Итак, животные
основывают эти заключения не на рассуждении; так же поступают дети и
большинство людей в своих обычных действиях и заключениях и даже сами
философы, которые в деятельной части своей жизни в общем не отличаются от
обыкновенных людей и подчиняются тем же правилам. Природа должна была
позаботиться о каком-нибудь другом принципе, более общедоступном и легко
применимом; да и нельзя было доверить такой неизмеримо важный для жизни
акт, как заключение о действиях на основании причин, ненадежному процессу
рассуждения и аргументации. Если это казалось сомнительным по отношению к
человеку, то относительно животных это несомненно, и, коль скоро наш вывод
твердо установлен в одном случае, у нас есть веское основание считать,
исходя из всех правил аналогии, что он должен быть признан вообще, без
всяких исключений или ограничений. Только привычка заставляет животных от
всякого объекта, поражающего их внешние чувства, заключать о его обычном
спутнике, и только она при появлении одного объекта переносит их
воображение к представлению другого тем особым способом, который мы
называем верой. Ничем иным эта операция не может быть объяснена в
применении как к высшим, так и к низшим классам чувствующих существ,
доступных нашему наблюдению*.
* Поскольку все заключения, касающиеся фактов или причин, основаны
исключительно на привычке, можно спросить: как же получается, что люди
настолько превосходят животных, а один человек-другого в способности
рассуждения? Разве одна и та же привычка не оказывает одинакового влияния
на всех?
Мы постараемся объяснить здесь вкратце большую разницу, существующую между
человеческими умами; после этого будет уже легко понять причину различия
между людьми и животными.
1. Прожив некоторое время и свыкнувшись с единообразием природы, мы
приобретаем общую привычку, в силу которой всегда переносим известное на
неизвестное и представляем себе, что последнее обладает сходством с первым.
В силу этого общего принципа привычки мы считаем даже один эксперимент
достаточным основанием для заключения и ожидаем сходного явления с
некоторой степенью достоверности, если эксперимент был произведен точно и
исключал воздействие каких-либо посторонних условий. Поэтому считается
очень важным наблюдать следствия вещей; а так как один человек может
значительно превосходить другого во внимании, памяти и наблюдательности, то
это делает их заключения весьма различными.
2. Когда действие производится благодаря сочетанию нескольких причин, один
ум может оказаться намного более широким, чем другой, более способным
объять всю систему объектов и правильно вывести их следствия.
3. Один человек способен вывести более длинный ряд следствий, чем другой.
4. Немногие люди могут думать долго, не спутывая мыслей и не принимая одну
за другую; бывают разные степени этого недостатка.
5. То условие, от которого зависит действие, часто сплетено с другими
условиями-посторонними и лишними. Выделение первого часто требует большого
внимания, точности и тщательности.
6. Составление общих правил на основании единичных наблюдений-очень тонкая
операция, и весьма легко допустить здесь ошибки из-за торопливости или
узости ума, неспособного рассмотреть вопрос со всех сторон.
7. Когда мы рассуждаем на основании аналогий, самые правильные заключения
делает тот человек, который имеет больший опыт или же более быстр в
придумывании аналогий.
8. Склонности, зависящие от предубеждения, воспитания, аффектов,
принадлежности к той или иной партии и т. д., оказывают на один ум большее
влияние, чем на другой.
9. После того как мы приобрели доверие к свидетельствам людей, книги и
разговоры гораздо больше расширяют сферу опыта и мыслей одного человека,
нежели другого.
Легко было бы найти и много других условий различия между человеческими
умами.
Но хотя животные приобретают немалую часть своих знаний из наблюдений,
немало получают они также изначально, из рук самой природы, и эти знания
значительно превосходят ту степень умения, которой животные обычно
обладают; причем знания эти почти не умножаются после самой долгой практики
и опыта. Мы называем их инстинктами и обычно удивляемся им, как чему-то
исключительному и необъяснимому посредством каких-либо исследований,
производимых человеческим умом. Но наше удивление, быть может, пройдет или
уменьшится, если мы примем во внимание, что заключения из опыта, общие нам
с животными и руководящие всем нашим поведением в жизни,-это не что иное,
как род инстинкта, или механической силы, которая действует в нас неведомо
для нас самих и которой не управляют в ее главных действиях те отношения
между идеями или сравнения их, которые являются истинными объектами
приложения наших интеллектуальных способностей. Хотя это и разные
инстинкты, но не что иное, как инстинкт, учит человека избегать огня,
подобно тому как инстинкт же столь тщательно обучает птицу искусству
сидения на яйцах и всей расчетливости, всему порядку выращивания птенцов.
ГЛАВА Х О ЧУДЕСАХ
Часть 1
В сочинениях д-ра Тиллотсона есть аргумент против реального присутствия,
достигающий такой степени сжатости, изящества и силы, какой только можно
требовать от доказательства, направленного против доктрины, столь мало
заслуживающей серьезного опровержения. Все признают, говорит этот ученый
прелат, что авторитет как Священного писания, так и предания основан только
на свидетельстве апостолов, видевших своими глазами чудеса, с помощью
которых наш Спаситель доказал божественность своей миссии. Таким образом,
очевидность истинности христианской религии для нас меньше, нежели
очевидность истинности восприятий наших чувств, ибо уже для основателей
нашей религии первая была не больше последней; между тем эта очевидность
явно должна была ослабевать, переходя от апостолов к их ученикам. Очевидно
также, что никто не может относиться к свидетельству последних с таким же
доверием, как к непосредственному объекту своих чувств. Но более слабая
очевидность никогда не может уничтожить более сильную; поэтому, как бы ясно
ни была нам открыта в Священном писании доктрина о реальном присутствии, мы
поступили бы наперекор правилам здравого рассудка, если бы приняли ее.
Доктрина эта противоречит свидетельству наших чувств; между тем ни
Священное писание, ни предание, на которых, по предположению, построена эта
доктрина, не обладают очевидностью этого свидетельства, если рассматривать
и то и другое как внешние свидетельства, а не считать, что они влияют на
сердца людей благодаря непосредственному воздействию Святого Духа.
Нет ничего удобнее такого решающего аргумента: он должен по крайней мере
принудить к молчанию самое дерзкое ханжество и суеверие и освободить нас от
их назойливых домогательств. Я льщу себя надеждой, что мною найден такого
же рода аргумент, с помощью которого, если он верен, разумные и
образованные люди будут постоянно бороться против всяких суеверных
заблуждений, так что он останется полезным, пока стоит мир, ибо, мне
думается, в течение всего этого времени не прекратятся рассказы о чудесах и
сверхъестественных случаях в истории, как священной, так и светской.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
основывают эти заключения не на рассуждении; так же поступают дети и
большинство людей в своих обычных действиях и заключениях и даже сами
философы, которые в деятельной части своей жизни в общем не отличаются от
обыкновенных людей и подчиняются тем же правилам. Природа должна была
позаботиться о каком-нибудь другом принципе, более общедоступном и легко
применимом; да и нельзя было доверить такой неизмеримо важный для жизни
акт, как заключение о действиях на основании причин, ненадежному процессу
рассуждения и аргументации. Если это казалось сомнительным по отношению к
человеку, то относительно животных это несомненно, и, коль скоро наш вывод
твердо установлен в одном случае, у нас есть веское основание считать,
исходя из всех правил аналогии, что он должен быть признан вообще, без
всяких исключений или ограничений. Только привычка заставляет животных от
всякого объекта, поражающего их внешние чувства, заключать о его обычном
спутнике, и только она при появлении одного объекта переносит их
воображение к представлению другого тем особым способом, который мы
называем верой. Ничем иным эта операция не может быть объяснена в
применении как к высшим, так и к низшим классам чувствующих существ,
доступных нашему наблюдению*.
* Поскольку все заключения, касающиеся фактов или причин, основаны
исключительно на привычке, можно спросить: как же получается, что люди
настолько превосходят животных, а один человек-другого в способности
рассуждения? Разве одна и та же привычка не оказывает одинакового влияния
на всех?
Мы постараемся объяснить здесь вкратце большую разницу, существующую между
человеческими умами; после этого будет уже легко понять причину различия
между людьми и животными.
1. Прожив некоторое время и свыкнувшись с единообразием природы, мы
приобретаем общую привычку, в силу которой всегда переносим известное на
неизвестное и представляем себе, что последнее обладает сходством с первым.
В силу этого общего принципа привычки мы считаем даже один эксперимент
достаточным основанием для заключения и ожидаем сходного явления с
некоторой степенью достоверности, если эксперимент был произведен точно и
исключал воздействие каких-либо посторонних условий. Поэтому считается
очень важным наблюдать следствия вещей; а так как один человек может
значительно превосходить другого во внимании, памяти и наблюдательности, то
это делает их заключения весьма различными.
2. Когда действие производится благодаря сочетанию нескольких причин, один
ум может оказаться намного более широким, чем другой, более способным
объять всю систему объектов и правильно вывести их следствия.
3. Один человек способен вывести более длинный ряд следствий, чем другой.
4. Немногие люди могут думать долго, не спутывая мыслей и не принимая одну
за другую; бывают разные степени этого недостатка.
5. То условие, от которого зависит действие, часто сплетено с другими
условиями-посторонними и лишними. Выделение первого часто требует большого
внимания, точности и тщательности.
6. Составление общих правил на основании единичных наблюдений-очень тонкая
операция, и весьма легко допустить здесь ошибки из-за торопливости или
узости ума, неспособного рассмотреть вопрос со всех сторон.
7. Когда мы рассуждаем на основании аналогий, самые правильные заключения
делает тот человек, который имеет больший опыт или же более быстр в
придумывании аналогий.
8. Склонности, зависящие от предубеждения, воспитания, аффектов,
принадлежности к той или иной партии и т. д., оказывают на один ум большее
влияние, чем на другой.
9. После того как мы приобрели доверие к свидетельствам людей, книги и
разговоры гораздо больше расширяют сферу опыта и мыслей одного человека,
нежели другого.
Легко было бы найти и много других условий различия между человеческими
умами.
Но хотя животные приобретают немалую часть своих знаний из наблюдений,
немало получают они также изначально, из рук самой природы, и эти знания
значительно превосходят ту степень умения, которой животные обычно
обладают; причем знания эти почти не умножаются после самой долгой практики
и опыта. Мы называем их инстинктами и обычно удивляемся им, как чему-то
исключительному и необъяснимому посредством каких-либо исследований,
производимых человеческим умом. Но наше удивление, быть может, пройдет или
уменьшится, если мы примем во внимание, что заключения из опыта, общие нам
с животными и руководящие всем нашим поведением в жизни,-это не что иное,
как род инстинкта, или механической силы, которая действует в нас неведомо
для нас самих и которой не управляют в ее главных действиях те отношения
между идеями или сравнения их, которые являются истинными объектами
приложения наших интеллектуальных способностей. Хотя это и разные
инстинкты, но не что иное, как инстинкт, учит человека избегать огня,
подобно тому как инстинкт же столь тщательно обучает птицу искусству
сидения на яйцах и всей расчетливости, всему порядку выращивания птенцов.
ГЛАВА Х О ЧУДЕСАХ
Часть 1
В сочинениях д-ра Тиллотсона есть аргумент против реального присутствия,
достигающий такой степени сжатости, изящества и силы, какой только можно
требовать от доказательства, направленного против доктрины, столь мало
заслуживающей серьезного опровержения. Все признают, говорит этот ученый
прелат, что авторитет как Священного писания, так и предания основан только
на свидетельстве апостолов, видевших своими глазами чудеса, с помощью
которых наш Спаситель доказал божественность своей миссии. Таким образом,
очевидность истинности христианской религии для нас меньше, нежели
очевидность истинности восприятий наших чувств, ибо уже для основателей
нашей религии первая была не больше последней; между тем эта очевидность
явно должна была ослабевать, переходя от апостолов к их ученикам. Очевидно
также, что никто не может относиться к свидетельству последних с таким же
доверием, как к непосредственному объекту своих чувств. Но более слабая
очевидность никогда не может уничтожить более сильную; поэтому, как бы ясно
ни была нам открыта в Священном писании доктрина о реальном присутствии, мы
поступили бы наперекор правилам здравого рассудка, если бы приняли ее.
Доктрина эта противоречит свидетельству наших чувств; между тем ни
Священное писание, ни предание, на которых, по предположению, построена эта
доктрина, не обладают очевидностью этого свидетельства, если рассматривать
и то и другое как внешние свидетельства, а не считать, что они влияют на
сердца людей благодаря непосредственному воздействию Святого Духа.
Нет ничего удобнее такого решающего аргумента: он должен по крайней мере
принудить к молчанию самое дерзкое ханжество и суеверие и освободить нас от
их назойливых домогательств. Я льщу себя надеждой, что мною найден такого
же рода аргумент, с помощью которого, если он верен, разумные и
образованные люди будут постоянно бороться против всяких суеверных
заблуждений, так что он останется полезным, пока стоит мир, ибо, мне
думается, в течение всего этого времени не прекратятся рассказы о чудесах и
сверхъестественных случаях в истории, как священной, так и светской.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47