложено
публике.
Все заключения о фактах основаны, по-видимому, на отношении причины и
действия. Только это отношение может вывести нас за пределы свидетельств
нашей памяти и чувств. Если бы вы спросили кого-нибудь, почему он верит в
какой-либо факт, которого нет налицо, например в то, что его друг находится
в деревне или же во Франции, он привел бы вам какое-то основание, и
основанием этим был бы другой факт, например письмо, полученное от друга,
или знание его прежних намерений и обещаний. Найдя на пустынном острове
часы или какой-нибудь другой механизм, всякий заключит, что когда-то на
этом острове побывали люди. Все наши рассуждения относительно фактов
однородны: в них мы постоянно предполагаем, что существует связь между
наличным фактом и фактом, о котором мы заключаем на основании первого; если
бы эти факты ничто не связывало, наше заключение было бы совершенно
необоснованным. Если мы слышим в темноте внятный голос и разумную речь, это
убеждает нас в присутствии какого-то человека. Почему? Потому что эти факты
суть проявления человеческой организации, тесно с нею связанные. Если мы
проанализируем все остальные подобные заключения, то обнаружим, что все они
основаны на отношении причины и действия, близком или отдаленном, прямом
или косвенном.
Тепло и свет суть сопутствующие друг другу действия огня, и одно из этих
действий может быть законно выведено из другого.
Поэтому, если мы хотим решить для себя вопрос о природе очевидности,
удостоверяющей нам существование фактов, нужно исследовать, каким образом
мы приходим к познанию причин и действий.
Я решаюсь выдвинуть в качестве общего положения, не допускающего
исключений, то, что знание отношения причинности отнюдь не приобретается
путем априорных заключений, но возникает всецело из опыта, когда мы
замечаем, что отдельные объекты постоянно соединяются друг с другом.
Покажите какой-нибудь объект человеку с самым сильным природным разумом и
незаурядными способностями: если этот объект будет для него совершенно нов,
то, как бы он ни исследовал его доступные восприятию качества, он не в
состоянии будет открыть ни его причин, ни его действий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
записали самый несвязный и непринужденный разговор, мы тотчас же заметили
бы нечто связывающее все его отдельные переходы; а при отсутствии такой
связи человек, прервавший нить разговора, все же мог бы сообщить нам, что в
его уме незаметно произошло сцепление мыслей, постепенно отдалившее его от
предмета разговора. Замечено, что в самых различных языках, даже в тех,
между которыми нельзя предположить ни малейшей связи, ни малейшего
сообщения, слова, выражающие самые сложные идеи, в значительной мере
соответствуют друг другу; это служит верным доказательством того, что
простые идеи, заключенные в сложных, были соединены в силу какого-то общего
принципа, оказавшего одинаковое влияние на все человечество.
Хотя тот факт, что различные идеи связаны друг с другом, слишком очевиден,
чтобы он мог укрыться от наблюдения, ни один философ, насколько мне
известно, не попытался перечислить или классифицировать все принципы
ассоциации; между тем это предмет, по-видимому, достойный внимания. Мне
представляется, что существуют только три принципа связи между идеями, а
именно: сходство, смежность во времени или пространстве и причинность
(cause or effect).
Я думаю, мало кто станет сомневаться в том, что указанные принципы
действительно способствуют соединению идей. Портрет естественно переносит
наши мысли к оригиналу; упоминание об одном помещении в некотором здании
естественно приводит к вопросу или разговору о других, а думая о ранении,
мы едва ли можем удержаться от мысли о следующей за ним боли. Но что это
перечисление полно и что никаких других принципов ассоциации, кроме
упомянутых, нет - это, быть может, трудно было бы доказать так, чтобы
удовлетворить читателя или хотя бы себя самих. Все, что мы можем сделать в
данном случае,-это рассмотреть несколько примеров и тщательно исследовать
принцип соединения различных мыслей, не останавливаясь до тех пор, пока не
достигнем как можно более общего принципа. Чем большее количество примеров
мы рассмотрим и чем более тщательно подойдем к делу, тем тверже будет наша
уверенность, что составленное нами на основании всего этого перечисление
полно и совершенно.
ГЛАВА IV СКЕПТИЧЕСКИЕ СОМНЕНИЯ ОТНОСИТЕЛЬНО ДЕЯТЕЛЬНОСТИ УМА
Часть 1
Все объекты, доступные человеческому разуму или исследованию, по природе
своей могут быть разделены на два вида, а именно: на отношения между идеями
и факты. К первому виду относятся такие науки, как геометрия, алгебра и
арифметика, и вообще всякое суждение, достоверность которого или
интуитивна, или демонстративна. Суждение, что квадрат гипотенузы равен
сумме квадратов двух других сторон, выражает отношение между указанными
фигурами; в суждении трижды пять равно половине тридцати выражается
отношение между данными числами. К такого рода суждениям можно прийти
благодаря одной только мыслительной деятельности, независимо от того, что
существует где бы то ни было во вселенной. Пусть в природе никогда бы не
существовало ни одного круга или треугольника, и все-таки истины,
доказанные Евклидом, навсегда сохранили бы свою достоверность и очевидность.
Факты, составляющие второй вид объектов человеческого разума,
удостоверяются иным способом, и, как бы велика ни была для нас очевидность
их истины, она иного рода, чем предыдущая. Противоположность всякого факта
всегда возможна, потому что она никогда не может заключать в себе
противоречия, и наш ум всегда представляет ее так же легко и ясно, как если
бы она вполне соответствовала действительности. Суждение Солнце завтра не
взойдет столь же ясно и столь же мало заключает в себе противоречие, как и
утверждение, что оно взойдет-, поэтому мы напрасно старались бы обосновать
его ложность демонстративным путем: если бы последнюю можно было обосновать
демонстративно, это суждение заключало бы в себе противоречие и не могло бы
быть ясно представлено нашим умом.
Поэтому, быть может, небезынтересно будет исследовать природу той
очевидности, которая удостоверяет нам реальность какого-либо предмета или
же наличие какого-либо факта, выходящего за пределы непосредственных
показаний наших чувств или свидетельств нашей памяти. Нетрудно заметить,
что этой частью философии мало занимались и древние, и новые мыслители;
поэтому сомнения и ошибки, которые могут возникнуть у нас в ходе столь
важного исследования, будут тем более извинительны, что мы идем по столь
трудному пути без всякого проводника или путеводителя; они даже могут
оказаться полезными, ибо возбудят любознательность и поколеблют безотчетную
веру и убежденность, которые пагубны для всякого размышления и свободного
исследования. Открытие недостатков в общераспространенной философии, если
таковые найдутся, я думаю, не вызовет уныния, а, наоборот, послужит, как
это обычно и бывает, побудительной причиной к отысканию чего-нибудь более
полного и удовлетворительного, чем то, что до сих пор было предложено
публике.
Все заключения о фактах основаны, по-видимому, на отношении причины и
действия. Только это отношение может вывести нас за пределы свидетельств
нашей памяти и чувств. Если бы вы спросили кого-нибудь, почему он верит в
какой-либо факт, которого нет налицо, например в то, что его друг находится
в деревне или же во Франции, он привел бы вам какое-то основание, и
основанием этим был бы другой факт, например письмо, полученное от друга,
или знание его прежних намерений и обещаний. Найдя на пустынном острове
часы или какой-нибудь другой механизм, всякий заключит, что когда-то на
этом острове побывали люди. Все наши рассуждения относительно фактов
однородны: в них мы постоянно предполагаем, что существует связь между
наличным фактом и фактом, о котором мы заключаем на основании первого; если
бы эти факты ничто не связывало, наше заключение было бы совершенно
необоснованным. Если мы слышим в темноте внятный голос и разумную речь, это
убеждает нас в присутствии какого-то человека. Почему? Потому что эти факты
суть проявления человеческой организации, тесно с нею связанные. Если мы
проанализируем все остальные подобные заключения, то обнаружим, что все они
основаны на отношении причины и действия, близком или отдаленном, прямом
или косвенном.
Тепло и свет суть сопутствующие друг другу действия огня, и одно из этих
действий может быть законно выведено из другого.
Поэтому, если мы хотим решить для себя вопрос о природе очевидности,
удостоверяющей нам существование фактов, нужно исследовать, каким образом
мы приходим к познанию причин и действий.
Я решаюсь выдвинуть в качестве общего положения, не допускающего
исключений, то, что знание отношения причинности отнюдь не приобретается
путем априорных заключений, но возникает всецело из опыта, когда мы
замечаем, что отдельные объекты постоянно соединяются друг с другом.
Покажите какой-нибудь объект человеку с самым сильным природным разумом и
незаурядными способностями: если этот объект будет для него совершенно нов,
то, как бы он ни исследовал его доступные восприятию качества, он не в
состоянии будет открыть ни его причин, ни его действий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47